Научная электронная библиотека
Монографии, изданные в издательстве Российской Академии Естествознания
2.3. Истоки политической психологии в России
Россию по праву можно назвать первой страной, где уже в XIX веке были проведены серьезные социально-психологические и политико-психологические исследования. Не случайно Г. Спенсер и В. Вундт, признанные мировые авторитеты, высказывали сожаление по поводу незнания русского языка, полагая, что российские исследователи в некоторых вопросах опередили их. К политико-психологическим исследованиям можно отнести, например, изучение поведения солдат при разгоне толпы и демонстраций (Д.Д. Безсонов), работы по вопросам психологии толпы, массовых психических заражений и самоубийств (В.Х. Кандинский, Н.К. Михайловский, А.А. Токарский и др.). Попытки найти психологические основы правосознания (Л.И. Петражицкий, М.А. Рейснер) и многие другие.
Если внимательно посмотреть, можно обнаружить огромное количество политико-психологических проблем в русской художественной литературе, например, у Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского, даже у А.С. Пушкина в его «Борисе Годунове» или «Капитанской дочке». Разумеется, это представляет собой совершенно отдельный пласт проблем, заслуживающий совершенно особого рассмотрения. Пока же мы можем лишь бегло обратить внимание на то, что политико-психологические проблемы активно развивались, начиная с А.С. Пушкина, в русской литературе – причем не только в прозе, но и в поэзии. Причем не только в тенденциозных поэмах типа «Владимир Ильич Ленин» В.В. Маяковского, но и, допустим, в совершенно иной по складу поэме С.И. Есенина «Пугачев» [154]. Попытки дать описание психологических характеристик политических деятелей России предпринимались и самими известными политиками. Определенный интерес для политико-психологического анализа представляют, например, характеристики некоторых лиц, стоявших у власти в конце царствования Александра III, приведенные в воспоминаниях видного государственного деятеля России конца XIX – начала XX веков С.Ю. Витте [41].
Что касается научного анализа политико-психологических проблем, то на фоне художественно-литературного творчества, труды ученых XIX – начала ХХ веков выглядят менее убедительно. Можно назвать лишь несколько имен, достойных упоминания в связи с становлением политической психологии в России.
Начало политико-психологической проблематики в русской общественной мысли часто связывают с именем философа, социолога, общественного деятеля Н.К. Михайловского (1842–1904). Он был одним из участников движения «Народная воля», идеологом народничества. В своих работах он касался довольно широкого спектра социально-психологических и, в частности, политико-психологических проблем, но наиболее полно и систематично разрабатывал вопросы психологии толпы. Его взгляды на эту тематику нашли отражение в работах: «Герой и толпа» (1882), «Научные письма (к вопросу о героях и толпе)» (1884), «Еще о героях» (1881), «Еще о толпе» (1893) и др. Н.К. Михайловский в своей теории «героя» и «толпы» объяснял взаимоотношения лидера и масс своеобразными «рефлексами подражания» – в целом, следуя в этом вопросе за Г. Тардом, С. Сигеле и Г. Лебоном. Здесь он было мало оригинален. Вождь-гипнотизер, согласно Н.К. Михайловскому, как бы превращает толпу в «человеческие автоматы, готовые следовать за ним, куда бы то ни было [по: 139].
В 1905 г. вышла книга К.Ф. Головина «Вне партий. Опыт политической психологии», в которой с удивительной глубиной прослежено влияние национально-исторических и этнопсихологических особенностей народов Франции, Германии и США на развитие государственности и политической жизни в этих странах.
Политический и христианский философ Н.А. Бердяев (1874–1948) в опытах по психологии русского народа пытался объяснить события первой мировой войны и революции в России. Революционная деятельность Н.А. Бердяева привела его от марксизма к философии личности и свободе в духе религиозного экзистенциализма. Многие, пусть и небесспорные, его идеи оказались на рубеже XIX–XX веков полезными в становлении российской политической психологии личности, политической психологии российского общества. В политической (по словам Н.А. Бердяева, общественной) жизни все заключено «в силе, в энергии духа, в характере людей и обществ, в их воле, в их творческой мысли», а не в отвлеченных принципах, формулах и словах, которым грош цена. Самое ведь важное и существенное – люди, живые души, клетки общественной ткани, а не внешние формы, за которыми может быть скрыто какое угодно содержание…» [22].
В работе «Демократия и личность» Н.А. Бердяев провозглашает торжество духовной личности. Ей, а не «количественной массе» отводится главная роль в общественно-политических процессах.
