Научная электронная библиотека
Монографии, изданные в издательстве Российской Академии Естествознания
2. История изучения сирийской литературы
Начало активного освоения сирийского культурного наследия было положено в XIX в., в связи с возросшим интересом российской элиты к истории стран и народов Востока. С этим временем связано становление российской сирологии как науки.
Далеко не случайным в силу этого следует считать создание в 1855 г. Факультета восточных языков Петербургского университета.
Одной из первых значимых фигур в отечественной сирологии стал знаменитый представитель русской семитологической школы Д.А. Хвольсон (1819–1911 гг.). Он осуществил исследование сирийских и сиро-тюркских эпиграфических памятников, выявленных в Семиреченской области.
«Им была воссоздана картина христианско-сирийской (несторианской) культуры семиреченских тюрок XII–XIV вв. Так появилось одно из направлений в сириологии – сиро-туркика. В том же XIX в. были опубликованы сирийские надписи из азербайджанского города Салмаса, а затем появилась работа об эпиграфическом памятнике с армяно-сирийской надписью. Несколько позднее были использованы данные сирийских нарративных источников о походах русов на восток, о захвате в 1122 г. Тбилиси грузинским царем. Этим было положено начало еще одному направлению в сириологии – сиро-кавказике» [933, С. 43].
Во второй половине XIX в. весьма активно использовались сирийские источники для исследования древнейшей армянской истории. В частности, это труды К.П. Патканова, В.А. Абазы, А. Аннинского [54; 602; 630].
Так, уже в переводе Армянской Географии, осуществленной К.П. Паткановым, было обращено внимание на сообщение армянского историка Моисея Хоренского о вторжениях булгар в Армению, заимствованное из труда сирийского автора Мар-Аббаса Катины. Тем самым была обнаружена связь между сирийской и армянской историографией.
Крайне примечательно то обстоятельство, что в труде А. Аннинского наблюдаются следы активного критического анализа задействованных источников. В частности, весьма обстоятельно исследован им вопрос о достоверности сообщений Мар-Аббаса Катины и сделан вывод, что «История Мар-Аббаса, как исторический источник, никогда не могла иметь большой цены. Все, что она могла дать более или менее надежного, касается имен армянских царей аршакидской династии. Но если история Мар-Аббаса и в свое время не могла быть надежным источником, то тем меньше имеет она значение теперь, когда от нее остаются только выдержки, относительно которых есть веские основания полагать, что они значительно извращены…» [630, С. 130–131].
Итак, на вторую половину XIX в. приходится как описательное использование сирийских источников, так и их критический, и притом весьма активный анализ.
На рубеже XIX–XX вв. наблюдается значительный всплеск интереса к сирийским источникам у авторов, осуществлявших славяно-византийские исследования. К числу указанных авторов справедливо отнести Ф.И. Успенского, А. Васильева, А.П. Дьяконова.
Во-первых, это специальная работа А.П. Дьяконова, посвященная известиям Иоанна Эфесского и других сирийских авторов о славянах [992]. Наряду с переводами Н.В. Пигулевской, тексты в изложении А.П. Дьяконова и по сей день являются настольным пособием для исследователей древнейших судеб славянского мира [994, С. 599–614; 995; 997, С. 1015–1024; 993, С. 83–90; 992, С. 20–34; 996].
А. Васильев использовал показания Иоанна Эфесского для описания грозных славянских нашествий на Ромейскую державу. Однако, в сравнении с трудами А.П. Дьяконова и Н.В. Пигулевской, этот знаменитый исследователь византийских древностей использовал не оригинальные византийские тексты, а их европейские переводы.
Согласно А.А. Васильеву, сирийские источники (Иоанн Эфесский), вкупе с другими письменными памятниками (Менандр Византиец, Иоанн Бикларский, Евагрий Схоластик и Монемвасийская хроника) «дают возможность утверждать, что в конце VI в. Греция была уже знакома со славянами, которые неоднократно вторгались в нее, и первые славянские поселения в Греции, поселения небольшие, разбросанные, должны быть, по нашему мнению, отнесены уже к этому времени» [784].
Важный вклад в изучение сирийских памятников применительно к славянской истории внес Ф.И. Успенский. Он исследовал как сообщения Иоанна Эфесского, так и Михаила Сирина, о славянах, и дал им крайне высокую оценку в связи с особой ценностью данных известий для истории славянского расселения на Балканах:
«Рядом с приведенными известиями восточных писателей, которые в живых красках описывают отчаянное положение дел на Балканском полуострове и не оставляют никаких сомнений в том, что в конце VI в. славяне уже осели на полуострове и действительно распоряжались на нем как хозяева, мы не можем более считать преувеличенными или малодостоверными те сведения византийских писателей относительно характера славянской иммиграции, которые касаются Греции, Фессалии и островов…» [2019, С. 455].
