Научная электронная библиотека

Монографии, изданные в издательстве Российской Академии Естествознания

ОШИБКИ, ЗАБЛУЖДЕНИЯ, ЛОЖЬ, ОБМАНЫ

Ефимов В И,

Глава 3. ОСНОВНЫЕ ТИПЫ НЕИСТИН

Исключительно распространенным видом неадекватностей, неправильностей, неистинностей являются ошибки. Ошибки, по В.И. Далю, – это «погрешность, неправильность, неверность, промах, огрех; обмолвка либо недоразумение; дурное, ошибочное распоряженье или поступок; неумышленный проступок или невольное, ненамеренное искажение чего-либо» [27, с. 633]. Заметьте, ошибка – это не иллюзия, не кажимость, не заблуждение, не ложь, не обман.

Учитывая характеристику, данную В.И. Далем, ошибки можно подразделить на те, которые допускаются непосредственно в ходе практических действий людей (и высших животных) и в духовной сфере: в виде искаженных представлений, идей тех или иных гипотез, нелогичных рассуждений, при оперированный фактами, смыслами терминов, понятиями, суждениями, при игнорировании правил логики и т.д. Разные варианты ошибок называют, например, такими словами: алогизмы, ляпсусы, неверные поступки и решения, нелепости, необдуманные шаги, неточности, опечатки, описки, оплошности и т.п. Причины их тоже многообразны: авантюризм, автоматизм действий, бездумность, игнорирование чего-то, нарушение норм, правил, запретов, небрежность, невнимательность, недальновидность, необдуманность, неосторожность, непредвиденность, поспешность, разгильдяйство, растерянность и многие другие. Все ошибки осуществляются неумышленно, нечаянно, непреднамеренно, невольно, – значит, случайно.

Когда люди безобразничают, хулиганят, вредят природе, имуществу или гражданам, совершают преступления и т.п., осознавая то, что творят, – в это время они не отдают себе отчет в том, какие их действия представляют собой ошибки. В своей нормальной, законопослушной деятельности эти или другие люди, поступая вполне сознательно, тоже не знают, ошибкой или не ошибкой является то или иное их действие. К убеждению, что именно такие-то свои действия были ошибками, к оценке их как ошибочных все люди, приходят позже, после их свершения, т.е. через какое-то время: в одних случаях – через секунды, минуты, часы (например, промах при игре в шахматы, опечатка, описка и т.п.), в других – через дни, недели, месяцы (неправильный диагноз врача,
погрешность в расчётах конструктора и проч.), в-третьих – через весьма длительный период (поспешное, непродуманное решение законодательного органа, – несправедливый приговор суда и т.п.).

Приведём немного конкретики. Одним из простейших видов ошибок являются опечатки, стилистические оплошности, особенно такие, которые значительно меняют смысл, содержание, суть напечатанного. Например: «Крестцовый отдел позвоночника (3–4 позвонка) срастается с когтями таза» [34, с. 183]. Если бы напечатали «костями», то смысловой чуши не получилось бы. Или: «По данным на 1984 год численность трудоспособного населения СССР составила 116 процентов к численности населения США...» [Литературная газета, № 43, 21.10.1987, с. 9]. Всё население СССР в 1982 году составляло 268,8 миллионов человек, а всё население США в 1981 году – 229 миллионов человек [см.: 59, с. 1246, 1231]. 116 % к населению СССР составляло всё население СССР, а не трудоспособное. Ещё: «Земля... пересыпается в вагоны. Те по рельсам перегоняются в центральный ствол шахты, автоматически опорожняются и смешиваются с водой, превращаясь в пульку» [Комсомольская правда, № 24, 24.10.1989, с. 3]. Конечно же, не в «пульку», а в «пульпу». Но дело еще и в другом: получилось, будто не земля, вынутая под Ла-Маншем при строительстве тоннеля между Францией и Великобританией, смешивается с водой и превращается в пульпу, а вагоны. Чепуха.

Бывают нечаянные языковые огрехи из-за неряшливого обращения с грамматическими правилами, влияющие на содержательную сторону мыслей. Вот несколько примеров. «Национальное общество нефти решило создать правительство Туниса» [Правда, 17.01.1972, с. 3]. Попробуйте понять, кто из них кого решил создать? А вот корреспондентский вопрос: «Арабы и израильтяне, видимо, неизбежно идут к новой широкой войне. Нельзя ли что-нибудь сделать в этом отношении?» [За рубежом, № 22, 1970, с. 7]. Не ясно, в каком отношении «сделать»: по предотвращению или по ускорению начала войны? Ещё пример ошибки стилистического характера: «Нельзя не верить, что такой народ (народ Индонезии, в частности, Явы.– В.Е.) не победит трудностей, стоящих на его пути» [Правда, 19.12.1970, с. 4]. Получилось, будто надо верить, что народ не победит трудностей, либо нельзя верить, что он победит (три отрицания в одной фразе – два «гасятся», остаётся одно).

Кстати, многое из того, что печаталось в журнале «Крокодил» под рубрикой «Нарочно не придумаешь», относится к такого рода ляпсусам. Можно сказать: читайте и слушайте внимательно, и Вы сами обнаружите много подобных примеров.

В 80-х годах XX века часто встречалось словосочетание «переброс северных (иногда: сибирских) рек». Например: «Всем известна эпопея с проектами переброски сибирских рек – Оби, Тобола, Иртыша – на юг» [Российская газета, № 27, 12.02.1999, с. 2]. Позвольте, перебрасывать реки никто не собирался, да это и невозможно. Предполагалась, на самом деле, «переброска» части вод этих рек (хотя и эта идея была объявлена абсурдной, вредной, идиотской).

Существуют ошибки, носящие терминологический характер. Несмотря на то, что всякая наука и вообще познание мира нуждается в точности, однозначности терминов, нередко встречаются некорректные неудачные или даже абсурдные термины. Так, в логике совершенно неудачным является термин «объём понятия» (он же употребляется и в других науках и сферах деятельности, когда речь идёт об определении и соотношении тех или иных понятий, о классификации, доказательствах, опровержении и т.д.). Не менее неудачными терминами, используемыми в научно-популярной, публицистической пропаганде, являются «антимир» и «антиматерия». Буквальный смысл слова «антиматерия» может означать только одно – «сознание человеческое». А что противостоит «антимиру»? Если мир – это вся Вселенная, то что же такое «антимир»? – Бог? Абсолютный дух? Космический Разум?

Ошибки бывают и в виде нечаянного отождествления части и целого, вида и рода. Вот пример – один из многочисленных подобных перепутываний. В. Терещенко писал о таких направлениях «жизнедеятельности», как литература, музыка, искусство» [см.: Литературная газета, № 46, 15.11.1989, с. 12]. Но разве литература и музыка не являются видами и частями искусства? Ведь говоря «искусство», мы обязательно имеем в виду и виды, и части искусства. Исключительно распространённым является словосочетание «литература и искусство», в котором термин «литература» (по той же причине) – лишний. Не говорим же мы: «женщины и люди», ведь иначе будут напрашиваться вопросы: «А что? Женщины – это не люди? А кто? Нéлюди? Или лучшие друзья людей?» Абсурд!

Существуют недоразумения в понимании государства, страны, общества и их соотношения. Во многих старинных сказках встречаются слова «в некотором государстве жили-были...» Но и сейчас часто пишут: в таком-то государстве проживают... развивается экономика... Осуществляются научные исследования и т.п. В таких случаях государство отождествляют (путают) с обществом или страной. На самом деле, всё это имеет место в обществе, в стране, но не в государстве, ибо государство – это политическая организация общества (т.е. его особая, но часть), представляющая собой систему законодательных, исполнительных и судебных органов власти.

В других случаях страну путают (отождествляют?) с территорией. В Большом энциклопедическом словаре читаем: «Страна, территория, имеющая определенные границы, пользующаяся государственным суверенитетом или находящаяся под властью другого государства...»
[17, с. 1154]. Получилось, что страна – это всего лишь территория. Правда, особая, но ведь территория? На самом деле, страна – это целостное образование, включающее в себя её общество (с таким его элементом, как государство) и её территорию.

Говоря иначе, страна – это общество, существующее на определённой территории, непременно включающее в себя государство, то есть такую свою часть, которая защищает это общество и его территорию в чётких границах, руководит, управляет ими от имени своих граждан. Значит, общество, государство, территория – это неотрывные друг от друга компоненты целостного образования, именуемого страной (рис. 6).

Везде пишут и говорят, что государство – это система органов законодательной, исполнительной и судебной власти. Если вдуматься, то получается, будто в странах не единовластие и даже не двоевластие (это очень редко, но бывает), а (аж!) троевластие. Нет! Обычно государственная власть в любой стране – одна, но осуществляют её аспекты, направления разные органы, т.е. власть одна, а органов её – много. Поэтому правильнее писать и говорить так: государство – это система законодательных, исполнительных и судебных органов власти (одной власти).

Довольно распространенными являются нелепые словосочетания, именуемые плеоназмом, который представляет собой объединение двух терминов, из которых для передачи нужной информации один является излишним. Например, «моя автобиография» (но «авто» означает «своя»), «круглый шар», «темный мрак» и т.п. Часто плеоназм получается при сочетании синонимов: «морально-нравственные» или «морально-этические» (отношения), «целостная система», «системное целое», «единая целостная система» («система» означает «целое», а не единого целого быть не может), «потенциальная возможность», «целиком и полностью», «везде и всюду», «истинная правда», – короче говоря, типа «масло масляное».

