Научная электронная библиотека
Монографии, изданные в издательстве Российской Академии Естествознания
5.1. Способы формально-семантического усложнения показателя множественности
Собирательный показатель множественности не получил должного освещения в трудах, посвященных истории тюркских языков. Более того, со ссылкой на отсутствие необходимых доказательств делается попытка отрицания существования подобных аффиксов. Тем не менее, собирательные показатели множественности в тюркских языках сыграли важную роль, ибо более поздние изменения в структуре собирательного понятия множественности привели к расчленению и развитию его семантики в различных направлениях.
Семантика дробности, собирательности множества стала основой и для формирования понятия уменьшительности. Об этом свидетельствует соотнесенность некоторых собирательных показателей множественности и показателей уменьшительности. Понятие дробности, породив ассоциации с отдельными актами множества действий, движения, стало основой для появления глагольных словообразовательных, словоизменительных суффиксов самого различного уровня. В действительности, можно привести большое количество фактов из тюркских языков, свидетельствующих о соотнесенности подобных глагольных суффиксов и показателей множественности. Значение уменьшительности и результат отражения чего-либо ослабленного, неполного, половинчатого привели к появлению в языке модальной семантики.
Элементы собирательных показателей множественности з, к, л, м, н, р, с, ш, возникшие в свое время на основе самостоятельных слов, легко можно обнаружить в составе суффиксов уменьшительности, имен существительных, прилагательных, глаголов с дополнительной семантикой многократности, а также в составе категории наклонения, что мы и показали с помощью приведенных выше языковых фактов.
Тюркский показатель множественности –л, присоединяясь в алтайскую эпоху к именным формам, со временем постепенно утратил значение множественности. Позже к форманту –л в соответствии с общей структурой модели присоединяется соединительный -а/-е/-э, а затем и тунгусский показатель множественности –р, что приводит к появлению современного общетюркского окончания множественного числа -лар//-лер //-лэр: общетюрк. ата – «отец», ата-л – ата-л-а – ата-л-ар «отцы». В карачаево-балкарском языке окончание множественности употребляется в форме –ла (ата-ла «деды», киши-лә «люди»), в других тюркских языках показатель -ла//-ле, -лы//-лі известен в качестве грамматического форманта со значением изобилия, множества, многократности, повторения. Например, каз. тасты//таста-қ «каменистый», құм-ды//құм-да-қ «песчаный», чув. хăj’уллă «упорный, смелый», утлă «имеющий коня», башк. һöтлö «молочный», алт. қїрлу «граненый» (есім), каз. бала-ла «завести, родить детей», гүл-де «цвести» и др.
В тунгусских языках множественная форма выражается посредством показателей -р, -л. Ср.: эвенк. дю «дом, юрта» и дю-л «дома», куңа «младенец, ребенок», куңа-л «младенцы, дети», мурин «конь», мури-р «кони» и др.
В монгольском языке отдельные слова образуются с помощью показателя -с. В древнемонгольском нере «имя», нере-с «имена», ордо «ставка, дворец», ордо-с «ставки, дворцы», нохай «собака», ноха-с «собаки», калм. така «курица», така-с «куры», бөкүн «комар», бөкүн-с «комары» и др.
В южно-тунгусских языках формант –с входит в состав показателей -са//-сэ со значением собирательности: чжуй «сын», чжу-сэ «сыноввья», байань «богач», байа-са «богачи», бэе «сам», бэе-сэ «мы сами».
Во многих тунгусо-манчжурских языках встречается дополнительное присоединение к форманту собирательной семантики -са//-сэ показателя множественности –л: нан. най «человек», най/са-л «люди», мо «дерево», мо-са-л «деревья», дэрэ «стол», дэрэ-сэ-л «столы»; эвенк. саман, эвен. һаман «шаман», сама-са-л, һама-са-л «шаманы», эвенк. байан «богач», байа-са-л «богачи» и др.
Окончание множественного числа -сем в чувашском языке, по-видимому, образовано путем объединения показателя собирательности -сэ и элемента собирательного множества -м. Ср.: чув. (литер.) лаша-сем, диал. лажа-зам «лошади», каз. үшем «трое», төртем «четверо».