Заслуга А.А. Васильева, А.П. Дьяконова и Ф.И. Успенского перед наукой заключалась во введении ими в научный оборот сирийских текстов в качестве полноценных источников древнейшего периода славянской истории.
Особое значение имеют сирийские источники и для арабо-византийских исследований.
А.А. Васильев в своем фундаментальном труде «Византия и арабы» активно опирался на показания сирийских источников при описании восстания Фомы Славянина. И здесь анализ источников показал огромную научную значимость сирийских хроник, сообщающих важные данные о связях Фомы с арабским правительством и о поддержке последним всех начинаний мятежника.
Изыскания А.А. Васильева со всей очевидностью показали, что даже позднейшие сирийские хроники (в частности, Михаила Сирийца), повествующие о событиях, отстоящих от них на века, основаны на достоверных источниках и заслуживают активнейшего использования:
«Несмотря на то, что этот источник довольно поздний, он заслуживает большого внимания, так как сохранил нам если не отрывки, то, по крайней мере, сокращенные извлечения из более древних, теперь утерянных писателей» [780, С. 27–28].
Того же мнения придерживался и В.Г. Васильевский, отметивший в труде, посвященном житиям святых Георгия Амастридского и Стефана Сурожского, факт использования поздними сирийскими авторами (Михаилом Великим и Бар Эбреем) более ранней хроники Дионисия Телльмахрского.
Как В.Г. Васильевский, так и А.А. Васильев усматривали наличие связи как между ранними и поздними сирийскими текстами, так и между сирийской и арабской литературой.
Сирийские источники привлекали вполне заслуженное внимание представителей церковной историографии.
Самые ранние из числа указанных представителей, творившие в первой половине XIX в., подчас оставляли сирийские хроники без внимания – таким стало, например, исследование архимандрита Макария «История христианства в России до равноапостольного князя Владимира, как введение в историю русской церкви».
Весьма полезным справочным пособием является фундаментальный труд Ф.А. Терновского «Русская и иностранная библиография по истории Византийской церкви IV–IX вв.». В нем отражены сведения о трудах, посвященных истории церковного строительства в Византии – в поле зрения автора попали также сочинения, непосредственно посвященные отдельным сирийским авторам – Захарии Ритору, Иоанну Эфесскому, Иоанну Мосху и другим.
Указанная книга, являющаяся ныне библиографической редкостью, является неисчерпаемым источником знаний – современные авторы редко упоминают своих предшественников, творивших в XVIII–XIX вв., за исключением авторов чисто хрестоматийных.
Как указал во введении сам Ф.А. Терновский, «читатели найдут в настоящей книге алфавитный список всех русских писателей и знаменитейших писателей иностранных, составивших какие-либо сочинения, относящиеся к истории церкви в период вселенских соборов. После имени автора большей частью помещены библиографические сведения о нем, краткая характеристика его направления и затем перечисление его сочинений, относящихся к данному периоду церковной истории, с кратким изложением содержания этих сочинений. Русская библиография составлена автором довольно полно. Она содержит в себе не только указание книг, имеющих отношение к истории церкви в период вселенских соборов, но и указание журнальных статей и рукописных диссертаций на ученые степени, хранящихся в архивах Академий Киевской, Петербургской и Казанской. Содержание книг и больших журнальных статей обозначено по большей части кратко. Никакой пересказ серьезного сочинения не может быть достаточен для людей, интересующихся излагаемым в нем предметом… Поэтому, указав год и место издания известного большого сочинения, процитировав существовавшие в литературе отзывы о нем и указав, где помещен некролог его автора, если он уже скончался, составитель думал дать для интересующихся сочинением достаточную руководную нить. Более обстоятельно излагал он содержание кратких журнальных статей, иногда для характеристики их приводя из них буквальные выдержки и выписывая из них все, что казалось более ценным…» [1971, С. II].
Однако более всего экзотично данное сочинение вследствие использования материалов студенческих работ, подчас интересных своей тематикой и направленностью:
«Отзывы о студенческих рукописных сочинениях, хранящихся в архивах академий Киевской и Петербургской, заимствованы автором в сокращении, из протоколов этих академий» [1971, С. II].
Ф.А. Терновский соглашается «с мнением рецензента его труда А.П. Лебедева, что не следовало вовсе упоминать о сочинениях, не удостоившихся печатания» [1971, С. II].