К этому виду ошибок близка тавтология (греч. tauto – то же самое, logos – понятие) как логическая ошибка при определении какого-либо понятия, когда оно определяется через него же (по формуле «А есть А»), то есть в определяющей части содержится само определяемое понятие или понятие, родственное ему. Например, «преступник» – это человек, совершивший преступление. Е.А. Иванов отмечает, что в российском законодательстве коллегия адвокатов определялась как «объединение лиц, занимающихся адвокатской деятельностью» [см.: 35, с. 88]. Н.И. Кондаков приводит такой пример: «Вводными словами называются такие слова, которые вводятся в предложение» [см. 40, с. 515]. «Почему человек – абсолютная для самого себя ценность? – спрашивает В.А. Кувакин и отвечает, – По той самой причине, что человек есть человек. Вот самое точное определение человека (хотя и минимальное по содержанию, это тот редкий случай, когда тавтология уместна» [18, с. 128]. Нет! Во-первых, всякая тавтология – это не минимальное по содержанию определение, а нулевое. А поскольку любое определение является раскрытием содержания определяемого понятия, то никакая тавтология не может быть определением. А поэтому, во-вторых, тавтология не уместна нигде и никогда.

Тавтологичность может проявляться в виде «логического круга» («круга в определении»), когда А определяется через В, а В в свою очередь – через А). «Вращение тела – это движение его вокруг оси. Ось – прямая, вокруг которой происходит вращение тела».

Одна из самых распространённых среди логиков ошибок получилась из-за некритичности в определении понятий «содержание понятия» и «объём понятия». Так, А.Д. Гетманова утверждает: «Всякое понятие имеет содержание и объем. Содержанием понятия называется совокупность существенных признаков одноэлементного класса или класса однородных предметов, отраженных в этом понятии. ... Объемом понятия называется класс обобщаемых в нем предметов. ... Под объемом понятия «животное» подразумевается множество всех животных, которые существовали ранее, существуют сейчас и будут существовать в будущем». [23, с. 102]. Ей вторит Е.А. Иванов: «В понятии различаются прежде всего содержание и объём. Содержание – это мыслимые в понятии общие и существенные признаки предметов. ... Объём понятия – это охватываемые им предметы мысли. ...Предметы, входящие в объём понятия, называются в логике также классом или множеством» [35, с. 49,51]. Многие другие авторы учебников по логике дают по сути такие же определения содержания и объёма понятия [см., напр.: 46, с. 43; 81, с. 42; 19, с. 47; 64, с. 33,34].

Но нами мыслимые материальные предметы и отражаемые их признаки существуют объективно, вне нашего сознания, а понятия – это форма мыслей (мышления). У всех авторов получилось: либо понятие как форма мышления не включает в себя его содержания и объёма (а это значит, будто любое понятие бессодержательно), либо понятие с его характеристиками «переместилось» из мышления в объективный мир. И в первом, и во втором вариантах получилась чушь, рождённая в результате ошибочного отождествления этими авторами объёма и содержания понятия соответственно с объективно существующими предметами и их признаками.

Значительную отрицательную роль играют ошибки, представляющие собой разного рода просчёты, которые часто получаются при попытках оценить обстановку и сделать прогноз в отношении хода событий или разработать план будущих действий и т.п., когда не учитывались какие-то факторы, важные качественно-количественные и другие данные, ближайшие и отдалённые последствия в цепочках причинно-следственных связей, когда желаемое принималось за непременно реализуемое и т.д. Как известно, дорога в рай выложена благими намерениями. Видимо, желая как-то оправдать недальновидность свою и соратников-демократов, В.С. Черномырдин выдвинул «спасительную фразу»: «хотели как лучше, а вышло как всегда». Хотеть – мало, надо ещё уметь и мочь.

Известны хрущёвские просчёты как результаты некомпетентности, бездумности, недальновидности, помноженных на самонадеянность и упрямство, просчёты, касающиеся передачи Крыма Украине, насаждения кукурузы в неподходящих для неё регионах, деления обкомов на городские и сельские, введения совнархозов, суперутопической программы построения коммунизма в СССР к 1980 году (за 20 лет).

В своё время получили одобрение грандиозные дорогостоящие проекты в области мелиорации и гидроэнергетики, реализация которых нанесла огромный экономический и экологический ущерб стране. Неимоверный экономический, политический, духовный урон нанесла в 80-х годах XX века стране и народу, так называемая, антиалкогольная кампания, навязанная народам СССР М.С. Горбачёвым и Е.К. Лигачёвым. Уйма просчётов была допущена президентом Б.Н. Ельциным, Думой и Федеральным собранием при принятии законодательных актов, поскольку они не были достаточно продуманными. К такого рода просчётам относятся не только скороспелые, состряпанные с кондачка, наспех «разработанные» законы, постановления, указы, но и кадровые назначения, перестановки, реорганизации административных органов, официальные заявления.

Большое место среди причин многих ошибок занимает невежество (часто помноженное на самоуверенность). Невежество – это необразованность, некомпетентность в чём-то. Когда оно проявляется, возникает, по меньшей мере, неловкость. Во время своего визита в Швецию Б.Н. Ельцин назвал Германию и Японию ядерными державами, перепутал Швецию и Финляндию. Что уж говорить про школьников? «Нью-Йорк таймс» сообщила об исследовании, проведенном в школах США. Выяснилось, что 40 % американских старшеклассников уверены, что Израиль – арабское государство, 10 % – уверено, что в США больше жителей, чем в Китае [см.: Аргументы и факты, № 3, 1985, с. 3]. К сожалению, в России в последние десятилетия стал очень заметен рост числа подобных невежд.

Конечно, быть компетентным во всех вопросах – абсолютно невозможно. Но есть и должен быть некий «общекультурный минимум» того, что обязан знать человек, получивший неполное среднее, а тем более – высшее образование. И ошибки на почве невежества – непростительны не только их носителям, но и учителям и воспитателям этих «недорослей», а тем более руководству страны, породившему систему образования и воспитания, не соответствующую «планке» современной цивилизованности.

К ошибкам наиболее близки заблуждения. Каково соотношение между ними и какое место занимают заблуждения среди других видов неадекватностей?

В философской литературе вопросы об ошибках и заблуждениях рассматриваются обычно в применении к познанию, научно-исследовательской деятельности. Конечно, это нужно и важно. Но ведь и те, и другие были, есть и непременно будут в жизнедеятельности каждого человека (а ошибки в действиях сплошь и рядом присущи и всем довольно-таки развитым животным) и в любой сфере жизни общества. И, конечно же, как положительное, так и отрицательное значение ошибок и заблуждений весьма существенно не только в научно-исследовательской, но в бытовой, экономической, внешне– и внутриполитической, правовой, медицинской, идеологической, образовательно-воспитательной, военной, спортивной, пропагандистской и других сферах общественной жизни.

Идеи Ф. Бэкона о том, что учёным следует, приступая к научному познанию, имея в виду раскрытые им «идолы» («призраки»), избавиться от них, – вполне актуальны и в наше время. В этом нетрудно убедиться, обратив внимание, в частности на решение в научной литературе вопросов об определениях и соотношениях разных видов неадекватного отражения в сознании людей объективной деятельности.

К числу разбираемых «призраков» Ф. Бэкон относил и «идол рынка», предостерегая учёных от использования в науке бытового языка (как говорят на рынке) с нечёткостью смысла используемых слов, с погрешностью в словоупотреблениях и т.п.).

И что же? В философском словаре читаем: «Заблуждение – иллюзорное (курсив наш. – В.Е.) осознание действительности...» [77, с. 115]. Но иллюзорное – то, что порождено иллюзией [см.: 60, с. 241], – выходит, будто заблуждения порождаются иллюзией. Абсурд!

К.К. Платонов считает: «Заблуждение – несоответствие знания сущности объекта, субъективного образа объективной действительности... Психологически заблуждение – иллюзия мышления» [54, с. 39]. На самом деле, заблуждения, ну, никак не могут быть иллюзиями, в том числе и психологически, ибо иллюзии могут возникать и существуют только с момента и в период воздействия определённых объектов действительности на их органы чувств, а заблуждения, возникнув, для своего существования в виде представлений и различных форм мышления не нуждаются ни в каких воздействиях на органы чувств.

В «Философском словаре» написано: «... Заблуждение – не просто иллюзия...» [77, с. 115]. Значит, всё-таки иллюзия (хотя и «не просто»). Там же даётся такое определение: «Иллюзии – искаженные восприятия действительности» [77, с. 125]. Но заблуждения не бывают в виде восприятий, а восприятия могут быть как иллюзиями и галлюцинациями, так и адекватными образами отражаемых объектов, но не заблуждениями.

Ф.А. Селиванов пишет: «Заблуждение – это ложная (курсив наш. – В.Е.) мысль или совокупность мыслей, которые субъект принимает за истинные» [57, с. 8]. Но ложь – это сознательное, намеренное искажение действительности, и смысл слова «ложный» несёт в себе характеристику умышленности. А ведь заблуждение – до поры до времени неосознаваемое субъектом искаженное отражение объекта, искренне считающееся им истиной.

Тот же автор так характеризует соотношение между заблуждением и ложью: «Существуют два вида ложного: преднамеренная ложь и заблуждение» [там же]. Во-первых, получилось, будто заблуждение – тоже ложь, только непреднамеренная. А во-вторых, в словосочетание «преднамеренная ложь» [см. 57, с. 8,9] – это, плеоназм, в котором первое слово является лишним. И ещё: «Заблуждение – это ошибка (курсив наш. – В.Е.) в отражении предмета субъектом» [57, с. 9]. Ну, это уже прямое утверждение знака равенства между заблуждением и ошибкой, либо объявление заблуждения видом ошибки. В Толковом словаре говорится: «Заблуждение, ...2. Неправильное, ошибочное мнение о чём-либо»
[60, с. 193]. Но это – из области не научного, а обыденного языка.

