Научная электронная библиотека
Монографии, изданные в издательстве Российской Академии Естествознания
8.2. Политико-психологические характеристики больших социальных групп
Когда плывут по течению, трудно узнать, кто плывет добровольно
Станислав Ежи Лец
На рубеже XIX–XX веков в научной литературе выделены три основные большие социальные группы: буржуазия, рабочий класс и крестьянство. Несколько позже в центре внимания социологов, политологов, социальных психологов, политических психологов оказались и такие социальные группы, как интеллигенция, так называемый «средний класс», маргинальные группы и люмпенизированные слои общества и др.
Рассмотрим некоторые политико-психологические особенности этих социальных групп.
Буржуазия
Буржуазия – общественный класс собственников капитала, получающих доходы в результате торгово-промышленной, кредитно-финансовой и другой предпринимательской деятельности. В развитых странах современная буржуазия включает крупную финансовую и промышленную буржуазию, значительный слой средней буржуазии, совмещающей владение капиталом и предпринимательские функции, а также мелкую буржуазию.
С. Кара-Мурза считает, что буржуазия как класс возникла вместе с «духом капитализма». «Буржуа (то есть горожане) – это те, кто трудились как муравьи, над превращением денег в капитал, с помощью которого они организовывали производство. Основой буржуазии были небогатые протестанты-пуритане, которые отказывали себе во всех излишествах, много учились, трудились с утра до ночи и вкладывали каждую добытую копейку («не без кровопивства» – эксплуатации рабочих). И так – много поколений, пока система не стала работать стабильно и не появился слой профессиональных управляющих» [86].
Сегодня буржуазия – весьма разнородная большая социальная группа. Однако для буржуазии, к какому бы слою или страте внутри страны она ни принадлежала (к крупной, средней или мелкой буржуазии), главной потребностью и целью является стремление к прибыли, укрепление и расширение своего бизнеса. Этим объясняется рациональный образ мысли представителей этого класса, его рациональная хозяйственная этика. По словам М. Вебера, капиталистическому духу свойственны как умение рисковать в повседневных деловых операциях, так и желание получать прибыль в рамках непрерывно действующего рационального хозяйства [35]. Соответственно этому и подчинено его возможное участие в политике – он постоянно реформирует и рационализирует ее в своих интересах.
Следует учесть, что в настоящее время в индустриально развитых западных странах буржуазия непосредственного участия в политике не принимает. Само развитие буржуазного государства способствовало формированию профессиональных политиков как особой социальной группы. Финансируемая буржуазией, эта группа обслуживает ее политические интересы, хотя внешне пытается дистанцироваться от своих покровителей. Таким образом, часть буржуазии постепенно оттесняется от участия в реальной политике, и это выступает в качестве естественного «разделения труда». «Гений делового мира зачастую неспособен заткнуть рот какому-либо краснобаю в салоне или на политическом собрании. Зная за собой этот недостаток, он предпочитает устраниться и не связываться с политикой» [239].
В менее развитых странах встречаются и другие ситуации, в которых представители буржуазии непосредственно участвуют в политической жизни общества. Как пишет Д.В. Ольшанский, анализ форм их политического участия как раз и позволяет дифференцировать слои и страты внутри этой большой группы.
Очевидно, например, что представитель крупной торговой буржуазии отличается по некоторым существенным особенностям своего психического склада от владельца среднего торгового предприятия.
Крупный торговец в силу сравнительно большего размаха своей деятельности, более прочного положения на рынке способен к большей предприимчивости и маневренности, он лучше осознает свои не только ближайшие, текущие, но и перспективные, стратегические интересы. Соответственно, он более склонен к участию в политике. Финансовая поддержка партий, выражающих его финансовые интересы – минимальная форма политического участия. Очень часто возможно и личное участие в партийной деятельности, выдвижение своей кандидатуры в депутаты парламента или представительной власти.
Средний представитель торговой буржуазии зачастую психологически более консервативен, хуже ориентируется в политических вопросах, затрагивающих его социальную группу в целом, склонен выдвигать на первый план свои сиюминутные интересы. Для него проще вступить в коррупционные отношения с бюрократическими представителями власти, чем всерьез включаться в политическую деятельность.
Наиболее сложным с точки зрения участия в политике является положение мелкой буржуазии. Для ее политико-психологического склада характерно сочетание часто противоречивых тенденций, отражающих ее положение как непосредственного труженика и собственника, мелкого предпринимателя. Если банкир, сидящий в офисе, и распоряжающийся значительными финансовыми средствами, часто просто вынужден заниматься политикой ради защиты своих интересов, то мелкий предприниматель просто лишен такой возможности. Его тянет то к буржуазии, то к наемным рабочим. История показывает, что этот тип с трудом вовлекается в политическую деятельность. Однако такое вовлечение возможно при использовании заинтересованности мелкого буржуа в защите его мелкособственнических интересов от двух основных опасностей: от конкуренции со стороны как иностранного, так и крупного местного капитала. В свое время Гитлер пообещал мелким лавочникам защиту от этих двух опасностей – и они стали массовой политической опорой его режима [154].