Однако, когда слова с аффиксом множественности начинают склоняться в притяжательной форме и принимать аффиксы родительного, винительного, дательного и местного падежа, то показатель множественности утрачивается: хула-се/н-че «в их городах», хула-се-н-е «моим городам» и др. Некоторые тюркологи связывают происхождение падежных формантов чувашского языка -сен//-сан с тюркским послелогом сайын (күн сайын «ежедневно»).
В луговом диалекте марийского языка употребляется формант множественности -шам > -ч > ң + а, близкий по форме к указанному показателю множественности -сам//-сем. В марийском литературном языке форманты множественного числа -лак // -влак образованы путем соединения аффиксов //-вла + к // -ла + к. Формант -ла + к считается здесь суммой показателей собирательности и множественности.
В южных тунгусо-маньчжурских языках (ульчинский, нанайский) употребляется суффикс -на//-нэ, выражающий семантику группирования и множественности. В основном, он присоединяется к наименованиям родства. Ср.: нан. ага «брат, дядя «и ага-на «братья, брат и те, кто рядом» либо анда «друг», анда-на «друзья, товарищи», ульч. ама «отец», ама-на «отцы» и др. В тюркских языках, в частности в казахском языке окончания множественного числа, присоединяясь к именам с количественным определением, лишаются значения количественности, либо имя приобретает семантический оттенок дробности. Поэтому словосочетания мың дәлел «тысяча доказательств» и мың дәлелдер «тысячи доказательств» различаются следующим образом:
1) первое сочетание выражает точное число;
2) второе сочетание выражает неопределенное множество.
В целом, сам показатель выражает значение неопределенной множественности, поэтому может сочетаться с такими же именами неопределенной семантики. Например, көп адамдар «много людей», аз халықтар «мало народов» и др. Подобные факты лишний раз подтверждают, что в основе окончаний множественного числа находятся древние показатели множественности и собирательности -л, -р.
Иногда в казахском языке показатель –лар, употребляемый в значении собирательности и группирования, совпадает по значению с окончанием множественного числа. Ср.: Абайлар аттан түсіп жатыр. «Абай и другие спешились». Апамдар үйге кіріп келеді «Мать и другие вошли домой» и др.
Значение окончания –лар здесь соответствует значению собирательности и множественности, которое выражают сложные слова с именным аффиксом -лы. Ср.: үлкенді-кішілі // үлкендер-кішілер «большие и малые», таулы-тасты // таулар-тастар «горы и камни», ағалы-інілі // ағайындылар «братья, букв: старшие и младшие братья» и др. Следовательно, окончание тюркского множественного числа -лар образовано посредством объединения показателя –ла и показателя множественности-собирательности –р. В монгольском языке так образован сложный формант, который представляет результат объединения аффикса группирования и множественности -на//-не и аффикса множественности -р. Ср.: халха-монг. ах-нар, бурят. аха-нар «братья (старшие)», дүү-нар, дүү-нэр «братья (младшие)» и др. В бурятском языке иногда вместо показателя множественности -р употребляется формант множественности -д: аха-над «братья (старшие)» дүү-нэд «братья (младшие)» и др.
В монгольских языках значения множественности выражаются и с помощью отдельного элемента, и сложным способом – путем присоединения к этому показателю формантов -н//-ң: бур. хонин «овца», хони-д «овцы», худаг «колодец», худаг-ууд «колодцы», тала «степь», тала-нууд «степи», арал «остров», арал-нууд «острова» и др.
Слово ат-ы-н от ат «имя» в казахском, башкирском, якутском языках стоит в форме винительного падежа, а в азербайджанском, турецком языках считается притяжательной формой 3-го лица (ат-ы-н «его имя»), винительный падеж в этих языках передается структурой ат-ы-н-ы «его имя». К тому же эта форма винительного падежа (ат-ы-н-ы) является основой для образования в азербайджанском, турецком, гагаузском языках притяжательной формы 2-го лица множественного числа (ат-ын-ы-з «ваше имя»). А в северных, восточных группах тюркских языков, к примеру, в татарском, кумыкском языках, указанной форме (ат-ын-ы-з) соответствуют структуры аты-ыг-ыз, ойрот. ад-ығ-ы-р, хак. ад-ың-ы-р, якут. ат-ығ-ы-т «ваше имя». Элемент –ығ в них является древним формантом винительного падежа, в то время как -а/-э в якутском языке – показатель притяжательной формы 3-го лица (ат-а «его имя», в чувашском языке – окончание винительного падежа). Элемент –ң в составе слова ат-ың-ы-з в казахском, каракалпакском, туркменском языках Дж. Киекбаев считает «суффиксальным определительным артиклем» монгольского (бурятского) языка [163, 102].