Итак, как мы видели, в научной литературе в вопросе об определениях и соотношениях иллюзий, ошибок, заблуждений и лжи имеется значительная неупорядоченность, непоследовательность, путаница,
неразбериха. Но то, что вполне естественно и простительно для обыденной речи, совершенно не годится для научного языка.

Как отмечает П.С. Заботин: «Категория «заблуждения» близка по содержанию понятию «ошибка», и в обыденной речи их нередко отождествляют, так как ошибка это также представление субъекта, которая не соответствует объекту» [33, с. 70–71]. Можно добавить: слова, выражающие эти понятия, в обыденной речи употребляются как синонимы. Но заблуждения и ошибки – это разные виды неадекватностей, хотя между ними имеется не только различие, но и сходство.

Сходство между заблуждениями и ошибками состоит, на наш взгляд, в следующем:

– и то, и другое – это неадекватности, неправильности в отражении материального мира и мира психики;

– и то, и другое человек, люди допускают неумышленно, непреднамеренно, нечаянно и чаще всего (если не всегда) – случайно;

– и то, и другое непременно присуще каждому виду человеческой деятельности, любой сфере жизни общества, но не исчерпывает их, – иначе люди, всё человечество давно бы погибли. Как отмечал Ф.А. Селиванов: «Если бы люди только ошибались, они бы не смогли существовать» [57, с. 4];

– каждая конкретная ошибка и конкретное заблуждение являются таковыми до тех пор, пока люди не поймут, что ошибаются, заблуждаются, не обнаружат, не раскроют их, – после чего они перестанут быть ошибкой и заблуждением;

– о своих конкретных ошибках, а тем более о заблуждениях люди в течение небольшого промежутка или довольно длительного периода времени даже не догадываются, но когда они осознают их, последние исправляются, преодолеваются людьми и не возобновляются в человеческой деятельности (во всяком случае, люди стараются ещё раз «не наступать на те же грабли»).

Различия между заблуждениями и ошибками заключаются, на наш взгляд, в следующем:

– ошибки в отличие от заблуждений охватывают и область практических действий, поступков, а значит, сфера возникновения и существования ошибок шире, чем у заблуждений; как отмечает Ф.А. Селиванов, заблуждение – это неадекватность отражения объекту, а ошибка может быть признаком как отражения, так и какого-либо действия, не соответствующего эталону, норме, алгоритму и т.п. [см. 57, с. 9];

– в сфере мышления ошибки выступают в виде простых неадекватных действительности идей (надуманных намерений, замыслов, домыслов, выводов, нарушений логических правил и т.п.), заблуждения
же представляют собой неадекватные реальности системы мыслей, связанных между собой (версии, гипотезы, точки зрения, учения, части мировоззрения и т.п.);

– конкретные ошибки (особенно, в сфере практических действий), как правило, носят индивидуальный характер, а конкретные заблуждения обычно присущи более или менее широкому кругу людей;

– ошибки могут входить в заблуждения как моменты, элементы последних, в таких случаях они соотносятся друг с другом как часть и целое;

– многие ошибки могут быть исходной «точкой» формирования соответствующего заблуждения; например, ошибочное предположение, что благородные металлы (золото и серебро) можно получить из других веществ, породило развёрнутое заблуждение, получившее в дальнейшем название «алхимия»; заблуждения, если ими руководствоваться, их применять могут порождать сообразные им ошибки;

– заблуждения, как отмечают многие авторы [см., например:
78, с. 188; 33, с. 71], обусловлены ограниченностью общественно-исторической практики и знания, а значит, в силу причин, обстоятельств, от личных качеств субъекта не зависящих, а ошибки порождаются обычно личными качествами индивида.

Итак, что же такое заблуждение?

Заблуждение – это процесс и сохраняющийся в виде разных представлений и мыслей результат непреднамеренного неадекватного (в силу разных объективных и субъективных причин) отражения объективной действительности в сознании субъекта, которые до поры, до времени, искренне считаются им истинными, правильными.

Автор статьи писал: «Заблуждение, несоответствие знания сущности, субъективного образа – объективной действительности, обусловленное ограниченностью общественно-исторической практики и знания либо абсолютизацией отдельных элементов познания или сторон объекта» [78, с. 188]. В этом определении, на наш взгляд, есть ряд неувязок. Во-первых, вряд ли в определении стоит называть то, чем обусловлено определяемое (это – отдельный вопрос), а если уж говорить об обусловленности, то надо упомянуть и другие факторы, причины. Во-вторых, упущен важный признак заблуждения – его непреднамеренность, искреннее принятие авторами и носителями его за истину. В-третьих, субъективными образами объективной действительности являются и ощущения, восприятия; заблуждения же могут быть лишь в виде представлений и форм мышления. В-четвертых, заблуждения не обязательно касаются знания именно сущности, тем более, что никакие представления (а не только являющиеся заблуждениями) не могут отражать сущность объектов.

Заблуждения всегда были, ныне есть и будут во всех сферах общественной жизни и в сознании каждого человека. Другое дело – в каком обществе, в каком виде, какие, какого характера они, по отношению к чему, для кого являлись или являются таковыми и т.д. И в самом деле, в разных сферах жизни общества существовали и существуют свои, более или менее своеобразные заблуждения.

В сознание людей и духовную сферу жизни первобытного общества непременно входили объективно обусловленные, главным образом низким уровнем развития общественно-исторической практики и знаний многочисленные и разнообразные мифы о богах, о происхождении Солнца, Земли, Луны, звезд, основных стихий (земли, воды, огня и др.), о грозных природных явлениях, о происхождении людей, животных и т.п. Мифы выражали наивную веру этих людей во всеобщую одушевлённость неживых и живых предметов, в реальное существование фантастических компилятивных существ (типа русалок, кентавров, сфинксов и т.п.), а также предметов со сверхъестественными свойствами, на которые можно повлиять с помощью колдовских обрядов, заклинаний и т.д., составляющих магию.

Магия возникла в тот период, когда люди были бессильны в борьбе с природными силами и своими врагами, и представляла собой отряды, обусловленные верой в способности человека сверхъестественным путём воздействовать на воображаемых духов и богов, а также на явления, живые и неживые предметы природы и на людей. Магические действия осуществлялись с разными добрыми и недобрыми целями: для удачи на охоте, на рыбалке, в боевых стычках с враждебными племенами, для излечения больных и раненых, для усмирения или задабривания разбушевавшихся природных стихий и т.д.

Один из видов магии – колдовство. Это вера в загадочные способности особых людей наносить вред другим либо излечивать их, освобождать от «порчи» и пр.

Потребности и желания выяснить зависимости в природе, но неспособности раскрыть причинно-следственные связи приводили первобытных людей не только к раскрытию тех или иных тайн природы, но и к образованию множества суеверий и предрассудков. Суеверия – несостоятельная вера в наличие в мире сверхъестественного на основе невежественных представлений этих людей об окружающем.

У каждого племени, народа были свои, своеобразные мифы и суеверия, считавшиеся им правильными, в то время как мифы и суеверия
других племён и народов обычно считались неверными, неприемлемыми. Племена, народы находились в самых разных отношениях друг с другом: обменивались товарами, заимствовали элементы культуры друг у друга, женились на представительницах и выходили замуж за представителей другого племени, одни племена завоёвывали другие, ассимилировали их или смешивались с ними и т.д. Соответственно происходили изменения и в области мифов и суеверий: одни исчезали, другие видоизменялись, третьи объединялись, появлялись новые. А дальше значительная часть мифов и суеверий первобытного общества вошла в искусство, став сказками, легендами, художественно обработанными мифами античных народов, содержанием ряда балетов, опер, кинофильмов и т.п. Другие были заимствованы религиями. Третьи оказывались в бытовой сфере. И т.д. Все они видоизменились в соответствии с особенностями области, в которую попали. Но так или иначе все сохранившиеся мифы первобытного общества (кроме попавших в религии) перестали быть заблуждениями, поскольку неадекватность их реальному миру была публично раскрыта.

Всё на свете поначалу пребывает в виде предпосылок своего рождения и формирования. Религия зародилась в условиях первобытного общества и существовала в виде разных своих зачатков, зародышей
(в виде фетишей, духов, душ, поклонений, обрядов и пр.), а далее, соответственно изменяясь, с появлением классового общества сформировалась в сложное целостное социальное образование. «Религия (от лат. religio – благочестие, набожность, святыня, предмет культа), мировоззрение и мироощущение, а также соответствующее поведение и специфические действия (культ), которые основываются на вере в существование (одного или нескольких) богов, «священного», т.е. той или иной разновидности сверхъестественного» [78, с. 576].

В «Библейской энциклопедии» Бог характеризуется так: «Бог – Творец неба и земли и Промыслитель вселенной (Быт. I, 1, Joan. I, 1) имеет в Священном Писании различные наименования ... В Священном Писании Богу везде усвояются высшие духовные совершенства, как-то: вечность, независимость, самобытность, неизменяемость, вездеприсутствие, всеведение, премудрость, правосудие, благость, любвеобильность, святость и истина, творчество и всемогущество, беспредельное величие и слава. Если Священное Писание и усвояет иногда Богу телесные члены, свойства и действия человеческие, то в этом оно применяется к обыкновенному языку человеческому, но понимать сие должно высшим и духовным образом: так, например, руки означают всемогущество, очи и уши – всеведение, ноги – вездесущее и т.д. Бог Един по существу, но троичен в Лицах: Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой – Троица единосущная и нераздельная (Мат. XXVIII, 19)». [7, с. 96].

