Научная электронная библиотека

Монографии, изданные в издательстве Российской Академии Естествознания

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ

Бозаджиев В. Л.,

3.1. Природа и сущность политической власти

Является ли вопрос о власти только вопросом власти?

Станислав Ежи Лец

Достаточно объемного и широкого понимания термина «власть» нет не только в политических науках, но и в обыденной жизни. Поэтому определений понятия «власть» множество. По мнению Г. Гегеля, «власть – это присвоение чужой воли»; Б. Рассел считал, что «власть может быть обозначена как реализация определенных целей»; Э. Хемингуэй: «Жизнь – это игра, конечной целью которой является власть» и т.д. Подобные высказывания появляются потому, что власть есть везде, где существуют устоявшиеся объединения людей – в семье, в производственном коллективе, различных учреждениях и пр. Среди основных значений понятия власти фигурируют «способность что-либо делать или действовать», «способность воздействовать (влиять) на волю другого человека», «полномочия, связанные с исполнением определенной должности», «правительство страны» и т.д. Власть, таким образом, – один из наиболее расплывчатых терминов и один из самых спорных в общественных науках.

В русском языке термин «власть» употребляется, как правило, в трех значениях.

1. Право и возможность распоряжаться кем-нибудь или чем-нибудь, подчинять своей воле.

2. Политическое господство, государственное управление и органы его.

3. Лица, облеченные правительственными, административными полномочиями [153].

«Новый энциклопедический словарь» (2008) трактует власть как способность и возможность оказывать определяющее воздействие на деятельность, поведение людей с помощью каких-либо средств – воли, авторитета права, насилия; политическое господство, система государственных органов [151].

Власть появилась вместе с возникновением человека и человеческого общества, поддерживающих посредством совместной деятельности взаимодействие между собой и окружающей средой, способствуя удовлетворению объективной потребности в поддержании общественного порядка.

Как справедливо замечает А.П. Назаретян, феномен власти, как и любое явление реальной жизни, не является предметом монопольного анализа какой-либо одной науки, будь то политология, юриспруденция, история или психология. Предметом психологического анализа являются не властные отношения как таковые, а скорее их субъективные аспекты – восприятие институтов власти, установки по отношению к властным фигурам, адекватность осознания степени зависимости от носителей власти и т.д. [147].

Власть – это способность и возможность навязывать свою волю другим и управлять их действиями в своих интересах. Властью могут обладать субъекты политики: личности, политические организации и т.д. Борьба за власть является определяющим признаком политической сферы общественной жизни. Нет политики без власти и власти без политики. Тот, кто обладает властью, тот и играет решающую роль в политике. Отсюда основной закон политики – отношение субъектов политики (масс, классов, партий) к власти определяется их социально-экономическими и политическими интересами.

Субъективный аспект власти – это готовность и непосредственно активное участие субъектов властных органов и структур в их функционировании. Здесь самый важный вопрос – проблема психологических механизмов власти: почему люди готовы принимать одну власть и при этом решительно отвергать другую?

Психология политической власти, по мнению А.П. Назаретяна, – это закономерности, механизмы, условия и факторы образования, а также ее функционирования как института.

Для выявления психологических характеристик политической власти целесообразно опираться на потенциал конструктивных подходов ее познания. Прежде всего, на такие, как социогенетический подход, компенсаторная концепция власти и другие.

В период от Античности до Нового времени включительно ученые (сначала в философско-умозрительной форме, затем с опорой на эмпирические данные) пытались ответить на вопрос о природе власти. Высказывались различные, порой противоречивые суждения то о врожденном характере человеческого стремления к доминированию, то о влиянии окружения, общества на формирование властных устремлений индивидов. Аристотель считал, что есть народы и люди, которые по своей природе призваны властвовать, а другие – им подчиняться. Для Платона, Аристотеля, Эпикура участие в политике было высшей формой проявления человеческого достоинства.

В эпоху Возрождения Н. Макиавелли акцентировал внимание на технологии удержания крепкой решительной власти.