Форманты -з, -р, -т на конце слова – это показатели множественности. В финно-угорских и коми-пермяцком языках –м употребляется в функции показателя множественности (ки-н-ы-м «наши руки»).
Предположительно-будущее время многих тюркских языков на -р (-ар, -ер) в тувинском, чувашском и тунгусских языках образуются посредством -р/з, который считается аффиксом множественности. Ср.: каз. ол жаз-ар, башк. ул йаз-ыр, азерб. о йаз-ар «возможно, он напишет». Отрицательная форма – каз. ол жазба-с, азерб. о йазма-з «возможно, он не напишет». Аффиксы -з, -р здесь употреблены в форме показателя множественности. К примеру, в формах ол жаз-ар «возможно, он напишет»// олар жаз-ар «возможно, они напишут» и ол жазба-с «возможно, он не напишет»// олар жазба-с «возможно, они не напишут» аффиксы множественного числа не присоединяются. Это позволяет увидеть, что в казахском и других тюркских языках форманты –ар // -ер // -р и –с, образующие будущее время, употребляются и в значении времени, и в значении множественности. Основанием так полагать является образование причастных показателей из древнего имени действия, а также возможность того, что непосредственное влияние на формирование аффиксов имени действия оказали аффиксы, восходящие к показателям собирательности-множественности.
Аффикс -ма в составе форманта -мақ//-мек, образующего в казахском языке будущее время цели, является показателем имени действия, а формант –қ и здесь выражает, наряду со значением множественности, семантику будущего времени. Элементы -а//- е в составе формантов -ар//-ер современного казахского языка, по–видимому, являются формантами, которые, присоединяясь к глагольным формам, выражали в свое время пространственно-направительное, временное значение, а позже перешли к деепричастным показателям. Ср.:бар-а жатыр «идет туда», кел-е жатыр «идет сюда», бар-а-тын «ушедший», кел-е-тін «пришедший». Если учесть, что причастная и деепричастная формы в составе сложного глагола бара жатыр «он идет, они идут» (от глаголов бар «идти», жат «лежать») не могут наслаиваться друг на друга, то вызывает сомнение точка зрения о том, что -ар//-ер является деепричастным формантом в составе причастия. Кроме того, обозначение глагола жат в форме глагола состояния посредством узкого гласного (каз. жатыр, азерб. йазыр), а в форме будущего времени в виде жатар, доказывает, что форманты деепричастия -а//-е не имеют никакого отношения к формированию причастных показателей ар//-ер. На формирование показателей деепричастия -а//-е//-й могли оказать влияние формы дательного падежа, выражающие значение направления. Это можно связать с тем, что глаголы приняли формант -а направительного значения -қа//-ке//-йа//-йе, так как падежные окончания не присоединяются к глаголам, либо с тем, что элементы -а//-е//-й, будучи вспомогательными грамматическими формами, образованными для выражения направительного значения, сначала стали основой для формирования дательного, местного и исходного падежа, а затем – для категории деепричастия.
Форма будущего времени казахского языка (ол жаз-ар «он напишет») в азербайджанском языке является формой настоящего времени. Например, о йазыр «он пишет». В азербайджанском языке форма будущего времени образуется посредством показателя –р и замены узких формантов перед ним -ы(и) на широкие -а(э). Ср.: азерб. о йаз-ыр «пишет» (наст. время) и о йаз-ар «будет писать» (будущее время). В казахском языке то же самое: ол от-ыр «сидит», жат-ыр «лежит», тұ-р «стоит» (наст. время), ол жаз-ар «напишет» (будущее время).