В соответствии со своей спецификой религия даёт определенные представления о природе, обществе, о мире в целом, его атрибутах, о месте человека в нём и т.д., т.е. по наиболее общим вопросам, волнующим людей, – это характеризует некое сходство её с философией. Но она осуществляет и ряд функций, которые не присущи философии. Так, она выполняет «спасительно-компенсаторную» функцию, обнадёживая верующих избавлением от всех тягот и невзгод мирской повседневной жизни, а также регулятивную функцию, предписывая верующим определенные заповеди, нормы поведения [см. 70, с. 847]. Особенностью религии является и то, что она является фантастическим отражением в сознании людей господствующих над ними внешних сил, при котором земные силы принимают вид неземных [см. 51, с. 28[. Каждой религии непременно присуща неподтвержденная общественно-исторической практикой вера в реальное существование сверхъестественного (сверхъестественных существ, предметов, их свойств, действий-чудес, связей, а также – загробного мира, бессмертия души, воскресения из мёртвых и т.п.), что выражено в вероучениях. Вероучения – это совокупность догматов той или иной религии [см.: 60, с. 70]. Религиозные догматы – это основные положения любой религии, утвержденные её высшим церковным органом, безоговорочно принимаемые на веру как бесспорные истины, не подлежащие сомнению, критике. Любое отступление от этих догматов соответствующей церковью объявляется ересью, а носители его осуждаются.

Когда в эпоху Средневековья учёный мир обратил внимание на то, что ряд положений философии такого признанного авторитета, как Аристотель, противоречит догматам ислама и христианства, возникли разные варианты теории так называемой «двойственной истины», авторы которой объявляли равноправность и невмешательство в дела друг друга философии и науки, с одной стороны, и религии, с другой, равноценность истин философии и истин религии. При этом одни авторы стремились высвободить философию и науку из-под верховенства религии и церкви, а другие – огородить религиозные вероучения от несогласия с ними, критики со стороны философии и науки. Так или иначе, но объявлялась «особая истинность» религиозных догматов.

Как отмечается в «Философской энциклопедии»: «... во всех языках, с которыми изначально связано становление теистических религий, «вера» и «верность», а также «верующий» и «верный» обозначаются соответственно тем же словом» [71, с. 78]. Значит, «истинность» в отношении религиозных представлений, постулатов, веры следует понимать как «верность» в смысле: «преданность», «приверженность», а в связи с этим – «привязанность», «покорность», «послушание», «кротость», «смирение», «прилежность», «усердие».

Как же можно доказать, обосновать адекватность действительности положений религиозного вероучения, реальность Бога, его характеристик и действий, всего остального сверхъестественного в объективной действительности? Никак. Никогда не было и нет прямых, непосредственных доказательств правильности, истинности всего этого, ибо это сфера веры, воображений, предположений, настроений, эмоций, переживаний, надежд и т.п. Кстати, настоящему священнослужителю (не фарисею), подлинному верующему (а тем более фанатику) этого и не нужно, ибо у них есть свои индивидуальные «критерии» истинности своих верований, убеждающие их в правильности священного писания. Дело в том, что, как правило, человека верующим делают с раннего детства, религиозное воспитание его продолжается всю жизнь. Поэтому всё, что связано с догматами его религии становится для него укоренившейся привычкой, стилем, образом жизни, его «второй натурой», поэтому для него что-то как-то в чём-то иначе и быть не может и совершенно неприемлемо как неправедное, неправильное, вредное.

Религиозный опыт верующего является для последнего подтверждением достоверности его верования, ибо в порождаемом этим опытом внутреннем духовном мире представлений, чувств, переживаний верующего содержатся образы сверхъестественного в разных видах и действиях, впечатления присутствия Бога при общении с ним во время молитв, или в период удач, успехов (значит, Бог дарит благо – «Слава Богу!») или неудач, неприятностей и т.п. (значит, Бог наказывает за грехи – «Господи, помилуй!»). Религиозные догматы, принципы, заповеди, принятые верующим в качестве руководства к действию позволяют ему организовать свои поведение и жизнь как последовательные, цельные, а значит, праведные, правильные.

Религиозники призывают всех к веротерпимости, к толерантности, но сами, на самом дела, по крайней мере, в душе абсолютно нетерпимы к другим мировоззренческим убеждениям, не совместимым с их собственными (к атеистическим, иным религиозным).

Так, многие представители нехристианского вероисповедания ставили и ставят под сомнение христианские учения о предопределении, о троице, о непорочном зачатии девы Марии, о воскресении Христа из мёртвых и т.д.

Итак, любой священнослужитель, любой искренне верующий (тем более религиозный фанатик) считает догматы своего вероучения
непреложными истинами, а догматы любого другого и положения атеистических воззрений – заблуждениями.

Еще одна особенность заблуждений в религиозно-атеистической области состоит в том, что какой-то процент жителей планеты меняет свои миропредставленческие верования, убеждения: в силу особых условий жизни некоторые атеисты становятся верующими, а некоторые верующие либо меняют своё вероисповедание на другое, либо становятся атеистами.

Верующие, которые безобразничают, хулиганят, пакостят природе и другим людям, совершают преступления и прочее, – на самом деле являются фарисеями, лицемерами. Вера в Бога, если она ограничивается просто признанием Его и обрядовым почитанием (молитвами, постами, посещениями храмов, участием в богослужениях и т.п.), – это формальная вера.

В «Идеале» вера в Бога – это повседневное высоконравственное поведение (отношение и к себе, и к другим людям, и к природе) в соответствии с принципами данного вероучения, проявляющее внутренние качества каждого подлинно верующего – моральную чистоту, человеколюбие, порядочность, совесть и т.п. И такое верование и поведение для подлинно верующих «застилает» теоретическое споры о том, есть ли Бог, есть ли «сверхъестественное», что в религии является заблуждениями и т.д., как несущественное для него.

Но верующие всегда живут в реальных обществах, а на них и на любую религию оказывают существенное влияние разные факторы, возбуждающие в людях различные отрицательные, низменные потребности, склонности, псевдоценностные ориентации, цели, стремления, которые можно реализовать лишь нарушая религиозные догматы, принципы, заповеди, а любую религию некоторые социальные силы (политические, националистические, расистские, экстремистские, террористические) используют в антисоциальных, антигуманных, преступных, разрушительных целях. Так что всё гораздо сложнее и запутаннее, чем может казаться.

Огромное количество заблуждений всегда было есть в философской сфере общественной жизни, что объясняется особыми трудностями предельных обобщений и недостаточным, поверхностным, однобоким знанием философами достижений частных наук или вообще отсутствием у них таких знаний, или значительной ролью у ряда из них руководящего принципа «а я так считаю», или желанием быть оригинальным, или какими-то другими причинами.

В политико-правовой сфере жизни общества постоянно происходит то затихающая, то усиливающаяся борьба между разными, в том числе, противоположными, представлениями, идеями, точками зрения, выражающими интересы и цели различных социальных сил, осуществляются деятельность и столкновения политических деятелей, в основе которых могут быть их амбиции, жажда славы, власти или (и) богатства, обиды, мстительность, невежество, наивность, эйфория, выдавание желаемого за действительность и многое-многое другое. И всё это выражалось и выражается в огромном многообразии устных и печатных идей, мнений, версий, точек зрения, выступлений, решений, постановлений и т.п., среди которых кроме лжи и обмана весьма немало искренних ошибок и заблуждений. Но подробнее об этом речь пойдёт ниже.

Люди всегда не хотели и не желают ошибаться и заблуждаться, (увы!) никогда не жили без ошибок и заблуждений, – хотя и со временем освобождались от имевшихся, но (будто по закону «компенсации») взамен получали не меньшее количество новых.

А вот что касается лжи и обмана, то у людей с их желаниями и нежеланиями – полная «каша»: не желал и не хочет иметь их от кого бы то ни было по отношению к себе, то есть быть обманутым, но в отношении других – правомерным, а то и необходимым, а в иных обстоятельствах – жизненно вынужденным использовать «тандем» ложь-обман.

Поскольку заблуждения, ложь и обман всегда были, существуют и, несомненно, будут в жизни человечества, общества, групп людей, каждого человека, то, казалось бы, в любом солидном справочном источнике должны быть даны характеристики, описания, а уж тем более и прежде всего чёткие определения этих социальных феноменов. Увы! На самом деле во многих подобного рода изданиях определений всех трёх или одного-двух из них нет.

Но в тех изданиях, где есть определения этих феноменов, встречаются досадные неточности, перепутывания, искажённости. Можно, например, встретить такие характеристики заблуждения и лжи, будто они являются искажениями действительности.

На самом деле, исказить саму действительность невозможно. Заблуждение и ложь сходны между собой в том, что и то, и другое – это неадекватные реальному миру, неверные свéдения, скажённые отражения действительности, – иначе говоря, неправда, дезинформация. Но между ними существуют весьма существенные различия.

Во-первых, всякое заблуждение – это нечаянно получившееся, неумышленное искажение отражения действительности, поэтому субъект (создатель, носитель, использователь, распространитель) заблуждения искренне принимает его за истину, непритворно считает правдой. Наоборот, любая ложь её субъектом (создателем, заимствователем у кого-то, носителем, использователем) осознаётся как умышленное искажение сведений, информации, содержания отражения действительности, как измышление, намеренно созданные такие представления и мысли, которые несовместимы с фактами, правдой.