Что касается современного российского общества, то на этот счет нет единой точки зрения о том, есть у нас буржуазия или нет. П.С. Гуревич ставит под сомнение возможность буржуазии в нашей стране. По его словам сложилось курьезное положение: в стране идет капиталистическое развитие, но национальной буржуазии нет. Нет оснований называть буржуазией группу людей, которые обогатились в результате приватизации. Они любят называть себя элитой, но не обладают качествами, необходимыми для буржуазии, например, следование протестантской или социальной этике. Власть же либо боится крупного капитала, либо ищет союза с ним [63].
В то же время, наличие буржуазии не оспаривается Л. Сокольским, К.А. Жуковым, В.В. Трушковым и др., как правило, представителями коммунистической партии. Л. Сокольский, например, полагает, что в России есть крупная буржуазия, однако, составляя ничтожную часть населения, для достижения своих целей она использует народные массы (мелкую буржуазию и пролетариат). По мнению К.А. Жукова [69], правящими классами, за все последние годы административными методами проводится политика свертывания экономической самодеятельности населения и ограничения частного бизнеса. В результате у значительной части мелкой буржуазии отношение к власти стало негативным, что создает объективные предпосылки для ее временного союза с другими «угнетаемыми классами» и социальными группами.
Рабочий класс
По словам основоположников марксизма, пролетариат появился тогда, когда появилась буржуазия. Однако в современном мире он давно утратил черты пролетариата времен промышленной революции. Даже советские исследователи были вынуждены признать, что нынешний уровень политического сознания народной массы в целом отстает от уровня практической борьбы рабочего класса, развития его протеста против капиталистических отношений.
В индустриально развитых странах, значительной части трудящихся масс присуще критически-оппозиционное отношение к политике крупной буржуазии. Однако это не приводит трудящихся к выдвижению каких-либо политических требований к существующей власти. Об этом говорят крупнейшие выступления прошлого века, как, например, забастовки шахтеров в Великобритании. Наиболее явное и массовое выражение оппозиционных настроений современного рабочего класса – рост отчуждения от политики, недоверие к политическим партиям и государству, уклонение от участия в выборах и т.п.
Часто возникает впечатление, что ощущая потребность в существенных политических переменах, многие трудящиеся просто не в состоянии найти удовлетворяющую их альтернативу курсу правящих политических сил. Поэтому их политические ориентации и конкретные действия носят, как правило, инерционный характер, как бы подчиняясь устоявшимся в обществе стереотипам [154].
При наличии некоторых общих политических интересов, пролетариат Западной Европы все же отличается по своим психологическим характеристикам от своих товарищей по классу в США. Это объясняется, прежде всего, историческими традициями формирования рабочего класса в разных странах. Французский рабочий класс, например, закалившись в политических баталиях XIX века, осуществил первую в истории пролетарскую революцию, создав Парижскую коммуну. Затем он отстаивал свои права в период Народного фронта и т.д. Этот опыт, как и общенациональные исторические традиции, способствовали утверждению в сознании рабочего класса социал-демократических и даже социалистических ценностей.
Иное дело – рабочий класс США. В силу сложившихся традиций социальные выступления американских рабочих носили не политический характер, а чисто экономической, «тредъюнионистской» борьбы. Исторически обусловленный культ индивидуализма, личного успеха как решающего фактора в улучшении социального положения человека, сами идеи «American Dream» и «self-made-man» глубоко пронизывают всю политико-психологическую атмосферу американского общества. Этот культ не мог не оказать значительного влияния на широкие слои рабочих, что создало особый вариант социально-группового сознания.
Особые политико-психологические явления происходят в рабочей среде в кризисных социально-политических ситуациях. Кризисы ухудшают условия продажи рабочей силы и, тем самым, ослабляют позиции рабочих в борьбе за удовлетворение своих потребностей. Кроме того, в условиях кризиса растущая безработица усиливает конкуренцию среди самих рабочих, подрывая их солидарность. В политико-психологическом плане подобные факторы могут ослаблять внутреннюю сплоченность группы, снижать ощущение своей силы, негативно воздействовать на уровень группового сознания.
Вместе с тем, действие тех же факторов может вести и к росту социального протеста данных слоев, к их объединению в борьбе против последствий кризиса, перерастающей в массовые политические движения за изменение существующих порядков. Такими были, в частности, последствия «великой депрессии» конца 20-х – начала 30-х годов прошлого века в США и ряде западноевропейских стран. Однако в современных условиях, как правило, кризисы скорее ослабляют, чем усиливают позиции рабочего класса.
Общий вывод, к которому приходит Д.В. Ольшанский, заключается в том, что общий рост социальных потребностей рабочих слоев еще далеко не всегда находит свое конкретное выражение в осознании интересов и целей своей группы в политической сфере. Парадокс ситуации в том, что во второй половине ХХ века в большинстве развитых стран буржуазия не превышает двух-четырех процентов населения. Тем не менее, эти страны являются по сути буржуазными по доминирующей среди их населения психологии. Представляя собой абсолютное меньшинство, буржуазия сумела заразить своей психологией, своим сознанием и, главное, своими ценностями, нормами и образцами поведения подавляющую часть социальных групп и слоев населения.
Итак, рабочий класс – это совокупность работников преимущественно физического труда, занятых в сфере промышленности. По своему политико-правовому статусу рабочий класс представляет совокупность лиц формально свободного труда.