В Новое время Т. Гоббс и Дж. Локк говорили о власти как природном могуществе человека, как гаранте мира и процветания членов общества. Для Т. Гоббса, например, власть – это средство достичь Блага в будущем, и сама жизнь есть вечное и неустанное стремление к власти, прекращающееся лишь со смертью.

Стремление к власти как результат вхождения человека в систему общественных отношений анализировали Ж.-Ж. Руссо, И. Кант, Т. Парсонс. Ф. Ницше движущей силой истории объявил «волю к власти» – творческий инстинкт лидеров, преодолевающих своими сверхчеловеческими качествами инстинкт толпы. «Там, где есть жизнь, – пишет Ф. Ницше, – там есть также и стремление, но не стремление к жизни, а … стремление к власти!» [150]. Этот подход был близок к трактовкам властных устремлений личности в социально-психологических взглядах второй половины XIX в. Г. Лебон, Г. Тард, С. Сигеле, В. Вундт трактовали стремление к власти как иррациональный феномен, объединяющий лидеров и последователей.

Т. Рибо писал о полуболезненном развитии у человека гордости и властолюбия, о помешательстве власти: «Поставьте человека в такие условия, при которых ничто не задерживает его стремления к безграничной власти, и он дойдет до конца; это случай неограниченной власти. Без сомнения, этого условия, исключительного и так сказать сверхчеловеческого, недостаточно. Помешательство власти – результат двух факторов: прежде всего характер, т.е. сила эгоистических желаний; всегда удовлетворяемые, они постоянно нарастают, а воля, как задерживающая сила, все ослабевает; затем – внешние обстоятельства, отсутствие всякой узды, отсутствие какой-либо власти, которая сдерживала бы, как угроза».

Много новых трактовок данной проблемы в рамках не только политологии, юриспруденции, социологии, истории, но и психологии дал XX век.

В начале ХХ столетия русский психиатр В.Ф. Чиж в своих записках «Психология властелина. Император Павел I. Психологический анализ», описывая психологические и личностные особенности императора, подчеркивает его безграничное властолюбие, объясняя последнее характером Павла I и теми условиями, среди которых он жил, политической обстановкой в России того времени. «Этот несчастный государь, – пишет В.Ф. Чиж, – вследствие крайне сильного влияния чувствований на его мышление, пришел к ложному заключению, что он имеет право запрещать употребление некоторых слов, приказывать носить то, а не другое платье» [245].

Создатель индивидуальной психологии А. Адлер, опираясь на патологический материал, пришел к выводу, что фактически все, что делают люди, имеет целью преодоление ощущения своей неполноценности, которая берет свое начало в детстве. У некоторых людей это ощущение по разным причинам может стать чрезмерным. В результате возникает комплекс неполноценности – преувеличенное чувство собственной слабости и несостоятельности. В ответ на это чувство у индивида может появиться гиперкомпенсация, развивающаяся в дальнейшем в комплекс превосходства, или комплекс власти. Гиперкомпенсация, по А. Адлеру, представляет собой преувеличение здорового стремления постоянно преодолевать чувство неполноценности, достигать превосходства над окружением [3]. Тот же император Павел I с детства ощущал и осознавал невзрачность своей внешности (худощавое, слабое телосложение, невысокий рост, большая голова и пр.), видел не самое благосклонное отношение к себе своей матери, Екатерины II, и особенно ее ближайшего окружения, и поэтому в первые годы своего правления чрезмерно беспокоился о прочности своего положения на троне. Отсюда – чрезмерное самомнение и чрезмерная гордость, чувство страха и неоправданная жестокость, эгоистичность, неспособность управлять своими страстями.

В рамках глубинной психологии, начиная с З. Фрейда, немало внимания уделено двум группам человеческих инстинктов – инстинктам и жизни и смерти, созидающим и разрушительным (агрессивным) тенденциям, свойственным каждому человеку от природы. В теории А. Адлера утверждается, что агрессия есть не что иное, как «воля к власти», имеющая фундаментальное значение в жизни человека.

