Научная электронная библиотека
Монографии, изданные в издательстве Российской Академии Естествознания
1. Феноменологизация пустоты в культуре
Одной из существенных интенций современного лингвокультурологического мышления следует признать критику логики бинарных оппозиций. Еще в конце ХIХ в. А. Кемпе, известный специалист по символической логике, писал, что человеку свойственно мыслить в терминах диадных отношений: мы обычно разбиваем триадное отношение на пару диад[1]. Логичным было бы утверждение, что диадные отношения есть триады, содержащие нулевой член. Например, в грамматической системе русского языка в парные противопоставления категорий прошедшего - будущего времен, женского - мужского родов вписаны нейтральные по отношению к критерию противопоставления члены - категории настоящего времени и среднего рода. Руководствуясь принципами теории языковой относительности, предполагаем, что это соответствует некоторым особенностям русского мировидения. В частности - признанию существования некой нейтральности, середины, обладающей одновременно признаками противоположно маркированных полюсов.
Таким третьим нулевым составляющим оппозиции «бытие - небытие» является феномен пустоты, принадлежащий сфере бытия, но обладающий категориальными признаками небытия. «Небытие» - категория онтологии, производная от «бытие», она, на наш взгляд, положена в один ряд с понятием «инобытие». «Ничто» - с одной стороны, логическое понятие, парное понятию «нечто»; с другой же, суть его открывается в его собственном активном функционировании в орбите апофатической теологии, где оно приобретает статус апофазиса - отказа, отрицания. Бог здесь - Ничто, «единичность без концепта»[2]. Например, «Бог мудр без мудрости, добр без доброты, всемогущ без могущества». Поэтому Ничто - это не пустота, но некая божественная или нейтральная сущность.
В работе «Киркегард и экзистенциальная философия» Лев Шестов задается вопросом: «Как случилось, что оно (Ничто) обернулось в Нечто? И, обернувшись, приобрело такую безграничную власть над человеком или даже над всем бытием?»[3]. Действительно, в лингвокультуре ХХ в. реальную силу приобретает некий феномен, на первый взгляд, существующий в ментальном пространстве. Это не небытие и не ничто. Для этого явления есть особое имя - пустота.
С одной стороны, пустота является феноменом сознания, как это трактуют Мамардашвили и Пятигорский[4]. С другой же, именно в ХХ в. открытия атомной и ядерной физики, касающиеся преобладания и огромной силы пустоты в мире, оказали серьезное влияние на художественную культуру и обыденное сознание.
Частотность появления мотива пустоты в художественных текстах ХХ столетия столь велика, что он начинает делиться (разбиваться) на субмотивы: тоска, бессмысленность, тщетность и т. д. Семиотический статус феномена сменяется онтологическим: мотив и символ становятся действительностью. Так возникает парадокс: пустота приобретает силу, и до этого являясь физической реальностью и обладая физической силой. Но теперь феномен рассматривается в пространстве семантики.
Таким образом, становясь феноменом культуры, пустота искусственно наделяется силой, которой она и в реальности обладала. Проявляется же эта сила как «прагматический эффект» (по Остину - перлокутивный эффект), лишь благодаря человеческому сознанию и творению текстов.
«Пустота» - многостатусное понятие (онтологический статус - пустое физическое пространство; семиотический - пустые формы в искусстве и литературе; логический - отсутствие информации[5]; психологический - состояние, характеризуемое как опустошенность). Таким образом, «пустота» - понятие более широкое и многослойное, чем «небытие» и «ничто». В русской лингвокультуре это проявляется особенно ярко. Например, пожелание-проклятие кому-либо «Чтоб тебе пусто было!» имеет несколько отрицательных значений:
- Пожелание голодной жизни; «пустые щи», «пустая каша».
- Пожелание бедной жизни; «пустой карман», «пустой кошелек».
- Пожелание тоскливой, грустной жизни, неприкаянности, одиночества.