По мнению Г.М. Григоряна, рабочий класс – это не большая социальная группа, а, скорее, социальная общность. Ему присущи следующие социальные критерии:
1) классовая идентификация – отождествление себя с данной общностью;
2) классовая солидарность – способность действовать как единое целое или осознавать себя таковым;
3) классовое сознание – осознание единства своих политических и экономических интересов, а также социального положения (места и роли в обществе);
4) классовая организация (организованность) – умение и готовность защищать свои интересы при помощи созданных самим рабочим классом профессиональных и политических организаций [60].
Как видим, существуют разные точки зрения относительно сущности понятия «рабочий класс», относительно его роли в современном обществе и влияния на политические процессы, а также относительно «перерождения» пролетариата. Западные авторы считают, что по мере перехода индустриального общества к постиндустриальному удельный вес рабочего класса в традиционном понимании будет сокращаться, а значение среднего класса возрастать, что в ближайшем будущем ряды рабочего класса станут пополняться за счет малооплачиваемых, неквалифицированных работников сектора услуг, главным образом занятых в пищевой промышленности и в розничной торговле. Некоторые исследователи относят рабочий класс к низшему классу, отождествляя эти понятия. В отдельных случаях такой подход оправдан, однако в большинстве случаев между этими общественными стратами необходимо проводить разграничение.
Если говорить о рабочем классе России, то следует отметить, что за последние годы, насыщенные самыми разнообразными и не всегда оправданными реформами численность рабочих существенно сократилась. Общая потеря составила 13 миллионов человек, то есть четверть от общего количества. Несмотря на это, российский промышленный пролетариат составляет в настоящее время более 40 % всего экономически активного населения. Вот что показывают результаты исследования социально-психологической структуры современного рабочего класса, которое производилось на примере промышленных предприятий деревообработки, металлообработки, машиностроения, пищевой и перерабатывающей индустрии в городах Приволжского федерального округа [71].
Идейные, моральные убеждения, психологические особенности современного промышленного пролетариата не едины, а зависят от социально-психологических групп. В российском рабочем классе можно выделить следующие группы:
1. Молодые специалисты, окончившие ПТУ, профессиональные лицеи и впервые принятые на работу.
2. Молодые люди, отслужившие в рядах Вооруженных Сил срочную службу и уволенные в запас.
3. Молодые женщины, не имеющие рабочего стажа после средней школы или после декретного отпуска, или отпуска по уходу за ребенком.
4. Люди с высшим образованием, не нашедшие работу по полученной специальности в современных рыночных условиях.
5. Выходцы из среды сельскохозяйственного пролетариата, новые «беженцы из деревень».
6. Опытные рабочие высокой квалификации старшего возраста.
7. Рабочие, возвратившиеся из других сфер народного хозяйства.
8. Люмпен-пролетариат, маргинальная прослойка рабочего класса.
Для каждой из групп характерны свои социально-психологические качества. Хотя у них, как представителей рабочего класса немало общего, тем не менее, разные пути прихода в профессию и осуществления своей деятельности образуют свои специфические характеристики. Они-то, как правило, и выступают препятствием к объединению, солидаризации рабочего класса в борьбе за свои политические интересы, и даже в выдвижении каких-либо единых политических требований.
Если раньше способность защищать свои интересы была одной из существенных характеристик рабочего класса (в последний период это особенно ярко проявилось в 1990-е годы), то в последнее время такой активности давно не наблюдается. Да и забастовки 90-х годов прошлого века в России, как правило, не заканчивались победой протестующих. Если и были частичные уступки новых хозяев, то носили они, как правило, временный характер.
Таким образом, в XXI-й век промышленные рабочие России вступили не слишком радивыми учениками своих учителей, давших им уроки стачечной борьбы. Откликом на столь ненормальное положение стали утверждения об исчезновении с социального поля отечественного рабочего класса. Это один из способов навязать ему пассивность, безразличие и покорность. В этой ситуации как никогда необходим честный анализ противоречий его общественно-политического поведения. Главная причина, думается, в несформировавшемся до сих пор чувстве локтя, в отсутствии классовой солидарности.
Крестьянство
Крестьянство всегда считалось наиболее инертной массой в политике. Однако именно крестьяне всегда испытывали и испытывают наибольшие трудности с формированием социально-группового сознания и, тем более, групповой идеологии. Сами условия их образа жизни, постоянная трудовая загруженность, укрепляют крестьянскую индивидуалистическую психологию, препятствуя осознанию себя как большой социальной группы. Еще К. Маркс писал о французских крестьянах XIX века, что «тождество их интересов не создает между ними никакой общности», что поэтому они не способны защищать свои классовые интересы от своего собственного имени…» [129].
В ХХ веке многочисленные попытки создания крестьянских политических партий в разных странах мира не дали практически никакого эффективного результата. Практически то же самое можно наблюдать и в современной России: от имени крестьянства выступает, как правило, аграрно-бюрократическая элита, не имеющая серьезной поддержки среди электората и постоянно вынужденная блокироваться с иными политическими силами.
Хотя история показывает, что именно масштабные крестьянские бунты и восстания составили наиболее драматические странницы истории многих стран. В России, например, это крестьянские войны в XVII–XVIII веках под предводительством И. Болотникова, С. Разина, К. Булавина, Е. Пугачева, которые происходили задолго до появления буржуазии и рабочего класса. То же можно сказать и о многочисленных крестьянских войнах и восстаниях Западной и Центральной Европы. Однако, обладая наибольшим стажем социально-политической борьбы, крестьянство в развитых странах так и не приобрело каких-либо преимуществ по сравнению с другими классами.