В то же время он объясняет привлечение их следующими аргументами:
«Дело в том, что сочинение иногда является или не является в печати совершенно по случайным обстоятельствам. С другой стороны, если не ценны сами студенческие сочинения, то, во всяком случае, не бесполезно знать темы, какие предлагались наставниками, и их мнение о том, как следовало бы писать эти темы» [1971, С. II].
В книге А.П. Лебедева «Церковная историография, в главнейших ее представителях с IV-го века до XX-го», напротив, находим мало свидетельств о сирийских церковных и гражданских авторах [1263]. На наш взгляд, церковная историография без великих сирийцев дает далеко не полную картину, но картину тенденциозную.
Вершиной в исследовании сирийских источников для целей церковной историографии следует считать 4-томное посмертное сочинение В.В. Болотова «Лекции по истории древней церкви».
В указанном труде, в первом томе его, присутствует раздел, ценный для нынешних наших целей, – «Церковная историография в Сирии» [738, С. 193–202].
Высока была культурная роль сирийцев, их значение для литературы позднеантичного и раннесредневекового Востока. Это со всей очевидностью вытекает из следующего заключения В.В. Болотова:
«Из всех христианских восточных народов несомненно самым древним следует считать арамейский или сирийский, потому что язык самого Христа Спасителя был языком арамейским и христианство распространилось прежде всего между лицами этого языка. Хотя греческая культура сделала весьма значительные успехи на востоке, тем не менее, приходится признать, что арийский элемент действовал слабо, когда сталкивался с семитским, и что греческая цивилизация привилась там весьма поверхностно. Можно полагать, что греческий язык если и делал успехи, то только в высшем обществе, в больших городах (Антиохия, Дамаск и др.), а народ оставался арамейским и население около Антиохии не понимало греческого языка. Этим создалась необходимость самостоятельной сирийской литературы. Сколько известно, первые исторические труды на сирийском были переводные. Довольно рано на сирийский язык были переведены хроники Евсевия и его церковная история, сохранились также переводы и других выдающихся трудов Евсевия, например, о мучениках палестинских…» [738, С. 193–194].
В.В. Болотовым исследованы сочинения многих сирийских авторов, включая Захарию Ритора [738, С. 195–196], Иоанна Эфесского [738, С. 196–197], Михаила Сирийца [738, С. 195–196]. Он, как и некоторые другие его современники, придавал особое значение не только ранним, но и поздним сирийским трактатам. Например, сочинение Михаила Сирийца весьма ценно вследствие использования им «недошедших до нас памятников» [738, С. 199].
Иностранные авторы значительно раньше отечественных ученых начали сирийские научные изыскания.
В XVIII в. прославились братья Ассемани. Наибольшие заслуги перед наукой принадлежат Иосифу Симону Ассемани, доктору богословия и главному библиотекарю Ватиканской библиотеки. Он совершил несколько важных поездок на Восток с целью сбора древних рукописей. Ему принадлежит капитальный труд – трехтомная Восточная Библиотека. Он содержал в себе памятники сирийской литературы:
«В первом томе идет речь о православных писателях сирийцах. Между прочим, этот том содержит в себе сведения о преследовании христиан в Персии, житие Симеона столпника, упоминание об истории Никейского собора, составленной епископом Тагритским и сочинения новейших маронитских писателей, которых Ассемани старается выставить истинными последователями католической церкви. Во втором томе идет речь о монофизитских писателях сирийцах. Между прочим, содержится:
а) история Иоанна епископа Азии, где он говорит о состоянии язычества на Востоке при Юстиниане, о законах Юстиниана против язычников, о различных диспутах, устрояемых императором Юстинианом между православными и еретиками;
б) сочинение епископа Ксеная, который сообщает, будто бы император Маркиан приглашал Нестория для присутствования на халкидонском соборе;
в) сочинение Дионисия патриарха Антиохийского, который сообщает сведения о лжеучении Стефана Ниобского;
г) сочинение Баргебреуса – сирская хроника;
д) известие о 19 сирских отрывках сочинений Захария Ритора.