Специфика понятия «пустота», отражение в культуре и поэзии которого мы описываем, заставила нас начать с описания феноменологизации объекта. Прежде чем получить словесное оформление, воспринимаемая реальность должна осмыслиться субъектом, должна быть соотнесена с его опытом, с системой усвоенных им знаний: вербализации в этом смысле предшествует феноменологизация. «Логос говорит деревьями, землей, птицами, животными, людьми, вещами»[6].
В создании любого типа модели мира (архаической, научной, художественной) приходится отвечать на вопросы, поставленные самим миром: «Что было, когда ничего не было?», «Что есть физический вакуум?», «Что такое пустое пространство?»
Так, одним из распространенных приемов, применяемых при построении картины мира, является апофатическое «умолчание». Первичная реальность, обнаруживающая себя во всем многообразии существования, но недоступная прямому наблюдению (Земля же безвидна и пуста, и тьма над бездною. Быт: 1), может быть описана «негативно», отрицательно, хотя сама по себе и не является негативным неопределимым началом. Это напрямую касается предмета нашего рассмотрения: пустота - это отсутствие, несущее, бессмысленность.
«Историческая ошибка сознания состояла в выведении небытия из бытия», - считает А. Н. Чанышев[7]. Описание пустоты, небытия открыто или имплицитно соприсутствует любому онтологическому вопросу. Онтология мира без рассмотрения небытия неполна и бессмысленна. Там, где заканчивается осознание бытия пространства, времени, ментальных образований, начинается пустота. Весь опыт человечества, направленный на описание структуры мира - уровней, оппозиций, границ, - упирается в проблему обратной стороны бытия, которая дана нам только намеком. Небытие не дано нам в опыте, так как находится на границе реального и нереального. Переход от бытия к небытию не может быть осуществлен исследователем, он может быть лишь понят или помыслен. Поэтому проблема небытия должна решаться как проблема сознания. Феномен пустоты играет промежуточную роль: определяется через отрицание бытийных структур, сам, присутствуя в бытии и в сознании.
Н. Гартман описал поразительное приспособление сознания к внешнему миру, без которого мир не мог быть представлен как внешний: «Представления - не суть в пространстве, но в представлениях есть пространство: то, что в них представляется, представляется как пространственная протяженность. Представляемая пространственность и есть пространство созерцания»[8]. Нам думается, что более всего это касается пустого пространства, ведь вещи, тела, заполняющие пространство, отвлекают внимательный взгляд от него самого, как бы уничтожают его суть, в то время, когда феномен пустого пространства нуждается в том, чтобы он мыслился: вне сознания он «растворяется», становится неотделимым от физической материи.
Понятие о небытии включается как в модель, так и в картины мира. Но что собой представляет небытие, вписанное в модель действительности, и пустота как составной концепт картины мира? Теоретической основой для решения этой проблемы, на наш взгляд, служит концепция Ж.-П. Сартра, изложенная в его работе «Бытие и ничто. Эссе феноменологической онтологии». Описывая то, что происходит с бытием в акте сознания (разрывы естественной, каузальной цепи в бытии, появления в нем «трещины»), Сартр вводит понятие неантизации (от лат. «ничто»). Это не просто отрицание или уничтожение данного, но как бы окутывание его «муфтой» сознания, или «ничто», в сартровской терминологии: «...иное, или относительное не-бытие, может иметь подобие существования только в качестве сознания»[9].
Учитывая феноменологический принцип интенциональности сознания, необходимо отметить, что сознание, которое не было бы сознанием чего-то, было бы абсолютным ничто. Кроме того, Сартр утверждает: «...сознания разделены непреодолимым «ничто», - непреодолимым потому, что оно есть одновременно и внутреннее отрицание одного сознания другим, и фактическое ничто в промежутке между двумя внутренними отрицаниями»[10].