«Количественная масса, – пишет философ, – не может безраздельно господствовать над судьбой качественных индивидуальностей, судьбой личности и судьбой нации. Воля народа должна быть воспитана в исключительном уважении к качествам индивидуальным…». Н.А. Бердяев отстаивает «значение духовного подбора личностей, личных качеств и призваний, личной годности», возложение на личность всей «ответственности за судьбу общественности». Возражая сторонникам «народного самоуправления», Н.А. Бердяев подчеркивает, что последнее «предполагает самодисциплину и самовоспитание личности и народа, закал воли. Истинное народное самоуправление должно возложить ответственность за судьбу общественности на человека и его силу, на народ». И далее: «Власть не может принадлежать всем, не может быть механически равной. Власть должна принадлежать лучшим, избранным личностям, на которые возлагается великая ответственность, и которые возлагают на себя великие обязанности. Но эта власть лучших должна быть порождена из самых недр народной жизни, должна быть имманентна народу, его собственной потенцией, а не чем-то навязанным ему извне, поставленным над ним» [22].
Совершенно иные, противоположные суждения высказывал выдающийся врач-психиатр, основоположник рефлексологии и патопсихологического направления в России В.М. Бехтерев (1857–1927). Исследователь функций головного мозга отмечал, что во времена смут и потрясений политическое поведение масс определяет вовсе не «герой». В такие периоды ими движут особые «коллективные рефлексы». Именно в толпе, считал В.М. Бехтерев, люди уподобляются животным и действуют рефлекторно [24]. Везде и всюду, в том числе и в толпе, по мнению ученого, на человека действуют «физические микробы», приводящие к «психической заразе». Где бы мы ни находились в окружающем нас обществе, мы подвергаемся «действию психических микробов и, следовательно, находимся в опасности быть психически зараженными» [26].
Ценными для политической психологии оказались выводы В.М. Бехтерева о способах психического воздействия одних лиц на другие. В статье «Внушение в общественной жизни» к числу таких способов он относил убеждение, внушение, приказание и пример. В известной мере и приказание, и пример, по мнению ученого, действуют подобно внушению и поэтому их практически невозможно отличить от внушения. «В остальном же приказание и пример действуя на разум человека, могут быть вполне уподоблены логическому убеждению. Так, команда есть бесспорно приказание, а кто не знает, что команда действует не только силой страха за непослушание, но и путем внушения или привития известной идеи. С другой стороны, и пример помимо своего влияния на разум путем убеждения в полезности того или другого может еще действовать наподобие психической заразы, иначе говоря, путем внушения, как совершенно невольное и безотчетное подражание. …Необходимо иметь в виду, что вопреки словесному убеждению, …действующему силой своей логики, внушение действует путем непосредственного привития психических состояний…, не требуя вообще никаких доказательств и не нуждаясь в логике. Одним словом, внушение действует прямо и непосредственно на психическую сферу другого лица путем увлекательной и взволнованной речи, путем уговора, жестов и мимики. Легко видеть отсюда, что пути для передачи психических состояний с помощью внушения гораздо более многочисленны и разнообразны, чем пути передачи мысли путем убеждения. Вот почему внушение… представляет… гораздо более распространенный и нередко более могущественный фактор, нежели убеждение» [26].
Таким же образом В.М. Бехтерев характеризует такое явление как паника. Она представляет собой «нечто такое, что охватывает, подобно острейшей заразе, почти внезапно целую массу лиц чувством неминуемой опасности, против которого совершенно бессильно убеждение и которое получает объяснение только во внушении этой идеи, путем или неожиданных зрительных впечатлений (внезапное появление… неприятельских войск…) или путем слова, злонамеренно или случайно брошенного в толпу» [26].
В начале ХХ века широкой популярностью пользовалась книга другого психиатра П.И. Ковалевского (1850–1931) «Психиатрические этюды из истории», где была представлена целая серия портретов политических деятелей от царя Давида до Петра I, от А.В. Суворова до пророка Мохаммеда, от Жанны Д’Арк до Наполеона I. В 20-е годы прошлого века вышла книга поэта и писателя Г.И. Чулкова (1879–1939) о русских императорах, где даны блестящие психологические портреты русских правителей. Ряд психологических работ о политических деятелях продолжает уже упоминавшаяся нами книга В.Ф. Чижа «Психология злодея, властелина, фанатика» [245].
Нельзя не отметить и влияние марксистских идей на становление и развитие политической психологии в России. Конечно влияние марксизма на политические процессы в нашей стране еще предстоит осмыслить в полной мере, однако как бы мы к нему не относились, несомненно то, что влияние это на протяжении многих десятилетий было всеобъемлющим. На рубеже XIX–XX веков ряд политико-психологических проблем рассматривал в своих трудах видный теоретик и пропагандист марксизма Г.В. Плеханов (1856–1918). Особенно следует отметить его работу «К вопросу о роли личности в истории» [174].