Третий том восточной библиотеки делится на две части. В первой части этого тома идет речь о несторианских писателях сирийцах; между прочим, сообщаются сведения о потерянных сочинениях Диодора Тарсийского и Феодора Мопсуетского и говорится об этих писателях, как о противниках Оригена; но особенно важна эта часть потому, что в ней помещен каталог всей вообще сирской литературы, принадлежащий древнему писателю митрополиту Ебедьезу. Во второй части третьего тома Ассемани излагает историю несторианства в Сирии с древнейших времен до XVIII в.; между прочим, сообщает сведения о низибийской школе. Далее, в этой же части, помещена история христианства в Аравии, Китае (причем Ассемани защищает подлинность monum. Syro-Sinicorum), Персии и т.д. Здесь сообщается об очень многих замечательнейших событиях из древней истории этих стран. Ассемани назвал свой труд восточной библиотекой, так как предполагал издать не только памятники сирской литературы, но и персидской, и коптской, и эфиопской, и арабской, и турецкой. Но сделанные им подготовительные работы для 7 дальнейших томов сгорели…» [1971, С. 562–563].
Весьма деятельно занимались зарубежные авторы исследованием сирийских текстов и позднее. В 1853 г. отрывки (3-я часть) Церковной Истории Иоанна Эфесского были изданы Кюртоном [598]. На немецкий язык данный труд Иоанна переведен был Шонфельдером в 1862 г. [599]. Наконец, Ландом в 1856 г. был осуществлен обстоятельный обзор жизни, деятельности и трудов Асийского епископа [600].
Все это свидетельствует об огромном внимании европейских исследователей к сирийской литературе в целом и отдельным ее представителям в частности.
Наряду со специальными исследованиями, посвященными сирийской историографии, имеются и примеры использования великих сирийцев для реконструкции судеб Византии и славянского мира.
Так, в не потерявшем по сей день своего значения творении Ш. Диля «Юстиниан и византийская цивилизация в VI в.» имеется раздел «Сирийские источники». Ш. Диль в самом начале этого последнего следующим образом оценил значение сирийской литературы:
«О царствовании Юстиниана несравненно больше можно научиться и получить более новых сведений у восточных историков и в частности из переведенных лишь самое последнее время сочинений сирийских писателей, которые были современниками Юстиниана» [962, С. XXII–XXIII].
В труде Ш. Диля дается характеристика сочинений Псевдо-Захарии Ритора, Иоанна Эфесского, Михаила Сирийца и ряда других авторов [962, С. XXIII–XXV].
Неоднократно использует свидетельства сирийских хронистов – Захарии Ритора, Иоанна Эфесского и Михаила Сирийца – Л. Нидерле в знаменитых «Славянских древностях» [1463, С. 58, 91, 94, 405, 411, 484, 498].
Наибольший вклад в изучение сирийских памятников внесла Н.В. Пигулевская, по сути, посвятившая жизнь вышеназванным памятникам эллинистического и раннесредневекового Востока.
В 1939 г. Н.В. Пигулевская публикует в «Вестнике древней истории» статью с сопутствующим текстом – «Сирийский источник VI в. о народах Кавказа». Указанная работа посвящена сообщению Псевдо-Захарии Ритора.
В данном исследовании справедливо отмечено, что «к числу слабо, вернее, почти вовсе не изученных источников по истории народов СССР принадлежат исторические сочинения на сирийском языке, среди которых имеются материалы выдающегося исторического значения» [1716, С. 107–108].
Ценным трудом надлежит считать монографию Н.В. Пигулевской «Месопотамия на рубеже V–VI вв. н.э. Сирийская хроника Иешу Стилита как исторический источник» [1711]. Автор ее отмечает, что «сирийские источники до настоящего времени не получили должного признания ни у историков, ни у археологов». Н.В. Пигулевская объясняет это тем, что «в значительной степени это связано с недоступностью памятников в подлиннике и отсутствием переводов». Тем не менее «до расцвета арабской литературы сирийские исторические сочинения имеют первостепенное значение» [1711, С. 7].
Хроника Иешу Стилита является не только первоклассным источником по истории взаимоотношений Византии и Ирана. –
«Следует отметить специальный интерес, который имеют отдельные сирийские источники для изучения прошлого народов Советского Союза и тех народов, которые когда-то населяли его территорию и оставили след в памятниках материальной культуры, языке, письменности. Хроника Иешу Стилита захватила целый комплекс событий, историческое развитие которых касалось народов, населявших Закавказье и живших между Каспийским и Аральским морями. Поэтому сирийская историография должна войти в круг источников советского историка. Она содержит много данных о социальных и экономических отношениях народов Ближнего Востока, влиявших в качестве ближайших соседей на народы, занимавшие территорию СССР. Сирийцы сохранили данные исторические сообщения о народах Советского Союза, о древних славянах, тюркских племенах, о политической истории Закавказья. Материал этот имеет первостепенное значение и является новым, неисследованным и актуальным» [1711, С. 15].