Во-вторых, заблуждения, будучи мнениями, точками зрения, верованиями, убеждениями своего носителя, «неотделимы» от него, от его сознания, он с ними сроднился», они – его органическая «часть». Поэтому заблуждения, пребывая в сознании своего носителя, могут им как сообщаться, так и не сообщаться другим субъектом. Ложь же, в отличие от заблуждения, своему носителю (возможно, и автору) для внутреннего пользования совершенно не нужна, поскольку для него, для его сознания она – «инородное тело», а значит, может быть нужной ему только в качестве предназначенной для других субъектов. Поэтому ложь пребывает в сознании своего носителя (лгуна, враля, обманщика) лишь временно (до поры до времени) и в «подходящий», «нужный» момент непременно сообщается намеченному, запланированному, предназначенному субъекту (личности, группе людей, страте, населению, человечеству).

В-третьих, заблуждения, если и передаются (сообщаются другим субъектам, то только «бескорыстно», из положительных, добрых соображений: поставить в известность, ознакомить с информацией, сообщать «важные», «нужные», «полезные» (во всяком случае, так может искренне считать «информатор») факты, сведения, новости и т.п., посоветовать, предупредить, предостеречь от чего-то, поделиться чем-то сугубо личным и т.д. Ложь же передаётся, сообщается другим субъектом непременно с ожиданием получения какой-то выгоды для себя и причинения какого-то ущерба для других, с неблаговидными, корыстными, бесчестными или даже подлыми и нередко, более того, преступными намерениями и целями: ввести в заблуждение, тем самым обхитрить, одурачить, сбить с панталыку, дезориентировать их, а иногда – выставить их на осмеяние, позор, толкнуть на промахи, аморальные, антиобщественные, преступные действия и даже – на погибель.

В-четвёртых, поскольку непосредственной или ближайшей целью передачи сообщения-лжи является намеренное, запланированное введение другого субъекта в заблуждение, т.е. в состояние, в котором последний искренне сочтёт эту ложь правдой, поверит в истинность такого сообщения-дезинформации, то «информатор» должен преподнести ложь как истину, как правду, правильную информацию. А это значит, что такая передача необходимо должна включать в себя те или иные
«цветочки букета» подлости: лукавство, хитрость, мошенничество, коварство, или что-то даже похуже (ведь пределов для подлости, как и для глупости и жадности не существует), – и всё это под личиной показной доброжелательности, честности. Несколько мягче об этом пишет Д.И. Дубровский: «... обман – безнравственная форма защиты собственных интересов. При этом, создаётся видимость соблюдения нравственных и других социальных норм (принципов честности, справедливости, юридических законов и т.п.), что как бы удваивает обман, обусловливает двухплановость всякого акта обмана. Без создания такой видимости, без тщательного камуфляжа своих действительных устремлений обманывающий не может рассчитывать на успех. Поэтому тот, кто стремится достигнуть своей практической цели ценой обмана, выступает, как правило, под личиной поборника истины, добра и справедливости» [31, с. 6].

В-пятых, если для раскрытия и уразумения причин и условий происхождения конкретных ошибок и заблуждений важно учитывать ограниченность уровня развития общественно-исторической практики и знаний, а, значит, решение этого вопроса осуществляется, в основном, в гносеологическом, аксиологическом и методологическом аспектах, то для выявления и понимания причин и использования каждой лжи, по крайней мере, на первый план выступает надобность рассмотрения данного вопроса в нравственном (моральном) и правовом (юридическом) аспектах.

Наконец, в-шестых, распространение как заблуждения, так и лжи их носителями могут не ввести, а могут и ввести других субъектов в заблуждение (конечно, если только последние поверят в истинность, правдивость, правильность сообщаемого им, примут его за правду). Но разница будет в том, что в первом случае введение в заблуждения является незапланированным, стихийным (так получилось!), а во втором – запланированным, умышленным, а, значит, особым образом организованным, регулируемым и осуществляемым процессом, каковым и является обман.

Ложь и обман в реальности как социальные феномены ни полностью, ни частично не совпадают друг с другом и никой из них не является разновидностью другого. Их соотношения характеризуются следующим:

1. Понятия «ложь» и «обман» находятся, согласно формальной (классической) логике, в отношении несовпадения: . Это объясняется тем, то ложь и обман находятся в разных «плоскостях»: ложь – в «плоскости» характера и назначений сведений для коммуникации, а обман – в «плоскости» способа и цели передачи особых сведений от одного субъекта к другому.

2. И тем не менее ложь и обман неразрывно взаимосвязаны и не могут существовать друг без друга. Ложь, пока пребывает только в каком-то субъекте – своём носителе (который, неважно, её придумал, сочинил или у кого-то, откуда-то заимствовал) таковой является лишь потенциально, т.е. это – ещё не ложь, это – возможность лжи, ибо носитель её отдаёт себе отчёт, что это неправда, искажённое отражение действительности, он в этом отношении не обманут, наоборот, он готов обмануть, обманывать, распространяя эту сознательную дезинформацию, желая убедить другого субъекта (человека, группу и т.д.), будто это – правда. Затем. Логически напрашивается только одно: получить что-то положительное для себя и сделать что-то отрицательное для другого (других), и это – нераздельно: иначе говоря, делая первое, сделать второе, а делая второе, сделать первое.

3. Значит, ложь реализуется, становится актуальной только через обман, а обман – это и есть реализация лжи; обман – способ распространения лжи, ложь – содержание и непременный элемент обмана.

В своей интересной и полезной как в познавательном, так и практическом отношении монографии «Психология лжи и обмана» Ю.В. Щербатых весьма разносторонне исследует и раскрывает такой исключительно распространенный, очень непростой социальный феномен, как обман, его компоненты, способы (формы) и условия его осуществления, иллюстрируя всё это многочисленными примерами. Всем, кто опасается обманщиков, не хочет, чтобы его обманули, автор подробно разъясняет, каким образом последние готовят и осуществляют обман, что и как при этом учитывают и используют. Он убедительно рекомендует потенциальным жертвам собственных простодушия и легкомыслия не доверять слепо разным внешним признакам (например, одежде, особенно фирменной, изысканной, нищенской) принадлежности человека к той или иной страте, специальности, организации. Им разъясняются хитроумные приёмы обманщика по внушению чувства доверия, усыпления бдительности у жертвы, расположения её к себе, по лести ей, по прикидыванию «простаком». Он раскрывает способы отбора, обработки, искажения информации, сообщаемой обманываемому, её преподнесения, приёмы выдумывания фальшивых элементов сообщения, методы воздействия на сознание жертвы, манипулирования им, маскировки лжи, а также ряд человеческих слабостей (зависть, жадность, глупость, злость, привычные ассоциации, стереотипы мышления и т.д.), на которых «играет» обманщик. Автор даже даёт рекомендации для нежелающих быть обманутыми. Вместе с тем, он формулирует десяток важных правил для обманщиков, соблюдение
и выполнение которых помогут им «… сделать свою ложь наиболее правдоподобной и не попасться на обмане» [84, с. 202] и т.д. и т.п.

Таким образом, монография Ю.В. Щербатых – оригинальное единство двух предназначений: и для потенциальных обманщиков, и для потенциальных обманываемых; всё, содержащееся в ней, важно знать и использовать первым, чтобы искуснее обманывать, и важно и полезно для вторых, чтобы это иметь в виду и быть начеку (а ведь и в самом деле, невозможно написать подробную инструкцию для обманщиков, ознакомление с которой не было бы нужным и полезным их возможным жертвам, как невозможно составить разумные детальные предостережения для опасающихся обмана, ознакомление с которыми не имело бы важного и практического значения для обманщиков).

И неудивительно, что ранее опубликованная им своего рода энциклопедия «Искусство обмана» успешно выдержала более десятка переизданий, в том числе изданий зарубежом [см. 84, с. 3]. Однако её праксеологическая полезность, нужность, важность удивительным образом уживаются со значительными недостатками общетеоретического характера.

Прежде всего автор явно пренебрегает многими правилами логики, в первую очередь, связанными со знанием закона тождества.

Рассматривая вопросы о причинах появления, способов использования и передачи разных видов информации, неадекватной реальной действительности, Ю.В. Щербатых не даёт определений понятий «иллюзия», «ошибка», «заблуждение», «ложь», «обман», даже не оговаривается, в каком значении и смысле он употребляет соответствующие термины, выражающие эти понятия. Интересно отметить, что сам автор пишет: «Проблема многозначности слов и связанного с этим непонимания (людьми друг друга. – В.Е.) действительно существует, и решения её до сих пор нет» [84, с. 38]. Автор явно лукавит, ибо не только проблема существует, но и решения её давно есть, и известно оно ещё с античных времён: указывать и раскрывать смысл и значение любого такого термина в каждом конкретном случае серьёзного изложения, рассуждения, обсуждения, спора. Но автор игнорирует это «решение». Забавно и то, что он даже предостерегает опасающихся быть обманутыми: один из аспектов «… возможного обмана при словесном общении – разное толкование одних и тех же слов…, возникающих у разных людей на одни и те же слова» [84, с. 40] и настоятельно советует: «Если вы видите, что слово вашего собеседника во время ответственного разговора может иметь несколько значений, не поленитесь уточнить, что он имеет в виду» [84, с. 42].

Вот так! Знает, понимает, другим советует, а сам …

Ю.В. Щербатых предпринимает попытку классифицировать различные виды (формы) обмана. Он пишет: «Здесь надо отметить, что классификации обмана будут сильно различаться в зависимости от подхода, т.е. от того, с какой стороны мы рассматриваем сам обман. Если мы выберем коммуникативный подход, подойдя к обману как к передаче ложной информации, то можно выделить чистую ложь, полуправду, ложь по умолчанию и т.д. Если мы подойдём к этому вопросу со стороны морали, нравственности, то выделим обман злонамеренный и добродетельный» [84, с. 8].