Предпринимались некоторые попытки активизировать роль крестьянства в развивающихся странах. Один из лидеров алжирского национально-освободительного движения философ и психиатр Ф. Фанон прогнозировал рост политической активности крестьянства именно в этих странах. Он считал, что рабочий класс, будучи слишком связанным общими экономическими интересами с буржуазией, не способен к активной политической борьбе. В развивающихся странах рабочие занимают привилегированное материальное положение и представляют собой часть «социальной верхушки». Поэтому только крестьянство, прежде всего, малоимущее способно к активной политической борьбе.
Однако крестьянство, как правило, неспособно самостоятельно преодолеть локальность своих политический действий. В зарубежной политико-психологической литературе отмечается, что для крестьян характерны следующие основные черты:
– «фатализм» (отсутствие достаточной социальной активности, вера в предрешенность социальных перемен в соответствии с канонами религии);
– «апатия» (безразличие к участию в активных социальных политических действиях, пассивный способ существования);
– «индивидуализм» (избегание, по возможности, включенности в социальные общности, уход от социальных проблем в индивидуальные);
– «атомизм» (приверженность к жизни в своего рода «атомарных» структурах типа семьи, рода, клана или племени с одним лидером и безответственными последователями).
По данным эмпирического исследования, проведенного Д.В. Ольшанским на материале афганских крестьян, главным фактором политической психологии этой группы населения в последние десятилетия выступает страх. Страх, в широком смысле слова, – прежде всего страх перемен. Страх крестьянина заставляет его минимизировать свои потребности. Дело в том, что потребности людей далеко не всегда так жестко связаны с их непосредственным поведением, чтобы немедленно проявляться в политике. Афганский крестьянин всегда хотел иметь свою землю. Однако это желание, так же как и бунты и восстания, направленные на передел земли, подавлялись власть имущими. Последние стремились утвердить среди крестьян контрпотребности. В данном случае к таким контрпотребностям относится традиционалистский комплекс в психологии крестьянства. Он порождает особую систему предпочтений в жизни, определяет своеобразную направленность поведения, отношение к себе и другим людям. Он определяет особую жизненную ориентацию – ориентацию «статус-кво», избегания политических перемен и сохранения жизни такой, какой она была совсем недавно, будучи освященной религией, обычаями и нравами предков. Для такой ориентации характерны конформизм, социальный консерватизм, боязнь перемен. В ситуации особой угрозы «статус-кво» – отчаяние, которое может вести к различным формам политического экстремизма. Здесь лежит социально-психологическое объяснение таких феноменов, как шараханье вправо, реакционность на грани фашизма, или, с другой стороны, напротив, левацкая ультрареволюционность на грани анархизма.
Большая часть афганских крестьян, пишет Д.В. Ольшанский, отвечая на вопрос «Что значит преуспеть в жизни?», сводит жизненный успех не столько к земле, деньгам, и, шире, к материальному положению, а к спокойствию. Для того, чтобы преуспеть в жизни, по их мнению, необходимо прежде всего спокойствие. Эта тема означает добровольное или чаще вынужденное ограничение своих целей и потребностей удовлетворением лишь непосредственных нужд: надо избежать нищеты, прежде чем думать об улучшении своего положения. Мотив «спокойствия и безопасности» – ведущий в их психологии. Непосредственным поводом для тех или иных политических действий является не столько тот или иной уровень жизни, сколько ощущение постоянной угрозы тому, что есть. В итоге получается, что одной из основных причин политических выступлений крестьянства было в истории и является до сих пор периодически возникающее у них ощущение необеспеченности, угрозы подрыва «статус-кво» [154].
Вопрос о крестьянстве в современной России, и тем более о его участии в политических процессах довольно сложный. Прежде всего потому, что нередко ставится под сомнение сам факт существования крестьянства. Весьма распространена точка зрения о том, что после перестройки, с реставрацией в нашей стране капитализма, крестьянство как осколок феодализма распалось окончательно. Вместо крестьянства теперь в России сельская буржуазия (крупная, средняя и мелкая) и сельский пролетариат [215]. В статьях, публикуемых представителями коммунистического движения, часто встречается утверждение, что сельские жители современной России – это в массе своей:
– либо редкие представители сельской буржуазии, использующие для получения дохода наемную рабочую силу;
– либо чистый сельский пролетариат, живущий только тем, что он нанимается на работу к местной сельской или городской буржуазии;
– либо полупролетариат, когда основной доход ему идет от сдачи в наем своей рабочей силы и небольшой доход дает свой труд на приусадебном участке, плоды которого частично могут продаваться, но преимущественно выращиваются для личного потребления;
– либо совершенно маргинализованный слой населения, то есть люди, окончательно потерявшие надежду найти работу.
Личные крестьянские хозяйства, несмотря на содержание в своем названии слова «крестьянский», как и фермеры, крестьянскими в чистом понимании не являются, ибо только и исключительно своим трудом, трудом самого фермера (крестьянина) и его семьи, они жить не могут – либо быстро разоряются, либо вынуждены нанимать стороннюю рабочую силу [46].