Выше мы уже останавливались на взглядах Э. Фромма, влияние которых на становление и развитие политико-психологической мысли переоценить невозможно. К сказанному добавим, что автор гуманистического психоанализа поднимает важнейшие бытийственные проблемы человеческой истории, среди которых – свобода, власть и др. О чем бы Э. Фромм ни писал – о бытии, власти, государстве, деспотии, культуре, нации, – собственное рассуждение он начинает с человека. Стремясь к познанию, творчеству, человек парадоксальным образом отрекается от свободы, самостоятельности и ищет возможности подчинить себя власти – безропотно и окончательно. Говоря о соотношении в современном обществе добра и зла, о деструктивных тенденциях в человеке, а также характеризуя «моральное банкротство Запада» в период после второй мировой войны, Э. Фромм пишет: «Войны возникают по решению политических, военных и экономических вождей для захвата земель…, для защиты …безопасности своей страны или для того, чтобы поднять свой личный престиж и стяжать себе славу. …Эти люди не отличаются от среднего человека: они эгоистичны и едва ли готовы отказаться от собственных преимуществ в пользу других… Когда такие люди …приходят к власти, повелевают миллионами и располагают самым страшным оружием разрушения, они могут нанести огромный вред. …Главной опасностью для человечества является не изверг или садист, а нормальный человек, наделенный необычайной властью» [236].

К. Юнг особое внимание уделил антропологическому аспекту власти, рассматривая предпосылки последней как следствия особых механизмов человеческой психики. Так же как и другие сторонники психоанализа, генезис господства и подчинения К. Юнг усматривал в бессознательных пластах психики, и, прежде всего, в коллективном бессознательном человека. Автор аналитической психологии выделил комплекс власти как сумму всех тех энергий, усилий и идей, которые направлены на приобретение личной власти. Когда этот комплекс преобладает над личностью, все другие влияния подчиняются Эго, независимо от того, являются ли они влияниями, исходящими от других людей и внешних условий, или возникают из собственных импульсов человека, его мыслей и чувств.

Гештальтистское движение в психологии тоже не осталось в стороне от проблемы власти. К. Левин, например, пишет: «Власть b над a можно определить, …как отношение максимальной силы воздействия b на a, …как стремление к максимальному сопротивлению со стороны а».

Развитие политико-психологической мысли во второй половине ХХ века ознаменовалось, дальнейшей разработкой проблемы мотивации власти. Большинство работ посвящено не столько мотивации собственно политической власти, сколько власти в трудовой, профессиональной деятельности, в менеджменте и других сферах общественной жизни и практики. Причем среди авторов мы чаще встречаем не столько психологов, сколько политологов, философов, социологов, экономистов и т.п. Тем не менее, влияние этих работ на понимание мотивационных процессов в сфере политики, политической власти нельзя недооценивать. В них рассматриваются проблемы осуществления власти субъектом, исследуются вопросы об источниках власти и возможностях их использования, оценивается мотивационная основа объекта власти.

Следует также отметить, что проблема мотивации власти в политической психологии рассматривается в неразрывной связи с проблемой мотивации политического лидерства. Дело в том, что обычно важнейшим мотивационным источником лидерства признается потребность во власти. Как уже отмечалось, немалое число ученых полагают, что стремление к власти заложено в биологической природе человека, в его генах. Однако если бы всем членам общества была присуща генетическая потребность быть лидером, то это приводило бы к бесконечной борьбе за лидерство и делало бы положение лидера, а вместе с ним и руководимого им сообщества, крайне неустойчивым. Неслучайно поэтому политическая психология вышла за рамки «генетического» подхода.

С 30-х годов прошлого века на исследование мотивации власти и, соответственно, мотивации лидерства значительное влияние оказывают идеи З. Фрейда. Они побуждают искать предпосылки лидерства в условиях первичной социализации личности, в отношениях ребенка с непосредственной социальной средой. Так сформировался психоаналитический подход к анализу мотивации лидерства вообще и политического лидерства в частности.