Стоп! Никаких определений, разъяснений, на крайний случай, оговорок! Ни чтó значит классификация, ни что обман, ни каковы правила классификации (или хотя бы простого деления).

Но классификация – это вид деления и должна подчиняться его правилам. Деление состоит в том, что субъект мысленно вычленяет из интересующего его класса реальных или воображаемых предметов все его подклассы (или соответственно, из понятия о предметах данного класса выделяют все его видовые понятия, относящиеся к этим подклассам). И эта логическая операция (в том числе, классификация) делается не по «подходам», не по «сторонам рассмотрения», а каждый раз только по одному и чётко определённому основанию деления.

Первейшим условием операции деления (а значит, и классификации) обманов должно было быть формулирование определения понятия «обман», с указанием достаточного количества известных существенных признаков, необходимо присущих разнородным обманам.

Без этого, во-первых, неясно, что же классифицируется (подразделяется на виды), в чём состоит общая специфика (специфическая общность) обманов, которая отличает их от любых других (даже чем-то похожих на обман) социальных феноменов, относится то или иное называемое автором явление к классу обманов и т.п.

Во-вторых, без этого невозможно или очень затруднительно чётко определить и сформулировать основания разных классификаций (делений). Это обнаружилось уже на первом заявленном автором основании классификации – «коммуникативном подходе». Дело в том, что коммуникативность присуща всем межчеловеческим отношениям, в том числе и передаче истинной, правдивой информации, а не только ложной. Чистое «умолчание» нет оснований связывать с ложью, а о нашем отношении к полуправде речь идёт ниже в соответствующем разделе. Одним из правил классификации (как и вообще логической операции деления) является: сумма объёмов видовых понятий должна быть равна объёму родового (делимого) понятия, а проще говоря, должны быть названы все виды (подклассы) по каждому основанию деления. Поэтому перечень только некоторых видов с концовкой «и т.д.» (или и т.п.) либо «и др.» является нарушением названного правила.

По второму основанию (со стороны нравственности) автор выделяет «обман злонамеренный и добродетельный [84, с. 8]. На наш взгляд, добродетельность и подлинный обман исключают друг друга (об этом см. ниже в соответствующем разделе). Выдвигая третье основание классификации автор пишет: «Можно также подразделять обман в зависимости от того, где происходит искажение информации, на каком этапе общения <…> … искажение может произойти как по вине того, кто говорит, так и по вине того, кто слушает» [84, с. 8]. Ну, прежде всего, первый субъект использует ложь и только ложь, и другого варианта быть не может, потому что иначе, если он сообщает истину, то это – не обман, совершенно независимо от того, как воспринимает, поймёт тот, кто слушает. Он может вообще отвергнуть эту истину, принять её, превратно её воспринять и усвоить, как пишет сам Щербатых: «…ошибиться в своих оценках, чувствах, ожиданиях» (курсив наш. – В.Е.) [84, с. 9].

В-третьих, без этого неясны и границы объёма понятия «обман»
(а значит, границы множества феноменов, составляющих класс обманов), что даёт Ю.В. Щербатых возможность объявлять видами обмана всё, что ему кажется таковым.

Как уже говорилось, о том, что так называемые «самообман» и «добродетельный обман» не являются видами обмана, а реальное существование их, по меньшей мере, сомнительно, речь будет идти ниже в соответствующих разделах.

Автор считает, что утаивание информации обманом «…становится, только если у одного человека уже существует неправильное представление о каком-то явлении или событии, а второй человек не сообщает ему истину, хотя по своему социальному статусу должен был это сделать. Формально в этом случае ложь отсутствует, однако результат один – введение другого человека в заблуждение» [84, с. 95]. Нет! В этом случае ложь отсутствует не только «формально», но и фактически. А ложь – это непременный элемент всякого обмана, поэтому без неё (а значит, и без обманщика, лжеца) обмана не бывает. Введение человека в заблуждение, конечно, присуще любому обману, но оно может быть и без обмана. Дело в том, что ввести человека в заблуждение могут его галлюцинации, иллюзии (как искаженные восприятия действительности), ошибки (обознаться, спутать), кажимости (видимости), неверные истолкования полученной информации, наконец, чужие заблуждения, которые стали ему известны и которые он принял за истину (например, случай с сообщением Бобчинского и Добчинского). Поэтому считать всё это видами обмана – неправильно.

Автор к видам обмана относит и различные случаи, когда те или иные «внешние признаки» побуждают воспринимающего их обознаться, спутать, принять одно за другое (например, человека из-за одежды – особенно, униформы, шикарной, нищенской, другого пола и т.п., грима, парика, накладных усов, бороды, походки, манер, голоса и т.д. за представителя другой страты, специальности, пола; или, например, искусно сделанных декораций, маскировки, разных подделок и пр. за естественные, за оригиналы). Всё это не виды обманов, а ошибки, «обознания».

Класс обманов не отгорожен жёсткими границами от классов некоторых других социальных явлений. Наоборот, он частично теми или иными своими звеньями частично совпадает с представителями других таких классов.

Так, всё огромное многообразие в качественном и количественном отношениях так называемой «неполной» правды (недоинформированности, усечённого сообщения, неисчерпывающих сведений, умолчания, утаивания, неизвестности части или всей её информации о чём-то или о ком-то и т.п.) должно быть выделено в особый класс коммуникативно-информационных межчеловеческих, социальных отношений, исследовано и классифицировано на виды по разным основаниям. Возможно, что какие-то варианты этого класса смыкаются с некоторыми вариантами класса обманов. Но отождествлять эти два класса или сводить первый ко второму было бы неправильным.

Ю.В. Щербатых называет видами обмана обвес, обмер, наледь на продаваемой рыбе, фокусы, картёжное шулерство и т.д., называет «игру» в напёрстки – фокусом… Конечно, обманы, фокусы, мошенничество – это три качественно разных класса феноменов. «Мошенничество – одно из преступлений против собственности, ненасильственная форма хищения. Мошенничество представляет собой завладение чужим имуществом или приобретение права на имущество путём обмана либо злоупротребления доверием (ст. 159 УК РФ)» [16, с. 415]. Эти три класса частично совпадают между собой. Те виды обманов, целью которых является незаконное завладение имуществом обманываемых, и есть зона частичного совпадения между этими классами, куда не входят виды мошенничества, осуществляемые путём злоупотребления доверием жертвы (т.е. не содержащие ложь и лгунов). В зону частичного совпадения класса фокусов и класса мошенничества входят те феномены, которые по форме включают в себя элементы фокусов, а по содержанию (целям) представляют собой противозаконное приобретение чужого имущества. Фокусы же, не содержащие ложь и не совпадающие с мошенничеством, – это вид искусства и развлечения зрителей и не представляют собой виды обмана.

Таким образом, соотношения между этими классами не так просты и прямолинейны, как представляет Ю.В. Щербатых.

О религии и идеологии Ю.В. Щербатых пишет: «К видам группового обмана… можно отнести такие формы общественной жизни, как религия и идеология, имеющие ряд общих черт. В обоих случаях некая группа людей извлекает пользу из заблуждений, которые сама же и насаждает. Остальная масса людей, привлечённая лживыми обещаниями чего-то достаточно привлекательного…, кормит и содержит служителей культа и идеологии» [84, с. 83–64]. Первую фразу нужно уточнить. Сами по себе религия, религиозные представления и идеи, как и любые другие суеверия, – это заблуждения масс населения и личностей. Обманом они становятся, когда их пропагандируют, им учат, паству, зрителей, слушателей, учащихся учебных заведений, распространяют их в печатных изданиях, радио- и телепередачах, выдавая за истинные. С идеологиями – сложнее, ибо они очень многообразны и по предметности (политические, правовые и др.), и по авторству, по доле ошибочного, ложного. Но обманом является не сама идеология, а пропаганда её, главным образом, ложных её идей. Кстати, во всяком цивилизованном обществе есть идеология и не одна, а несколько, а то и много. Идеология имеется у каждой настоящей политической партии (если она – партия, а не сборище чем-то недовольных, манипулируемых группой властолюбцев). У любого государства есть государственная идеология (даже если её скрывают), которой является идеология господствующей властной верхушки.

Вместе с тем он не поддаётся кажущейся очевидности, будто вся реклама – это обман. Ведь, и в самом деле, подлинное назначение рекламы – широко информировать всё население или какую-то часть его о появлении или наличии определённых предметов материального и духовного потребления (а значит, и спроса) и видов услуг, об их свойствах и привлечь внимание и интерес к ним проинформированных. В условиях рыночных отношений лишь какая-то часть рекламы всё же соответствует своему назначению и не является обманом. А вот остальная часть в той или иной степени либо полностью содержит ложь о рекламируемом и поэтому относится к виду обмана. И Ю.В. Щербатых пишет: «К видам группового обмана можно отнести и рекламу, по крайней мере значительную часть её» [84, с. 60].

Он верно замечает, что сеансы А. Кашпировского и А. Чумака с «подзарядкой» воды и газет являлись обманами зрителей, выделяет, хотя и не исследует, и такие реально существующие виды обмана, как групповой, массовый, взаимный обманы.

Однако в целом классификация обмана ему не удалась.

Что такое обман? Как дать наиболее точное определение понятия «обман»?