Следовательно, политико-психологический анализ крестьянства как большой социальной группы имеет значение скорее с исторической точки зрения. Вопрос о судьбе крестьянства, также как и вопрос о его участии в политических процессах современного общества, остается, тем не менее, дискуссионным.
Интеллигенция
В социальном значении термин «интеллигенция» стал применяться с середины или второй половины XIX века в отношении общественной группы людей, обладающих критическим способом мышления, высокой степенью рефлексии, способностью к систематизации знаний и опыта.
Во множестве словарей это понятие формулируется как слой «людей, профессионально занятых умственным трудом»...
В то же время, итальянский политический деятель А. Грамши, говоря о сути интеллигенции, ее зарождении, роли в обществе и отношении с властью писал, что главная ее функция – не профессиональная (инженер, ученый, священник и т.д.). Главный смысл ее существования как особой социальной группы – создание и распространение идеологий. Продавая свой труд, интеллигенция тянется туда, где деньги. А. Грамши пишет: «Интеллигенты служат «приказчиками» господствующей группы, используемыми для осуществления функций … политического управления» [59].
Групповую черту, присущую только интеллигенции выделить трудно. Множественность представлений об интеллигенции как социальной группе не дает возможности однозначно сформулировать ее характерные черты, задачи и место в обществе. Спектр деятельности представителей этой социальной группы достаточно широк, в определенных социальных условиях задачи меняются, приписываемые черты разнообразны, не четки и, порой, противоречивы.
Попытки понять внутреннюю структуру интеллигенции как социальной группы, определить ее признаки и черты продолжаются.
По версии современного социолога Галины Силласте, российская интеллигенция в конце XX столетия расслоилась на три страты:
– «высшую интеллигенцию» – людей творческих профессий, развивающих науку, технику, культуру, гуманитарные дисциплины. Подавляющее большинство представителей этого слоя заняты в социальной и духовной сферах, меньшинство – в промышленности (техническая интеллигенция);
– «массовую интеллигенцию» – врачи, учителя, инженеры, журналисты, конструкторы, технологи, агрономы и другие специалисты. Многие представители этой страты работают в отраслях социальной сферы (здравоохранение, образование), несколько меньше (до 40 %) – в промышленности, остальные в сельском хозяйстве или в торговле;
– «полуинтеллигенцию» – техники, фельдшеры, медицинские сестры, ассистенты, референты, лаборанты.
В результате возникает вопрос вообще о возможности признания интеллигентов группой социальной или же это индивиды различных социальных групп [208].
Несомненно то, что интеллигенция отличается особой психологической разнородностью. Д.В. Ольшанский считает, что высокий
уровень индивидуального сознания высокообразованных людей – объективный тормоз для развития сознания группового. Соответственно, содержание и уровень развития социально-группового сознания интеллигенции как раз и отражает ее социальную, психологическую и политическую разнородность.
В результате ее разобщенность на профессиональные подгруппы, слои приводит к тому, что именно в их рамках в основном и формируется социально-психологическая, а затем и политико-психологическая общность работников умственного квалифицированного труда. Их групповое сознание обретает форму своеобразного корпоративного или «цехового» сознания, что проявляется в своего рода «корпоративном коллективизме» – то есть в коллективизме, ограниченном узкими рамками интересов данной социальной группы.
Поскольку, как уже отмечалось, для интеллигенции характерно расслоение на страты, то естественно ее расслоение и в политическом плане. С одной стороны современная интеллигенция выступает в качестве политического и идеологического аппарата крупной буржуазии. С другой стороны, беднейшие слои интеллигенции, близкие к наемным рабочим, выступают в роли идеологов основных групп трудящихся страт и слоев населения.
Характерно, что на переломных этапах истории XIX–XX веков к интеллигенции в политическом плане не было особого доверия, как, например, в период событий октябрьской революции 1917 года, или в период «социотрясений» (Б.А. Грушин) начала 1990-х годов. Ее политические «шатания» от одной идеи к другой, от одного социального класса к другому, ее постоянные «искания» своего места и своей роли в обществе породили далеко неоднозначное отношение к ней со стороны буржуазии, рабочего класса, крестьянства и других социальных слоев и групп. Еще Н.А. Бердяев писал: «Ошибочно думать, что лучшая, наиболее искренняя часть русской левой, революционной интеллигенции общественна по направлению своей воли и занята политикой. В ней нельзя найти ни малейших признаков общественной мысли, политического сознания. Она аполитична и необщественна, она извращенными путями ищет спасения души, чистоты, быть может ищет подвига и служения миру, но лишена инстинктов государственного и общественного строительства. «Общественное» миросозерцание русской интеллигенции, подчиняющее все ценности политике, есть лишь результат великой путаницы, слабости мысли и сознания…» [22].
О такой метущейся интеллигенции Н.С. Пряжников пишет как о «ноющей». «Ноющая интеллигенция», по его словам, «может быть достаточно умна, чтобы осознавать многие проблемы общества, но кроме «изысканного» нытья и трепа ничего не предлагает. Хотя если таких образованных и эстетизированных нытиков накапливается достаточно много, то это становится основой «общественного мнения» и система даже преображается. Но чаще этим преобразованиям больше способствует полноценная интеллигенция, которая способна повлиять на власть и своим авторитетом, и своими идеями (конструктивными предложениями), и своими нравственными оценками (через СМИ или художественные произведения, например, угрожая неумелым правителям перспективой быть «увековеченными» в качестве «выдающихся» примеров бездарности и нравственного падения). Только вот где такая интеллигенция!?» [191].