Крайне важен вывод Н.В. Пигулевской о связи сирийских и греческих манускриптов:
«В результате сравнительного анализа хроники Иешу Стилита и других исторических источников следует признать достоверными сообщаемые им сведения. Внесенные дополнения и история области Месопотамии до 507 г. н.э. рассказаны им на основании устной традиции или того, чему он был сам свидетелем. Исследование привело к выводу, что Иешу Стилитом был использован письменный греческий источник – «История», составленная в 2 частях Евстафием Епифанийским. Это один из тех истоков, в которых греческая и сирийская историография тесно сплетены. Имеются все основания для историка продолжать сравнительные разыскания в этом направлении и дальше» [1711, С. 32].
Продолжением данных научных изысканий явился капитальный труд, и по сей день сохраняющий свою ценность – «Сирийские источники по истории народов СССР». Во введении к данному труду вполне определенно говорится относительно значения сирийских источников, притом касающихся не восточных земель, но повествующих о славянах:
«Наконец, ряд нитей связывает сирийцев с Византией, где им часто принадлежало выдающееся положение и при дворе, как, например, в период торжества монофизитства, связанного с необходимостью для центрального правительства иметь поддержку в восточных провинциях. Отсюда в сирийских источниках ценные сведения о страшных врагах империи – аварах и славянах. Таким образом, перед исследователем сирийских источников проходят народы, населявшие территорию от берегов Амударьи до Балканского полуострова. То, о чем впоследствии могли рассказывать арабы, до VIII в. следует искать частично у сирийцев с той разницей, что Кавказ и побережье Черного моря в меньшей степени находились в поле зрения первых» [1715, С. 5–6].
В работе Н. Пигулевской рассмотрены 3 основные проблемы:
1. Среднеазиатские и Прикаспийские области.
2. Кавказ между Ираном и Византией.
3. Авары и склавены [1715, С. 7–8].
Исследования содержат тексты древних авторов, что весьма облегчает исследования ученым, не владеющим сирийским языком:
«Из исторических сочинений наиболее выдающимися являются хроника, известная под именем Иешу Стилита, обширная история Иоанна Ефесского и хроника, условно носящая имя Захарии Ритора или Митиленского» [1715, С. 9].
Обстоятельный анализ сирийских источников содержится и в следующей значительной работе Н.В. Пигулевской – «Византия и Иран на рубеже VI и VII веков». В разделе «Сирийские источники» мы видим описание анонимной сирийской хроники времен Сасанидов, труда Михаила Сирийца (с обстоятельным описанием его источников, включая Захарию Ритора и Иоанна Эфесского), Фомы Маргского, псевдо-Дионисия, анонимной хроники 1234 г. [1706, С. 30–49].
Исследование этих и других источников приводит Н.В. Пигулевскую к выводу, что «зависимость названных сирийских трудов друг от друга усугубляется в своей сложности тем, что сведения, роднящие их с греческими историками, могли иметь в основе не только устную, но и общую письменную традицию, выявление которой решило бы существенные вопросы источниковедения. Труд Михаила Сирийца в таком аспекте приобретает, несмотря на то, что относится лишь к XII в., большое значение для истории Передней Азии конца VI и начала VII в.» [1706, С. 42].
Как и в других своих трудах, Н.В. Пигулевская придает важное значение не только древним, но и более поздним сирийским манускриптам:
«Из сирийских источников большое значение имеют не только современные, но и относящиеся к более позднему времени хроники, содержащие материалы из утерянных и несохранившихся памятников». «Михаил Сириец оставил после себя большой сводный исторический труд, значение которого для изучаемого периода велико, так как его составитель использовал несохранившиеся труды предшествующих авторов» [1706].
Следующим важным трудом Н.В. Пигулевской явилась монография «Византия на путях в Индию: из истории торговли Византии с Востоком в IV–VI вв.». Указанное сочинение является необходимым для любого исследователя раннесредневековой торговли:
«Историю торговли раскрывают греческие и латинские источники. Но законченным и полным исследование могло стать только при условии привлечения арабских и сирийских источников, т.е. источников на языках народов, принимавших участие в обмене. История доисламской Аравии и ее торговли дана автором на основании сирийских памятников и южноарабской эпиграфики, изучение которых открывает возможности для нового решения многих вопросов исторического развития Востока. Для данной темы, как и для других работ, особенно велико было значение сирийских источников… Сирийский язык был языком значительных масс населения Ближнего Востока и отражал в своих памятниках жизнь широких слоев населения…» [1707, С. 4].