«Отличительные черты определения ... – пишет Е.А. Иванов, – состоят в том, что в нём называются такие общие и существенные признаки предмета, каждый из которых необходим, а все вместе достаточны для выделения предмета среди других сходных предметов» [35, с. 80].

Здесь можно было бы сделать ряд уточнений.

Если имеются в виду признаки самого предмета, то речь идет о предметном определении и о выделении предмета как опознавании (распознавании) и практическом вычлении его из окружения или совокупности других. Если подразумеваются знания о таких признаках предмета, то это – существенные признаки понятия, входящие в состав его содержания, и речь идет об определении понятия и о мысленном выделении предмета для сосредоточивания на нём внимания и для отличения понятия о нём от близких по содержанию понятий.

Второе определение будет в должной мере соответствовать первому, поскольку речь идет не о продолжающемся научном исследовании конкретных реальных обманов и предметной определенности их класса, а об уточнении трактовки обмана как особого социального феномена и большей адекватности, четкости и точности соответствующего понятия.

Поэтому раскрытие достаточного количества существенных признаков содержания понятия «обман» позволит точнее отграничить обман как социальный феномен от других общественных явлений, в чем-то похожих на него, и более корректно методологически пользоваться понятием «обман», правильнее устанавливая соотношение его с понятиями «ошибка», «заблуждение», «ложь», «самовнушение», «комплимент», «лесть», «розыгрыш», «фокус», «сохранение тайны», «умолчание», «благожелательный обман», «полуправда» и др.

В литературе по рассматриваемому вопросу авторами в разных сочетаниях отмечаются нижеперечисленные непременные элементы, существенные характеристики всякого обмана, а отсюда существенные признаки понятия «обман».

1. Отношения между, как минимум, двумя социальными субъектами, каждый из которых может быть личностью, группой людей, стратой, институциональной организацией, институциональным органом (или представителями последней).

2. Коммуникативные отношения, т.е. включающие передачу (распространение) любых сведений посредством того или иного языка.

3. Сведения, передаваемые, распространяемые субъектом-«транслятором» (передающим сведения), являются ложью.

4. Сведения, которые субъект-«транслятор» сам придумал или у кого-то заимствовал и распространяет, сообщает другому (субъекту-«приёмнику»), полностью осознаются первым как ложные, несовместимые с действительностью, с истиной, правдой.

5. Преподнесение, подача лжи при обмане носит хитроумный характер: ложь с помощью различных ухищрений, лукавых, жуликоватых приёмов замаскирована под правдоподобность, под похожесть на истину, правду, справедливость, объективность.

6. Ложные сведения (дезинформация), получаемая субъектом-«приёмником», искренне воспринимается им как истина, правда и становятся его заблуждением, т.е. субъект-«транслятор» вводит субъекта-«приёмника» в заблуждение.

7. Наличие неблаговидных намерений у субъекта-«транслятора» в дезинформировании им субъекта-«приёмника», чтобы в результате передачи ему ложных сведений получить для себя нечто положительное (выгоды, успехи, преимущества, богатство, власть и т.п.) или породить у второго субъекта («приёмника») что-либо отрицательное (ущербное, опасное, вредное и т.п.), либо же, чаще всего, обычно и то , и другое.

8. В обмане действие (выдавание «транслятором» за правду) и результат (введение «приёмника» в заблуждение с соответствующими последствиями) непременно находятся в единстве, неразрывны между собой.

Только все названные признаки вместе характеризуют предметную определенность класса обманов и раскрывают содержание понятия «обман» аналогично тому, как только именно каждая из этих двух «пар» признаков («равенство всех углов и равенство всех сторон» и «диагонали перпендикулярны друг к другу и, пересекаясь, делят друг друга пополам») характеризуют предметную определенность класса квадратов как четырехугольников и определяют понятие «квадрат», выделяя его как видовое из родового понятия «четырехугольник».

Значит, при попытке квалифицировать те или иные социальные явления, факты как обман нужно обнаружить у них наличие всех перечисленных выше сущностных характеристик, которым соответствуют необходимые признаки, входящие в содержание понятия «обман». Если у квалифицируемых явлений, фактов нет хотя бы одной из таких сущностных характеристик, то это явление представляет собой не обман, а что-то иное.

Так, из отсутствия первой характеристики следует, например, что так называемый «самообман» не является видом обмана, поскольку субъект, «разговаривая» сам с собой, не сможет заставить себя ложь (зная, понимая, что это – ложь) искренне принять за истину, за правду.

Отсутствие второй характеристики не позволяет отнести к обману различного рода действия, не являющиеся языково-коммуникативными
(фокусы, трюки, театральные декорации, бижутерии, гримирование, киноэффекты и другие действия и их результаты, создающие у субъекта различные иллюзии, видимость).

Если нет третьей характеристики, т.е. субъект-«транслятор» в распространяемой им информации использует не ложь, а собственное («доморощенное») заблуждение, которое искренне считает правдой, истиной, то его действия нельзя считать обманом.

При отсутствии четвертой характеристики, иначе говоря, когда субъект-«транслятор» фактически распространяет ложь, но не осознает, что это – ложь, то значит, он чужую ложь доверчиво воспринял за правду и сам стал или кто-то его сделал чьим-то «слепым» рупором, орудием чьих-то неблаговидных целей, – однако в этом случае его действия нет оснований квалифицировать как обман.

Если нет пятого признака, т.е. субъект-«приёмник» не воспринимает ложь за истину, иначе говоря, «обманываемый» не стал «обманутым», то, по крайней мере, пока имела (имеет) место попытка обмана, но не сам обман.

Если отсутствует шестая характеристика, то, видимо, ложь была слишком «прозрачна», не была обставлена различными хитростными приемами, не была завуалирована подтасовками, уловками, оказалась недостаточно правдоподобной либо субъект-«приёмник» – попался довольно-таки осторожный, хитрый, умный, – а это значит, обмана не получилось.

Отсутствие седьмого признака, как бы это сказать, так «обезличивает», «обесценивает» обман, что он полностью теряет свой смысл.

Уже поэтому комплименты, розыгрыши, первоапрельские шутки и т.п. не следует объявлять видами обмана.

Без восьмой характеристики не было и нет обмана. Может быть, была несостоявшаяся попытка обмана.

Итак, обман может быть и существует только там и тогда, где и когда имеют место сразу все его сущностные (существенные) характеристики в их единстве.

Известно, что в научных публикациях обязательно должны быть четкие убедительные определения основных понятий, которые в ней употребляются, при этом вряд ли следует использовать толковые словари, поскольку они предназначены давать, главным образом, сведения об обыденных значениях и смыслах содержащихся в них слов (терминов).

А вот в самом начале монографии «Искусство узнать лжеца» [37] на поставленный вопрос «Что такое ложь?» тут же дается такой ответ:
«В «Словаре русского языка» С.И. Ожегова ложь и обман определяются следующим образом: «Ложь – намеренное искажение истины, неправда»; «Обман – ложное представление о чем-нибудь, заблуждение»
[37, с. 7]. Но, на самом деле, ложь не является просто неправдой, а обман не является ложным представлением и заблуждением.

Видимо, осознавая непригодность такого «определения» для монографии, создатели ее тут же пытаются дать свое: «Научное определение лжи звучит так: ложь – это умышленное утаивание, искажение или фабрикация информации. <…> Цель лжи – создание или поддержание в другом человеке убеждения, которое сам передающий считает не соответствующим истине. <…> Другое определение, более короткое: ложь – это манипулирование информацией» [37, с. 8]. Но в «умышленном утаивании информации» нет ни грани лжи; «искажение информации» может быть иллюзией, галлюцинацией, кажимостью, заблуждением, а не только ложью; «фабрикация информации» буквально означает производство, создание информации, причем, вовсе не обязательно ложной (скорее всего кто-то ошибся: перепутал слова «фабрикация» и «фальсификация». Получилось, с одной стороны, слишком широкое по объему и не во всем правильное по содержанию определение понятия «ложь». Ясно, что руководствоваться таким определение при научном исследовании рискованно (ненадежно).

Но дело еще и в другом: ведь ложь можно обнаружить, а лжеца можно узнать лишь в ситуациях, когда она проявляется, а лжец ее использует (применяет), лжет, обманывает или пытается это сделать. Для обозначения таких ситуаций обычно используют слова «лгать», «обман»; кстати эти слова наличествую в значительной части параграфов этой монографии. А вот определение обмана в ней отсутствует. Это делает ее во многом ущербной. В данном отношении от нее выгодно отличается монографии других авторов.

Большинство авторов, рассматривающих обман (и ложь), более или менее четко признаю́т все или почти все рассмотренные признаки понятия «обмана». Но когда они разбирают вопрос о видах обмана, то объявляют обманами и многие явления, которые в чем-то похожи на обман, но, на самом деле, не являются таковым. Вот тут им и массе простых людей не хватает важного «корректора», более четко отграничивающего виды обмана от всех других феноменов.

Известно, что всё сущее имеет меру с ее границами. Однако эти границы у большинства социальных и духовных феноменов не являются четкими, жесткими (как, например, температурные границы между разными агрегатными состояниями того или иного простого вещества). Поэтому, во-первых, недостаточная точность определения обмана как социального явления и логического определения понятия «обман», во-вторых, недостаточная четкость границ того и другого, отмежевывающих их от некоторых других явлений и понятий, в-третьих, в чем-то похожесть ряда социальных феноменов на обман, – всё это провоцирует авторов на безосновательную экстраполяцию понятия «обман» за границы его применимости и на неправомерное объявление многих социальных феноменов видами обмана.

