Данная теория объясняет происхождение государства и права особенностями, присущими психике человека, его эмоциями, «импульсиями».
К числу виднейших представителей данной концепции относят Л.И. Петражицкого (1867–1931 гг.). Главнейший его труд – «Теория права и государства в связи с теорией нравственности» – представляет интерес и для нашего исследования [1525].
Общество и государство объясняются не посредством анализа экономических, социальных, культурных взаимодействий, а путем исследования психических закономерностей развития человека.
Возникновение государства и права связывается с потребностями человека существовать в рамках коллектива, с потребностью в общении с другими представителями своего вида:
«Дело в том, что право, оказывая вместе с другими факторами социально-психической жизни, в том числе, нравственностью, нормативной эстетикой и др., влияние на развитие человеческой психики, изменяя человеческий характер в направлении приспособления его к социальной жизни, само изменяется сообразно с этими психическими изменениями, приспосабливается к ним… Общая, основная тенденция исторического процесса образования и изменения права заключается в таком приспособлении правовой мотивации и педагогики к данному состоянию народной психики, что путем психического воздействия соответствующей правовой системы индивидуальное и массовое поведение и развитие народной психики направляется в сторону общего блага… Позднейшие правовые системы требуют и достигают от граждан большего в смысле социально-разумного поведения, чем предшествующие, приспособленные к более примитивной психике системы права, и достигают уже раньше требовавшегося поведения путем воздействия на более высокие стороны человеческого характера: они утилизируют достигнутые результаты психической культуры и опираются на такие качества массового характера, на которые не могли опираться прежние системы правовой мотивации, приноровленные к более грубой и социально менее годной психике; например, переход в области производства материальных благ от системы права рабства, от рабского труда с его примитивной и грубой мотивацией, с кнутом надсмотрщиков, с правом смертной казни у господина и т.д., к праву свободного труда, к системе хозяйственной свободы и конкуренции (к самостоятельной, свободной мотивации) есть симптом и продукт повышения дельности характера в народных массах; и то же означает происходящая теперь в разных сферах, в области государственных, общинных и т.д. хозяйств социализация производства, предполагающая для своего успеха известную степень не только хозяйственной деятельности как таковой, но и способности и склонности энергично работать не ради себя, а на общую пользу; точно также замена грозно-деспотического режима системой государственного и общинного самоуправления и затем постепенная демократизация соответствующего государственно-правового режима суть симптомы и продукты подлежащего прогресса народной психики… В периоды соединения меньших социальных организаций, прежде истреблявших друг друга, в более обширные социальные группы, например, в обширные государства, происходит тем самым повышение требований социально-разумного поведения, выставляется требование «братского отношения» к прежним чужим и врагам… Разумеется, подлежащие законы исторического развития человечества и его учреждений не означают, что какие-то умные люди изучают и измеряют прогресс человеческой психики и сообразно с этим выдумывают право. Дело идет о бессознательном процессе социально-психического приспособления…» [1525, С. 596–597].
Сильной стороной данной теории является исследование влияния психологических факторов на возникновение и эволюцию государства и права.
В то же время абсолютизация этих факторов, игнорирование иных факторов, в том числе социально-экономических, ведет к методологическим ошибкам.
Попытка объяснить историко-правовые процессы посредством обращения к психологическим и моральным факторам имела место и применительно к истории славянства и Древней Руси.
В сочинении, приписываемом Исидору Севильскому (около 560 г. – 636 г.), «О свойствах народов», сохранившемся в так называемой «Оветенской компиляции» 883 г., перечисляются отрицательные черты различных народов, включая славян:
«1. Зависть иудеев.
2. Неверность персов.
3. Лукавство египтян.
4. Хитрость греков.
5. Раболепие сарацин.
6. Легкомыслие халдеев.
7. Непостоянство африканцев.
8. Обжорство галлов.
9. Пустое тщеславие лангобардов.
10. Жестокость гуннов.
11. Нечистота свевов.
12. Дикость франков.
13. Глупость саксов.
[13а. Тупость баваров.]
14. Изнеженность гасконов.
15. Сладострастие скоттов.
16. Пьянство испанцев.
17. Суровость пиктов.
[17а. Сладострастие свевов.]
18. Злоба британцев.
19. Нечистота славян.
[19а. Алчность норманнов]» [190, С. 357].
Целые народы наделяются в указанном трактате определенными свойствами, преимущественно негативными – очевиден психологический, морализирующий подход средневекового «этнолога».
Сходные подходы обнаруживаем также в отечественных манускриптах – Повести временных лет, Новгородской I летописи по Троицкому списку и т.д.
Например, в Новгородских летописных сводах, в самом начале повествования, древние, справедливые, деятельные русские князья противопоставляются правителям более позднего времени – сравнение это далеко не в пользу последних. Очевиден акцент на их моральные, психические качества, на их смелость, справедливость, неподкупность и т.д. В какой-то степени имеет место даже идеализация ранних Рюриковичей:
«Васъ молю, стадо христово, с любовию приклоните ушеса ваши разумно: како быша древнии князи и мужи ихъ, обороняху Рускии земли, и иные страны приимаху под ся; тыи бо князи не збираху многа именьа, ни творимых виръ, ни продажь възкладаху на люди; но оже будет правая вира, а ту възмя, даяше дружине на оружье. А дружина его кормяхуся воюючи инии страны и бьющееся: «братие, потягнемъ по своем князи и по Рускои земли». Не ждяху: «мало ми е князь же двусотъ гривен». Не кладяху на своя жены золотых обьручии, но хожаху жены их в серебре; и росплодили были землю Рускую. За наше несытовство навелъ богъ на ны поганыя; а и скоти наши и села наши и именья за теми суть, а мы злобъ своихъ не останемся. Пишет бо ся: богатество, неправдою збираемо, извеется. И паки: збираетъ и не весть, кому сбираетъ я, и паче: луче праведнику малое паче богатьства грешных многа. Да отселе, братие възлюбленная, останемся от несытъства своего, но доволни будут уроки вашими, яко Павелъ пишет: ему же данъ урок, то урокъ; никомуже насилиа творяща, милостынею оцветуще» [461, С. 512].