Особенностью работ Н.В. Пигулевской является то, что торговля не рассматривается в отрыве от смены рабовладельческой формации феодальной, но в теснейшей связи:
«Торговые пути прорезали весь Ближний Восток и уходили далеко в Среднюю Азию. Многочисленные области, государства и народы втянуты в обмен. Все они были затронуты в той или иной степени длительным кризисом, в основе которого лежало разложение рабовладельческой формации и нарождение феодальной. Рабовладение имело свои особенности, и процесс изменения его форм осложнялся на периферии глубокими и мощными пережитками родоплеменных отношений, своеобразием социальной структуры полукочевых и кочевых обществ» [1707].
Вслед за данной работой последовала и другая, не менее важная – «Арабы у границ Византии и Ирана в IV–VI вв., в которой как сирийским источникам, так и торговле раннего средневековья уделено значительное внимание:
«Значительное место в наших исследованиях заняло изучение городов и торговых путей как некой особенности этого периода на Востоке, которая наложила свой отпечаток на формы развития феодализма» [1703].
В разделе, посвященном источникам и историографии, имеется, наряду с другими, также подраздел «Сирийские источники и хронисты»:
«Сирийцы сохранили сведения об арабах того периода, когда те не имели своей письменности; живя в соседстве много веков, имея общие корни в языке, они понимали друг друга. Их связывали и общие интересы, как в области экономики, так и в политике. Торговля, главным образом транзитная, объединяла их, так как водили и охраняли караваны по дорогам пустынь. Политически существовала зависимость от византийских и персидских интересов, которым были вынуждены подчиняться как сирийцы, так и арабы. Их объединяла и общая идеология: в западных от Междуречья областях часть арабов, как и их учителя-сирийцы, приняли монофизитство. Все «восточные» дружно придерживались его, вопреки великодержавию Константинополя. В областях, тяготевших к Ирану, в Междуречье, было распространено несторианство, форма, в которой здесь приняла христианство часть арабов» [1703].
Среди выдающихся источников, затрагивающих историю арабов доисламского времени, указаны сочинения Иешу Стилита, Захарии Ритора, Иоанна Эфесского, Иакова Эдесского, Псевдо-Дионисия Тельмахрского, Михаила Сирийца, Григория Абульфараджа Барэбрея и т.д.
Известное представление о творчестве Н.В. Пигулевской дает сборник «Ближний Восток. Византия. Славяне» [1704]. Он включает неопубликованные статьи Н.В. Пигулевской, имевшиеся в ее архиве, а также те работы, которые удостоились публикации в зарубежных изданиях. Наибольший интерес для нашей темы представляет лекция «Византия и славяне», прочитанная в 1944 году и статья «Сирийская хроника VI в. о славянских племенах». В рассматриваемом издании содержатся ценнейшие данные относительно славянских древностей в их сирийском изложении:
«Сравнительный анализ византийских, греческих и сирийских источников, дополнявших друг друга, привел к точному представлению о первых шагах славянских племен и их появлении в Восточной Европе. Тесно связанные с аварскими и тюркскими племенами, они носили именование склавинов и антов. Так называли их греки, и это имя было им присвоено и сирийцами. Эти источники сделали возможной реконструкцию первых побед и поражений славян в областях Балканского полуострова» [1704, С. 149].
В самом деле, сирийские источники обладают огромной ценностью для реконструкции политической и этнической истории славянства.
Статья «Хронография Феофана и сирийские хроники» содержит важнейшие доказательства наличия тесной взаимосвязи и взаимозависимости между греческой исторической литературой и сирийской – между сочинениями псевдо-Дионисия и Феофана Исповедника:
«Византийские хронографы были образцом как для романских и германских летописцев, так и для сирийских, эфиопских, арабских хроник, исторических трудов славянских народов… Два памятника, греческий и сирийский, возникшие в близкое время, сходные по форме составления, по объему охватываемого ими периода, имеют свои различия, коренящиеся в особенностях греческой и сирийской традиций, в используемых ими источниках. Имеются в виду Хронография Феофана и Анонимная хроника псевдо-Дионисия. Сопоставление этих двух памятников византийской историографии на греческом и сирийском языках позволяет выявить их общие источники и с достаточной полнотой развить наше положение о взаимной зависимости и значении для византийских исторических трудов параллельных им иноязычных» [1704, С. 152–154].
На основании наблюдений Н.В. Пигулевской по вопросам связей сирийской литературы и греческой историографии можно уверенно искать и славянские аспекты указанной связи.
Можно полностью присоединиться к следующим словам Н.В. Пигулевской:
«…Последовательная работа над сирийскими и греческими историческими трудами, их сравнительный анализ и точное изучение могут выявить не дошедшие до нашего времени источники, как это с уверенностью можно сказать относительно Евстафия Епифанийского и Иоанна Антиохийского (= Малалы, Ритора)…» [1704, С. 161].