В дальнейшем, значительный набор политико-психологических идей был не только высказан, но и реализован на практике В.И. Лениным (1870–1924) и его соратниками в ходе революции 1917 года, а также предшествовавшего ей и, главное, последовавшего после нее периода. Согласимся с Д.В. Ольшанским, что можно по-разному относиться к идеологическим взглядам В.И. Ленина, однако нельзя закрывать глаза на главное – В.И. Ленин и элита большевистской партии сумели в сложнейших условиях показать себя исключительными политологами-практиками [154]. Как теоретик и практик в политике В.И. Ленин рассматривал проблемы функционирования сознания в крайне широком диапазоне социальных явлений – от таких глобальных, как «психология и революция», и до конкретных прикладных вопросов психологии политической жизни – таких, как совершенствование стиля руководства или повышение эффективности пропагандистской деятельности. Им было выдвинуто требование изучать психологическое состояние сознания целых классов. При формулировании этого требования он исходил из убеждения в том, что ход и исход революции во многом будет зависеть от настроения пролетариата, от степени осознания рабочими своей собственной способности к борьбе и к руководству борьбой [по: 221]. Будучи политиком значительной силы, В.И. Ленин успевал еще и своевременно рефлексировать свои политические действия.
Однако уже к концу 1920-х годов все исследования по политической психологии в России были свернуты. Лишь в начале 1980-х годов наметилась тенденция их возрождения. Причина в том, что тоталитарный режим не нуждался ни в знании, ни в учете человеческой психологии – ее заменяла единообразная идеология.
Д.В. Ольшанский обращает внимание на ряд любопытных фактов. Все современники, описывая события 1917 года, используют термины «восстание» и «переворот». Термин «революция» встречается в единичных, чисто пропагандистских случаях (публичные выступления самого В.И. Ленина). Он появляется в сравнительно широком употреблении новой элиты только с 1920-х годов. Во-вторых, официально до середины 1920-х годов отмечались две даты: годовщина февральской демократической революции и октябрьского вооруженного восстания. Затем отмечать годовщины февральских событий перестали, а слово «революция» в сочетании с прилагательным «социалистическая» стало относиться исключительно к октябрьским событиям. Наконец, в-третьих, в конце 1920-х годов появился эпитет «Великая». Так и возникла «великая октябрьская социалистическая революция» – уже не как реальное событие, а как феномен массового политического сознания. Это всего лишь один пример вполне эффективного практического использования политической психологии правящими кругами России того времени [154].
С конца 1920-х годов, как уже отмечалось, каких-либо серьезных изысканий в области политической, как и в целом социальной психологии в России (в Советском Союзе) практически не было. Даже социальная психология долгое время рассматривалась как «буржуазная» наука, для возникновения психологии политической не было никаких условий. Все ее возможные проблемы безапелляционно решались с позиций партийных догм. Лишь в 1980 году словосочетание «политическая психология» впервые появилось на страницах профессиональных психологических и политических изданий [201] и психология вышла на новый этап своего развития. С тех пор в Институте психологии РАН был проведен ряд исследований, посвященных проблемам политической социализации, отношению детей и молодежи к угрозе ядерной войны, политико-психологической типологии общества, поведению избирателей, политической пропаганде. По сути, это можно считать собственно началом истории политической психологии в нашей стране.
В 1980–1990-х годах и позже появляются исследования А.Г. Асмолова, П.С. Гуревича, А.И. Донцова, Т.В. Евгеньевой, М.М. Лебедевой, А.П. Назаретяна, Д.В. Ольшанского, В.Ф. Петренко, П.А. Федосова, Е.Б. Шестопал, А.И. Юрьева и других психологов, философов, политологов, историков, социологов, посвятивших свои труды изучению психологических аспектов политических процессов, проблемам массовых политических настроений и установок, психологии
политической элиты, политического лидерства, массового политического поведения, политического менталитета и другим политико-психологическим проблемам.
Рубеж 1980–1990-х годов был необычайно продуктивным в развитии политической психологии в нашей стране. Уточнен объект исследования – публичная политика, требующая психологического анализа и ярких лидеров, выдвинувшихся в тот период, а также граждан, мобилизованных на активное политическое участие. Появились не только первые теоретические и эмпирические исследования в данной области, но началась и ее институционализация. В 1989 году в Ленинградском (ныне Санкт-Петербургском) государственном университете была создана первая в нашей стране кафедра политической психологии, здесь же одновременно была сформирована лаборатория политической психологии. Важную роль сыграли монографии основателя и руководителя кафедры А.Ю. Юрьева «Введение в политическую психологию» (1992) и «Системное описание политической психологии» (1997). В 1995 году создается кафедра социальной и политической психологии в Ярославском государственном университете им. П.Г. Демидова. В 2000 году на философском факультете МГУ им. М.В. Ломоносова образована кафедра политической психологии, которая в 2008 году вошла в состав факультета политологии и была переименована в кафедру социологии и психологии политики. Вышел один первых в нашей стране учебник «Политическая психология» основателя и руководителя этой кафедры Е.Б. Шестопал. Открылась ВАКовская специальность 19.00.12 «Политическая психология». В середине 1990-х годов как секция Российской ассоциации политических наук (РАПН) и Российского психологического общества (РПО) создается Российская ассоциация политических психологов, объединившая в своих рядах как психологов, так и политологов и ставшая коллективным членом Международного общества политической психологии (ISPP).