С. Кара-Мурза, характеризуя российскую интеллигенцию времен перестройки, писал о присущем ей аутистическом мышлении. Его плодом был созданный воображением интеллигентов образ той свободы, которая наступит, как только будет сломан «тоталитарный» советский строй. «Никаких предупреждений о возможных при такой ломке неприятностях и слышать не хотели. Между тем, любой реалистично мыслящий человек знает, что любая конкретная свобода возможна лишь при условии наличия целого ряда «несвобод». Абсолютной свободы не существует, в любом обществе человек ограничен структурами, нормами – просто они в разных культурах различны. Но эти вопросы не вставали – интеллигенция буквально мечтала о свободе червяка, не ограниченного никаким скелетом» [86].
В последние десятилетия в среде интеллигенции принято идентифицировать себя в качестве «среднего класса» или «средних слоев» (иногда с подразделением на высший и низший слои среднего класса). В этой связи следует особо остановиться на этом относительно новом для менталитета нашей страны понятии.
Средний класс
В настоящее время в отечественной литературе отсутствует четкое представление как о среднем классе, так и о критериях его выделения.
Очевидно, что перспективы развития нашей страны как государства с современной инновационной экономикой зависят, прежде всего, от российских правящих слоев. Состав же этих слоев предопределен характером экономики. Его формируют те, кто контролирует экспорт минерального сырья, прежде всего, газа и нефти. Их естественным антагонистом выступает отечественная буржуазия, тесно связанная с национальной промышленностью и замкнутая на внутренний рынок. Среди ее специфических черт исследователи отмечают преимущественную ориентацию на внутренние рынки сбыта, рачительное отношение к национальным ресурсам, стремление к улучшению промышленного и человеческого потенциала страны. Для нее также характерно отсутствие сколько-нибудь выраженной зависимости от иностранного капитала и внешних центров политического влияния.
Ядро среднего класса России образуют такие многочисленные группы в современном обществе, как менеджеры и профессионалы. Основным ресурсом профессионалов является человеческий капитал, а администраторы и менеджеры (наемные работники) используют такие ресурсы как организационный или властный капитал.
На смену прежнему социальному разделению в составе наемных работников между новым средним классом и рабочим классом приходит социальный разлом между информациональной (способной работать в условиях растущей информатизации общества) рабочей силой, воплощенной в элитной части среднего класса, и основной массой национальных отрядов рабочей силы – родовой рабочей силы [253].
Е.М. Авраамова, анализируя средний класс «эпохи Путина», рассматривает этот слой общества как социальную группу, находящуюся на пересечении основных идентификационных признаков, к которым относятся: материальное благосостояние, наличие высшего образования и социальной идентификации со средним слоем.
Признаки, попадающие в соответствующее идентификационное пространство, могут быть взаимообусловлены и взаимоувязаны. В этом случае происходит так называемая «статусная совместимость»: уровень образования определяет социально-профессиональный статус, гарантирующий определенный уровень дохода, который, в свою очередь, определяет социальную идентичность, и т.д. Сегодня, по данным Е.М. Авраамовой, тех, кто обладает такими двумя базовыми признаками, как уровень образования и достаточно высокий доход, стало вчетверо больше, чем было [2].
Сегодня определились две отрасли-лидера, где около половины составляют представители среднего класса, выделенного по указанным выше критериям. Это структуры управления (51,5 %) и финансовые и юридические услуги (46,8 %). Другая группа отраслей (строительство и транспорт, связь и информация, наука и образование, здравоохранение) имеет в своем составе от четверти до трети обладателей указанных выше признаков.
Следовательно, можно заключить, в каких секторах экономики интенсивно развивался средний класс и, соответственно, какой тип организационного развития созревший средний класс будет поддерживать. Это в первую очередь бюрократический, перераспределительный, а не производственный, основанный на инновациях, тип экономики.
Р.Х. Симонян подчеркивает, что наиболее массовую часть российской интеллигенции составляют врачи, учителя, работники культуры, а также наименее оплачиваемые государственные служащие, значительная часть которых живет за официальной чертой бедности. Но их самовосприятие в качестве представителей среднего слоя определяется не столько уровнем потребления, сколько уровнем общественно-профессионального авторитета. Наконец, признание своей принадлежности к низовому социальному слою создает для человека бремя постоянного психологического дискомфорта, что интенсивно побуждает его избегать подобной ситуации. Словом, высокий удельный вес причисляющих себя к среднему классу означает в действительности, что у нас в стране одновременно существуют его виртуальная и реальная ипостаси, что еще больше усложняет само понятие «социальная структура общества» [209].
Итак, главное, чем характеризуется средний класс, это своей разнородностью. Он представляет собой совокупность разнородных слоев населения, которые характеризуются неодинаковой структурой и объемами экономического, социального, политического и культурного капиталов и, вследствие этого, различными (и даже противоположными) ценностными ориентациями и политическими диспозициями.