П. Рикер в работе «Герменевтика и психоанализ» предлагает исходить из следующей формулировки: «Сознание - это движение, которое постоянно отвергает собственную исходную точку и только в конце обретает веру в себя. Иными словами, сознание - это то, что получает свой смысл только в последующих образах, то есть это некий новый образ, который может обнаружить смысл предшествующих образов задним числом»[11]. Итак, сознание - это движение, отрицание, неантизация.
Как известно, ключевым направлением в феноменологии стали проблемы сознания и языка. Как мыслятся феномены? Какие трансформации претерпевают, переходя из пространства мышления в пространство языка? Чтобы уловить сначала суть феномена, а затем его изменения, нужно «пропустить его через момент остановки», «эпохе», в орбите нашего исследования - через пустоту сознания. «...Отныне искать смысл не значит разбирать по частям осознание смысла, а значит расшифровывать выражения смысла в сознании»[12].
Э. Гуссерль отверг привычные стереотипы, догмы, предлагая воздержаться от суждений, теоретизирования, чтобы дать возможность «эйдосу» самовыразиться. Феноменолог предлагал довериться тому, что японский философ ХХ в. Нисида Китаро назвал «чистым опытом», логикой небытия, абсолютной непредвзятости - как условия видения Истины.
Таким образом, возможно двоякое предположение. Во-первых, что пустота - это категория ментального мира, а во-вторых, осмысление пустоты неминуемо при решении большинства вопросов онтологии. Поэтому анализ понятия «пустота» с позиции культуры как истории условий знания (Тайлор) позволяет сформулировать две тенденции:
- Пустота существует - она независима от нас. Это пустота рационально постигаемая, пустота как отсутствие.
- Пустота - факт осознания, видения мира; называя пустоту, мы тем самым приобщаемся к ней и в какой-то мере создаем ее.
Первая тенденция наиболее явственно прослеживается в истории науки, вторая имеет более древние корни, уходящие в первобытное мышление и мифологию.
Не задаваясь глобальной и недостижимой целью понять и помыслить небытие, предполагаем, что небытие как категория ментального мира наделяет некоторыми своими свойствами и в семиотическом пространстве человеческой культуры феномен пустоты.
Категория небытия является, по-видимому, второй по степени абстрактности после категории бытия. Но, как свидетельствует изучение мифов и архаических языков, человек вынужден передавать общее через отдельное. Именно анализ мифов позволяет выявить первичные структуры и объяснить причину объективации абстрактного понятия «небытие» в различных модусах и конкретных образах пустоты.
[1] См.: Kempe A. B. On the Ralation between the Logical and the Geometrical Theory of Points // Proceeding of the London Math. Society. Vol. 21. London, 1890. P. 196.
[2] Деррида Ж. Кроме имени // Деррида Ж. Эссе об имени. М.: Ин-т экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 1998. С. 71-132. С. 80.
[3] Шестов Л. Киргегард и экзистенциальная философия (глас вопиющего в пустыне). М.: Прогресс - Гнозис, 1992. С. 86.
[4] См.: Мамардашвили М. К., Пятигорский А. М. Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке. М.: Школа «Языки русской культуры», 1997. 224 с.
[5] См. об этом: Свинцов В. И. Отсутствие сообщения как возможный источник информации: Логико-философский аспект // Философские науки. 1983. №3. С. 76 - 84.
[6] Фрейденберг О. М. Миф и литература древности. М.: Наука, 1978. С. 59.
[7] Чанышев А. Н. Трактат о небытии // Вопросы философии. 1990. № 10. С. 159.
[8] Цит. по: Топоров В. Н. Указ. соч. С. 530.
[9] Сартр Ж. -П. Бытие и Ничто. Заключение. // Философский поиск. 1995. № 1. С. 80.
[10] Сартр Ж. -П. Первичное отношение к другому: любовь, язык, мазохизм // Проблема человека в западной философии. М. Прогресс, 1988. С. 224.
[11] Рикер П. Торжество языка над насилием: герменевтический подход в философии права // Вопросы философии. 1996. № 4. С.27.
[12] Там же. С. 27.