Фактически итоговым трудом Н.В. Пигулевской стало посмертное издание «Культура сирийцев в средние века». Особый интерес здесь представляет раздел «Сирийцы-монофизиты»:
«… Из среды монофизитов вышли несколько выдающихся историков, трудам которых наука обязана сведениям, отсутствующим в других источниках. События V и VI вв. побуждали записывать отдельные биографии. Приведенные в них факты свидетельствуют об интенсивной умственной жизни и о трудностях, с которыми приходилось встречаться на пути распространения идей и взглядов. Особенно большое значение имеет хроника Иешу Стилита, или Псевдо-Иешу Стилита, монофизита, современника императора Анастасия, оставившего живой рассказ о бедствиях, постигших город Эдессу во время войн Византии и Ирана. Интересны труды Иоанна Эфесского или Асийского. Его биография, насыщенная событиями, создает впечатление, что он был постоянно в пути, в движении. Он неоднократно томился в ссылках, в темнице, но сохранил упорный и настойчивый характер, свою убежденность… К монофизитским источникам должна быть причислена хроника Псевдо-Захарии Митиленского, составленная неизвестным автором, наиболее вероятно – монахом из Амида, в VI в. … И в области истории монофизиты продолжали трудиться на протяжении столетий. В самые смутные и тяжкие времена различных нашествий, притеснений со стороны варваров, опасности кочевых набегов с периферии, а затем давлению враждебной им государственности монофизиты, почти не прерывая традиции, писали хроники и истории. Ценность того материала, который они дали, настолько велика, что давно следует посвятить специальное исследование сирийской историографии от хроникальных заметок III в. о наводнении в Эдессе или повести о бедствиях Месопотамии в V в. до многотомных историй патриарха Михаила Сирийца (XII в.) и мафриана Востока Григория Абу-л-Фараджа» [1710, С. 225–228].
Значение творчества Н.В. Пигулевской было оценено по достоинству как современниками, так и потомками. Р.А. Гусейнов именовал Н.В. Пигулевскую главой советской школы сирологов:
«Она впервые широко использовала данные сирийских источников для изучения отечественной истории, доказала их важное значение для раннесредневековой истории народов СССР, в том числе для истории Руси. Вместе с тем Н.В. Пигулевская способствовала развитию сирологии на местах, там, где в свое время проходила деятельность сирийцев и где они жили бок о бок с местным населением. Благодаря ее стараниям, кадры сирологов ныне имеются на Кавказе и в Средней Азии» [933, С. 44].
О важности для науки трудов Н.В. Пигулевской свидетельствует и их публикация в 2000 г. под общим названием «Сирийская средневековая историография» [1714].
Выдающееся место принадлежало сирийским источникам в трудах, посвященных общим и частным вопросам истории славян и Древней Руси.
В первую очередь надлежит отметить труды В.В. Мавродина. Он рассматривает известия древних авторов через призму экономических и дипломатических процессов.
Для него показания греческих, латинских и сирийских авторов – ключ к пониманию экономических процессов, протекавших в Восточной и Центральной Европе:
«Свидетельства Прокопия, Иордана, Иоанна Эфесского, Менандра и других древних авторов о походах славян и антов, подкрепляемые находками кладов IV–VI вв. в землях антов и имущественной дифференциацией, прослеживаемой по материалам погребений, дают право утверждать о далеко зашедшем расслоении среди антов. Антские племенные князья-предводители, «рексы», сосредотачивают в своих руках ценности, которые тщательно, пряча от врагов, зарывают в землю. В результате походов на юг антская племенная знать не только накапливает золото и серебро, дорогое оружие, ценные украшения и утварь, но она становится и обладательницей рабов» [1343, С. 45].
В.В. Мавродин использует древние манускрипты Иоанна Эфесского и Михаила Сирийца [1343, С. 45, 46, 55]: талантливое перо мастера создает величественную картину походов и переселений, войны и мира славян VI–VII вв.
Иную картину рисует Г.В. Вернадский, не менее от того ценную. Русский эмигрант, обретший новую жизнь на западе, он обращал внимание не только на свершения славян и антов, но и степных народов.
Г.В. Вернадский практиковал комплексный подход к изучению источников:
«В дополнение к греческим и латинским историческим трудам, не следует упускать из виду значимость сирийской литературы» [803, С. 89].
Без внимания его не остались ни сочинения Иоанна Эфесского, ни Захарии Ритора.