Кроме того, Т.А. Бертагаев связывает образование форм единственного и множественного числа личных местоимений монгольского языка с заменой узких и широких гласных в их составе, то есть с процессом внутренней флексии (би «мен», – баа «біз», ши «сен» – maа «сіздер», шин «ол» – аан «олар») [1, 162], в то время как Дж. Киекбаев процесс замены узких – широких гласных в передаче значения единичности-множественности в татарском, башкирском языках объясняет явлением определенности/неопределенности. Ученый считает, что в качестве категории определенности говорящим понимаются давно знакомые, близкие, известные явления и предметы, а незнакомые, неизвестные предметы воспринимаются очень далеко, с большей, с точки зрения количества, степенью неопределенности [163, 97]. Известно, что идея множественности связана с понятием неопределенности. Например: бала-лар «дети» < два или более ребенка, неизвестно сколько детей. Жасы отыздарда «примерно тридцать лет» – выражает неопределенность конкретного возраста.
В тюркских языках простые форманты окончания множественного числа встречаются крайне редко. В казахском языке к показателям множественного числа мы относим сложные и широко употребительные элементы -лар/-лер, -дер/-дер, -тер/-тер, а также непродуктивные форманты -қ/-ық/-ік, -з/-ыз/-із. В показателе -лар (бала-лар «дети», қаз-дар «гуси», кітап-тар «книги» и др.) мы видим следы элементов множественности, присущих, в целом, всем урало-алтайским языкам.
Ср.: -л (общеалтайск.) + а (соединительная) + -р (общеалтайск.): әке-л-е-р «отцы», аға-л-а-р «братья» жыл-д-а-р «годы» и др. В этом плане структура тюркского окончания множественного числа сходна с формантом множественного числа эвенкийского языка. Эвенк. «дэгэл «шуба», дэгэл-а-л «шубы», зүрхэн «сердце», зүрхэн-а-л «сердца». Различие состоит в том, что формант множественности в казахском языке является сложным, а в эвенкийском, который относится к тунгусским языкам, структура окончания множественного числа простая. Простая форма показателя множественности, схожая с эвенкийской, имеется в северных группах тюркских языков. Ср.: карач.-балк. терек-ле «терек-тер» «тополя», бутаг-ла «бұтақ-тар» «ветки», таш-ла «тас-тар» «камни», юй-ле «үйлер» «дома». Точно такой же аффикс множественного числа употребляется в марийском языке. Ср.: мар. ола «город», ола-ла «города», олык «луг», олык-ла «луга». В марийском языке состав окончания множественного числа –влак близок по форме к тюркскому показателю –лар. Различие лишь в том, что вместо форманта множественного числа –р употреблен элемент множественности –к. В венгерском языке, входящем в угро-финскую группу, – к выполняет функцию показателя множественного числа: һаz-а-k «дома». В этом плане он схож с формами эвенкийского языка: дэгэл-а-л «шубы».
Многим уральским, а также некоторым монгольским, тунгусским языкам присущи простые форманты множественного числа. Ср.: фин. talo-t, эстон maja-d «дома», эвенк. дю «дом, юрта», дю-л «дома, юрты», орон «олень» оро-р «олени», манс. сали «олень», сали-т «олени».
Самыми древними из них являются простые показатели множественности. Имена, состоящие из нескольких простых формантов множественности, позже получили другое грамматическое значение.
Во всех тюркских языках употребляется формант -лар//-лер, который имеет различные фонетические варианты. В древнетюркских памятниках показатель множественного числа лар//-лер встречается очень редко, к тому же он употребляется только применительно к наименованиям родства и должности. Ср.: бег-лер «беки» [КТм, 1], еке/лер «отцы» [КТб, 49], өг-лер «чужие» [КТб, 49], кунчуй-лар «девушки, барышни» [КТб, 49]. Им соответствуют варианты -нар//-нер монгольского языка, которые присоединяются только к наименованиям родства и должности.
А. фон Габен пишет о том, что выражение некоторыми словами значения множественности без окончаний множественного числа, а также факты параллельного употребления некоторых слов с окончаниями множественного числа с определительным членом, выражающим значение множественности (üç ogrilar «три вора») указывает на производность, вторичность семантики множественности у форманта –лар. Вдобавок к этому отдельное написание в древнеуйгурских памятниках указанного аффикса от слова, к которому оно относится, а также присоединение иногда не только к именам существительным, но и с прилагательным (ak-lar bulït), приводит к различным предположениям относительно происхождения этого аффикса.
Поэтому, не выяснив источники происхождения аффикса, достаточно сложно характеризовать его семантические и функциональные особенности.