В силу своего «срединного» положения среди населения, разнородности состава и политических ориентаций в условиях переходного общества средний класс может быть социальной базой какого угодно политического режима. Все зависит от общей социально-экономической ситуации. Так, например, в период глубокого экономического кризиса конца двадцатых – начала тридцатых годов XX века («Великой депрессии») – одни представители среднего класса («старый» средний класс) стали социальной основой режимов личной власти в Германии и Италии, а специалисты технического и гуманитарного профиля («новый» средний класс) – основой режима личной власти в СССР [12].
Изменение политических диспозиций среднего класса России (как и населения всей страны) в конце XX – начале XXI веков привело к значительному уменьшению удельного веса людей, полагающих, что для отстаивания своих собственных интересов лучше всего использовать личные связи и взятки. Зато возросла доля людей, ориентирующихся на участие в забастовках, митингах, демонстрациях, в деятельности политических партий. В то же время, как показывают эмпирические исследования, пока эти формы влияния на власть используют от одного до четырех процентов опрошенных, а личные связи и взятки – от 4 до 11 %. Но хуже всего то, что как среди населения в целом, так и среди среднего класса в указанный период времени существенно увеличилась доля людей, не видящих никаких способов защиты своих прав и интересов. То есть, несмотря на позитивные сдвиги в структуре потенциальной и реальной политической активности среднего класса, среди него, как и среди всего населения страны, пока преобладают носители пассивных типов политической культуры, полагающие, что отстаивать их права и интересы должны профессиональные политики, а не они сами [200].
Маргинальные группы и люмпенизированные слои
Американский социолог Р. Парк, введя в 1928 году понятие «маргинальность» имел в виду социально-психологическое состояние иммигрантов. Маргинальность, в его понимании, связана с сомнениями индивида относительно своей личной ценности, с неопределенностью дружеских связей, постоянной боязнью быть отвергнутым, склонностью избегать неопределенных ситуаций, болезненной застенчивостью, одиночеством, чрезмерной мечтательностью, излишним беспокойством о будущем и т.п. Маргинальность рассматривалась как побочный продукт аккультурации, процесса воздействия друг на друга двух культур. Маргинальный человек живет в двух мирах одновременно (в случае иммигранта – в мире родной культуры и местной), что вынуждает его принимать ценности и нормы обоих миров.
В 1940–1960-х годах проблема маргинальности стала рассматриваться как конфликт культур. Э. Хьюз отмечал, что маргинальность имеет место там, где происходит социальное изменение и формируются группы, не имеющие определенной социальной идентификации, что сопровождается фрустрацией, расхождением личностных или групповых стремлений. Для Э. Хьюза маргинальность – это идентификация человека с двумя статусами или референтными группами.
Т. Шибутани считал, что обязательного соотношения между маргинальным статусом и личностными расстройствами душевного состояния не существует. Часто маргинальные личности формируют свои сообщества и следуют их ценностям. Невротические симптомы чаще развиваются у тех, кто пытается идентифицировать себя с высшей стратой и бунтует, когда их отвергают. Явление маргинальности приписывают (правда, в разной степени) таким группам, как безработные, иностранные рабочие, бродяги, нищие, гомосексуалисты, проститутки, наркоманы, молодежные субкультурные объединения, цыгане, преступники и освобожденные из мест заключения уголовники.
Социально-психологическая группа маргиналов имеет стойкую тенденцию к росту и расширению. Представители маргиналов рекрутируются из всех социально-психологических групп промышленного пролетариата, исключая группу опытных рабочих старшего возраста. Их объединяет стиль жизни, особая культура бедности, которые получили в американской социологии название «underclass».
Этот «нижний слой» обладает следующими основными психологическими характеристиками: неверие в свои силы, убеждение в безысходности своего положения, крайне низкий уровень социальных претензий, алкоголизм, наркомания, моральная деградация, нежелание понять других людей и, что самое интересное, почти полное безразличие к противоположному полу у мужчин и половая распущенность у женщин. Большинство их не может проработать на одном предприятии и одного года. По большому счету работать они и не желают. Предпочитают существовать на мизерное пособие по безработице. Большинство из них имеет криминальное сознание, подражает привычкам преступного мира.
Явление маргинальности на эмпирическом уровне исследуется также в контексте социальной мобильности. Такое процессуальное понимание маргинальности, связано с перемещением индивида между социальными статусами, и характеризует ситуацию адаптации к новой статусной позиции. Авторам данной точки зрения представляется, что любая ситуация маргинальности должна рассматриваться с процессуальной точки зрения, поскольку потенциально имеет
перспективу разрешения. При таком понимании переменными характеристиками маргинальности выступают длительность этого состояния и завершенность/незавершенность процесса [19].
Маргинальные слои тяготеют к созданию антиобщественных объединений, часто с инвертированной системой ценностей. В последние десятилетия привлекают внимание попытки некоторых маргинальных слоев навязать свою волю большим референтным группам, подчинить их и превратить свою антиобщественную организацию в доминирующую.
Примерами такого рода, как считает Д.В. Ольшанский, являются случаи захвата власти военными хунтами или небольшими сектантскими политическим группировками, устанавливающими политическую власть над значительным количеством людей. Многие исследователи рассматривают маргинальность как один из серьезных истоков политического радикализма.