В связи с этим, на наш взгляд, было бы разумным установить и учитывать определенный исходный критерий, уточняющий понимание обмана и его мерных границ и играющий роль справедливого корректора, не дающего права необоснованно экстраполировать квалификацию «вид (разновидность) обмана» на явления, которые к таким видам не относятся. Таким исходным критерием – корректором разумнее всего счесть единство общечеловеческих ценностей и принципов неогуманизма, а из них, прежде всего, – единство справедливости и человечности.

Исследуя общелюдские ценности можно выделить две «шеренги» противоположностей: «жизнь–здоровье–благо(добро)–творчество–истина–прекрасное–справедливость–счастье» и «смерть–болезнь–зло–разрушение–ложь(обман)–безобразное–несправедливость–несчастье», в первой из которых все общечеловеческие ценности связаны между собой соответствием, родством, находятся в единстве друг с другом, а во второй все вредности находятся в своем единстве, соответствии, родстве [см.: 32, с. 141]. Исходя из принципов гуманизма и ценностного подхода, В.А. Кувакин пишет: «Сфера античеловечности и антиценностей многолика и тяготеет к тому, чтобы проникнуть во всю внутреннюю и внешнюю реальность человека: от семьи и обыденного мышления до экологии и космоса». Одной из таких антиценностей является ложь и обман. В собственном смысле обман – это преднамеренная корыстная ложь, введение человека в заблуждение, чреватое нанесением ущерба его достоинству, здоровью, его имуществу и т.д. Форм лжи невероятное множество, но все они бросают вызов человечности, добру, человеческим ценностям, разнообразными способами извращая и подрывая их» [18, с. 272].

Из этого следует: все, что представляет собой настоящий обман и ложь, является вредностью, античеловечностью, антигуманностью, антиценностью. И наоборот, быть вредностью, античеловечностью, антигуманностью, антиценностью может не все, что некоторые авторы называют каким–то обманом и какой–то ложью, а лишь подлинные обман и ложь. Ведь выступления иллюзионистов (в отличие от «наперсточников», карточных шулеров) – это не обманы, а фокусы. Сообщение разведчиками врагу неверных данных – это не ложь и не обман, а исполнение присяги. Слова, сказанные даме, что она великолепно выглядит (хотя на самом деле это не совсем так) – это не обман и не ложь, а комплимент. И т.д.

Выше уже был рассмотрен вопрос об информации, которая «приходит» в сознание субъекта (начиная с конкретных людей и кончая человечеством в целом) из внешнего материального мира. Она является тем, без чего человеческое сознание не может существовать, поскольку являлось и является и необходимой «пищей» для него, и стимулом его совершенствования, которое и есть процесс осознания субъектом окружающего мира, а отсюда, и себя; иначе, можно сказать, это и есть процесс познания как сознания в действии, в его функционировании.

Такая информация, «пришедшая» извне в людей, в общество, в человечество, далее существует, переосознаётся, переосмысливается, в чём-то переоценивается, нормируется (перерабатывается в способы и нормы её применения, использования), преобразуется, из неё получается какая-то новая.

Вот на этом уровне существования информации в пребывающих в каждый период социальных условиях и возникают различные «букеты», «веерá» с крайними и промежуточными вариантами:

1) степеней её адекватности и неадекватности действительности, объективной реальности (ведь нет и не может быть абсолютной правды и абсолютной неправды);

2) самых разнообразных интересов и целей субъектов-обладателей и пользователей этой информацией;

3) способов осуществления таких интересов и целей при передаче, распространении её;

4) разнообразия ожидаемых (предполагаемых) и осуществлённых (достигнутых) целей использования этой информации;

5) разновидностей непредвиденных результатов использования её.

Всё это так. Но при научных исследованиях, чтобы не запутаться, не «утонуть» в «многообразии», нужно исходить из чёткости, однозначности и т.п. Исходных понятий, а потом уже учитывать постепенно, поэтапно сложность, противоречивость, диалектичность разбираемого вопроса и материала к нему.

Даже в солидных изданиях существует значительная разноголосица по поводу информации и связанных с ней феноменов.

В Большой Энциклопедии информация определяется, в частности, как сведения: «Информация – ... 2) Сведения о лицах, предметах, фактах, событиях, явлениях и процессах, передаваемых от одного объекта или субъекта к другому, независимо от формы из представления (социальной, машинной, биологической)...» [10, с. 145] и ни слова об информации как сообщениях. А там же, но в другой статье информация определяется только
как сообщения: «Информация общественно-политическая, информация (сообщения) о новостях внутренней и международной жизни...»
[10, с. 146] и ни слова о том, что она является ещё и сведениями, которые сообщаются. А вот она же является и тем, и другим: «Информация социальная – совокупность знаний, сведений, данных и сообщений...» [41, с. 268].

Вот ещё пример многозначности: «Информация – 1. Информирование о положении дел в какой-то области, о каких-либо событиях и т.д. 2. Сообщение о положении дел где-то, о каких-либо событиях и т.п. 3. Сведения об окружающем и протекающих в нём процессах, воспринимаемые человеком или специальными устройствами» [60, с. 248]. «Информация – осведомление; сообщение о положении дел или о чьей-либо деятельности, сведения о чём-либо» [см. 14, с. 263. – курсив наш. – В.Е.). «Информация – 1. Информирование..., 2. Сообщение..., 3. Сведения... [60, с. 248]. Дезинформация... – неверная, ложная информация [см. 14, с. 193]. Дезинформация – распространение ложных сведений [см. 17, с. 336].

Мы согласны с теми авторами, которые настаивают на необходимости чёткого различения элементов, входящих в каждую такую «пару», как информация – дезинформация, информирование – дезинформирование, заблуждение – ложь, неумышленное введение в заблуждение – обман, а также между элементами разных «пар».

Ведь и в самом деле. Информация – это любые свéдения, соответствующие реальности (факты, научные данные, идеи, точки зрения и т.п.), правда, а информированием является процесс и способ сообщения, доведéния свéдений, информации до субъектов – «получателей» («потребителей»). Да и из смысла слóва «информировать» («сообщать») напрашиваются термины, обозначающие, чтó сообщается и что делают с информацией.

Аналогично этому дело обстоит и с их противоположностями: дезинформация – это искаженное содержание информации, которое не соответствует реальности, это неверные сообщения, неправда, а дезинформированием является доведение их до субъекта – «получателя».

Поскольку доведение до такого субъекта, распространение подобной информации может быть как неумышленным, так и умышленным, то его нужно соответственно подразделить на неумышленное введение в заблуждения и на обман.

С античных времён известен принцип: прежде чем рассуждать, спорить о чём-либо, нужно определить понятия (тоже самое – смыслы и значения терминов, слов), которые будут использоваться.

Конечно, в тех или иных сферах жизнедеятельности (быт, художественная литература, СМИ, организационно-управленческая деятельность и т.д.) могут использоваться сразу два или более смыслов терминов «информация», «дезинформация», но в сфере исследования, которой мы занимаемся, должна быть и лучше всего однозначная чёткость (или, что то же самое, чёткая однозначность) в употреблении их.

Информация, функционирующая и используемая в социальной среде, понимается и как 1) верные свéдения и как 2) сообщения, действие-процесс доведения таких свéдений до кого-либо, чего-либо. Отсюда дезинформация трактуется как 1) свéдения, неверные, в чём-то неадекватные действительности, объективной реальности и как 2) действие-процесс доведения таких сведений до кого-либо.

Мы же будем строго различать свéдения и сообщения, т.е.

1) информацию, которая имеется о ком-то, в чём-то, временно не сообщается или сообщается, распространяется;

2) информацию, которая представляет собой передачу, распространение, сообщение таких сведений и которую точнее было бы назвать словом «информирование» как непосредственно связанным с термином «информировать».

Но сведения существуют очень разные: одни соответствуют действительности, а другие ей не соответствуют, являются искажённым отражением её. Если первые назовём термином «информация», то вторые, просится, будем именовать словом «дезинформация», а, соответственно, распространение дезинформации в противоположность процессу информирования – дезинформированием. Таким образом, в соответствие со словами «информировать» и «дезинформировать» будем пользоваться сказанными с ними терминами «информирование» и «дезинформирование».

Всё связанное можно выразить в схемах (рис. 7, 8):

Рис. 7. Виды сведений

Или ещё проще это выглядит так (если иметь в виду данные выше определения и разъяснения) (рис. 9, 10).

Рис. 8. Виды распространения сведений

Рис. 9. Упрощенная схема видов сведений

Рис. 10. Упрощенная схема видов распространения сведений

А теперь можно применять эти схемы к некорректным, неточным высказываниям некоторых авторов. Так, Экман пишет: «Я использую эти слова («ложь» и «обман». – В.Е.) как синонимы» [85, с. 21]. Как видно из схем, ложь и обман являются различными социальными феноменами и входят в разные «группы, находятся как бы в разных «плоскостях». Поэтому согласно формальной логике, между понятиями «ложь» и «обман» отношения несовпадения:
, , где 1 – ложь, а 2 – обман. Например, Д.И. Дубровский даёт такие определения обмана: «В самом общем виде, ... обман есть дезинформация, ложное сообщение, передаваемое определенному субъекту. Будучи обманутым, субъект принимает за истинное, подлинное, верное, прекрасное, справедливое (и наоборот) то, что таковым не является»
[31, с. 5]. Вторая фраза – совершенно правильна. Но в первой – обман отождествляется с дезинформацией вообще и ложью в частности, а ведь они входят в совершенно разные группы социальных феноменов, и соотношение соответствующих понятий таково: , , где 1 – дезинформация, а 2 – обман как ложное сообщение.