На основании трудов Захарии Ритора, в частности, его известия о народе «hros», Г.В. Вернадский констатировал, что «росы (русь, рось), чье имя по прошествии времени было присвоено пришельцам из Скандинавии, первоначально были ирано-славянским племенем» [803, С. 181]. Тем самым была показана важность известий этого ученого сирийца для решения проблем происхождения этнонима русь, рось, рус и т.п.
Отличия в интерпретации исторических событий у Г.В. Вернадского и В.В. Мавродина в известной степени весьма значительны.
Если первый использует сирийских авторов для реконструкции ирано-славянской модели происхождения Руси, то второй особый акцент делает на славянской основе населения восточно-европейских просторов.
Все это указывает на возможность неоднозначного толкования тех или иных древних манускриптов, в том числе сирийских.
Более осторожен в своих выводах Б.Д. Греков, предпочитающий цитировать или излагать точку зрения Б.А. Рыбакова о тождестве антов Среднего Поднепровья и бассейна р. Рось, и росов, упомянутых Псевдо-Захарией [905, С. 429].
В труде Б.Д. Грекова не содержится подробного исторического анализа сирийских источников, но затронут крайне важный вопрос об их значении для изучения отечественной истории.
Немаловажно и признание того факта, что «юг нашей страны в то же время находился в постоянных сношениях с народами Кавказа и Средней Азии» [905, С. 450].
Еще более категоричен в своих оценках значения сирийских манускриптов П.Н. Третьяков в своей ценной и по сей день монографии «Восточнославянские племена»:
«Сообщения византийских, латинских и сирийских авторов VI–VII вв. об антах и склавинах являются первыми вполне бесспорными и обстоятельными историческими известиями о славянских племенах, в частности, славянах на восточноевропейской равнине» [1995, С. 153].
Как видим, у известного археолога и слависта сирийские авторы стоят на одном месте с византийскими и латинскими писателями. Их значимость в деле воссоздания славянского прошлого не вызывает сомнений.
Из сирийских авторов П.Н. Третьяков оперирует данными Захарии Ритора, Иоанна Эфесского, Михаила Сирийца [1995, С. 188, 192, 208, 211].
В знаменитом коллективном труде «Очерки истории СССР» сирийские манускрипты рассматриваются вообще как первые письменные памятники, упоминающие «росов»:
«… Мы должны с особым интересом отнестись к первому появлению в сирийских источниках парного наименования двух родственных народов – «росов» и «родиев» – оно встречено в рукописи VI в., т.е. того же столетия, когда создавалось в «Описании вселенной», добавленное к хронике Захарии Ритора…» [1502, С. 743].
Таким образом, 40–50-е гг. XX в. ознаменовались крупными исследованиями сирийских источников – как общей направленности, так и для изучения прошлого народов Восточной Европы. Авторы, выше упомянутые нами, оказывали сообщениям сирийских хронистов значительное доверие. Причем это касается как сообщений о славянах, так и о росах.
Во-первых, в это время Н.В. Пигулевской вводится в научный оборот обширный корпус сирийских источников.
Во-вторых, В.В. Мавродин, Б.Д. Греков, Б.А. Рыбаков, П.Н. Третьяков, Г.В. Вернадский с их помощью восстанавливают ход событий в VI–VII вв. в Восточной Европе и на Балканах.
В-третьих, вышеназванные авторы с доверием относились к сообщениям указанных сирийских авторов.
Впрочем, позднейшие исследователи, например, А.П. Новосельцев, с осторожностью относились к интерпретации сообщений сирийских хронистов. В своем ценнейшем труде «Восточные источники о восточных славянах и Руси VI–IX вв.» он отметил:
«В необходимых случаях мною привлекались армянские и древнееврейские (так называемая «еврейско-хазарская переписка») источники. Я отказываюсь от рассмотрения известного рассказа Псевдозахария о народе «хрос» или «рос», а также от сопоставления русской летописной легенды об основании Киева с армянской легендой о Куаре и его братьях. Рассказ Псевдозахария может быть исследован лишь при знании сирийского языка и сирийской литературы» [1475, С. 264].
С опубликованием «Свода древнейших письменных известий о славянах» значение сирийских источников для славянской истории стало вполне очевидным. Тексты Иоанна Эфесского и Михаила Сирина подверглись исследованию Н.И. Сериковым [184, С. 276–283; 253, С. 284–291], Продолжателя Мосха – С.А. Ивановым [328, С. 511–513], Сирийского «Смешанного Хроникона» – М.В. Кривовым [419, С. 517–518].