Однако далеко не всегда маргинальность проявляется столь драматично. Есть гораздо более мирные случаи ее проявления. Одним из классических примеров может считаться группа служащих. Не случайно в специальных исследованиях именно у служащих фиксируется особенно низкий уровень групповой идентификации. С одной стороны, это объясняется большой неоднородностью данной группы. Основную массу служащих, например, в развивающихся странах составляют мелкие государственные чиновники, мелкие служащие государственных и частных предприятий. В целом они относятся к полупролетарским и мелкобуржуазным слоям и представляют собой «трудящихся». С другой стороны, у служащих значительно большие возможностей для карьеры, чем, например, у рабочих. Естественно, служащий верит в возможности развития своей карьеры, что и определяет характер его социально-политического поведения. Он стремится отнести себя к так называемой бюрократической буржуазии и, естественно, будет поддерживать интересы буржуазии в целом.
В России о маргинальности заговорили в начале реформ 1990-х годов. Как правило, термин употреблялся с негативным оттенком, поскольку (как отмечалось выше) маргинальность отождествлялась с антиобщественными объединениями, с перевернутой системой ценностей. Однако, спустя некоторое время, семантика этого понятия в отечественной литературе несколько изменилось. Практически исчезло негативное отношение к этому понятию, которое чаще рассматривается как обозначающее неустойчивость положения личности в контексте социальных изменений.
Своеобразной разновидностью современных маргинальных групп можно считать люмпенизированные (от нем. lumpen – лохмотья) слои населения. Впервые понятие «люмпен-пролетариат» было введено для обозначения низших слоев общества, обычно деклассированных и деморализованных слоев пролетариата, неспособных к самостоятельному организованному социальному самовыражению в рамках принятых социальных норм. В 1944 году впервые появился термин «люмпен-буржуазия» (А. Кестлер) для обозначения состояния сознания и поведения интеллигенции в периоды кризисов.
Люмпенство – это историческая тенденция антисозидания и даже разрушения – через отказ от сбережения (накопления) и неотложное нерегулируемое потребление – как главные проявления активности индивида. Это перенос акцента с производства на потребление, требование «равенства» в потреблении и иждивенческое отношение к обществу, рвачество и стремление «качать права». Непсихологичность мышления и завышенные требования к властям побуждают индивидов с люмпенской психологией возлагать на власть ответственность за аварии и техногенные катастрофы, не вникая в суть дела и фактическую возможность их предотвращения. И по существу, это «социально продвинутый» паразитизм: ведь существуют люмпены только благодаря трудовым достижениям нелюмпенов, которым они вместе с тем завидуют и которых ненавидят. А те всё им обязаны предоставлять: чтобы загладить свою «классовую вину», которая заключается в добросовестном труде и материальном достатке [91].
Современные люмпенизированные слои отличаются завышенными социальными притязаниями при одновременном нежелании приложить силы для их осуществления. Некоторые формы люмпенизации носят возрастной и, потому, преходящий характер (хиппи, панки, битники, готы, эмо и т.п.), другие более стабильны – безработные, нищие и т.д. В определенные периоды эти страты могут представлять собой резерв или даже базу для реакционных сил, рвущихся к власти (крайние формы бонапартизма, фашизма, анархизма). Как правило, люмпенизация является непременным спутником слишком быстрых реформ общества. Политическая активность политически бескультурных индивидов, к которым относятся люмпены, легко принимает варварские формы.
Если же люмпены идут в политику, то готовятся они не к труду управления государством, а к дележу. Чего? Власти. Простой пример. В случае техногенной катастрофы (аварии на подводной лодке) их интересует не причина аварии (то есть то, что позволяет предотвращать подобные катастрофы в будущем), а то, как и кто проинформировал страну об этом: информационный повод для них важнее события.
Еще раз подчеркнем, что большие группы в политической психологии изучены пока еще далеко не в полной мере. Прежде всего, это связано с нечетким пониманием сущности этих групп, их типов, функций, психологических и иных характеристик, что вызывает трудности в разработке и применении адекватных методов психодиагностического исследования.
Вопросы для размышления и самоконтроля
1. В чем заключается основная проблема в определении малой группы?
2. Что такое социальный характер и в чем он проявляется?
3. Как Вы считаете, есть ли в современной России класс буржуазии? Если есть, то как бы Вы его охарактеризовали?
4. Каковы психологические характеристики рабочего класса Западной Европы, США и России?
5. Почему масштабные бунты и восстания XVII – XVIII веков в России поднимались крестьянством, считавшимся всегда наиболее инертной массой в политике?
6. Почему интеллигенция отличается особой психологической и социальной разнородностью?
7. Почему, как Вы считаете, некоторые авторы называют интеллигенцию «шатающейся», «метущейся, «ноющей» и т.п.?
8. Можно ли сказать, что интеллигенция и средний класс – это одно и то же?
9. Какой тип среднего класса (бюрократический, перераспределительный, производственный или др.) наиболее характерен для современной России?
11. Почему маргинальность считают побочным продуктом аккультурации?
12. Каковы основные социально-психологические характеристики маргиналов?
13. Как Вы считаете, есть в России маргинальные группы? Если есть, то как бы Вы их охарактеризовали?
14. Каковы основные политико-психологические характеристики люмпенизированных слоев населения?