Г. Лассуэлл, например, утверждает, что психологической основой политической деятельности является бессознательное вытеснение «частных конфликтов», пережитых личностью, в сферу общественной жизни и последующая их рационализация в интересах общества. По его мнению, «проявляющаяся во все более сильной форме потребность во власти имеет компенсаторное происхождение: обладание властью психологически компенсирует ущербность, фрустрацию, испытываемые личностью» (по [249]). Иллюстрацией может служить жизнь президента США В. Вильсона. Стремление к власти и характерные черты его политического стиля (жесткость позиции, неумение идти на компромисс) биографы Вильсона выводят из отношений будущего президента с суровым и требовательным отцом. Эти отношения, сочетавшие идентификацию с отцом и подавляемую враждебность к нему, породили в психике Вильсона фрустрацию, которую компенсировало жесткое осуществление политической власти. Подобное психоаналитическое анатомирование своих национальных лидеров в американской литературе приобрело довольно широкое распространение.

Более поздние подходы к мотивации политического лидерства, хотя и сохраняют некоторые черты психоаналитических идей, однако все более отличаются иным, небиологизаторским подходом к оценке рассматриваемого феномена. Во второй половине ХХ века, как в зарубежной, так и в отечественной политической психологии появились теории, вытекающие из современных исследований мотивов и мотивации.

Анализ этих исследований показывает, что в контексте политической власти мотивация может рассматриваться с двух точек зрения. Во-первых, если опираться на точку зрения В.А. Иванникова, мотивация – это процесс построения побуждения к политическому действию, направленному на достижение, а в дальнейшем и на удержание, на укрепление политической власти. Это одновременно и процесс, направленный на достижение политического лидерства. В этом случае перед нами многозвенная структура мотивации, включающая в себя:

– постановку и принятие цели политического действия;

– процесс придания цели временного смысла предмета потребности;

– выбор средств действия по достижению политического лидерства и, соответственной политической власти;

– оценка степени владения политиком средствами политического действия, направленного на достижение и упрочение власти;

– оценка своих функциональных властных возможностей, своих лидерских качеств;

– оценка времени, необходимого для достижения цели;

– определение времени начала действия, связанного с достижением власти;

– нравственная оценка предвидимых последствий действия для себя и для ведомых [72].

Во-вторых, в контексте политической власти мотивация может рассматриваться как совокупность политических потребностей, мотивов, интересов, склонностей, ценностей и ценностных ориентаций, как побуждающих факторов, определяющих активность лидера в политике вообще и в достижении политической власти в частности. Х. Хекхаузен, например, считает, что процессы мотивации охватывают побудительные аспекты ситуации, раскрывающиеся через восприятие возможностей достижения определенных целей, привлекательность предвосхищаемых последствий действия, которая раскрывает актуализируемые этой ситуацией мотивы.

По убеждению Х. Хекхаузена, для успешного воздействия на мотивационную основу другого человека применяющий власть должен иметь в своем распоряжении определенные ресурсы, то есть средства подкрепления, с помощью которых он сможет обеспечить удовлетворение соответствующих мотивов другого. Такие ресурсы, особые для каждого мотива, Х. Хекхаузен называет источниками власти, к числу которых он относит [240]:

1. Власть вознаграждения. Ее сила определяется ожиданием В того, в какой мере А в состоянии удовлетворить один из его (В) мотивов, и насколько А поставит это удовлетворение в зависимость от желательного для него поведения.

2. Власть принуждения, или наказания. Ее сила определяется ожиданием В, во-первых, в той мере, в какой А способен наказать его за нежелательные для А действия фрустрацией того или иного мотива, и, во-вторых, того, насколько А сделает неудовлетворение мотива зависящим от нежелательного поведения В.

3. Нормативная власть. Речь идет об интериоризованных В нормах, согласно которым А имеет право контролировать соблюдение определенных правил поведения и в случае необходимости настаивать на них.

4. Власть эталона. Основана на идентификации В с А и желании В быть похожим на А.

5. Власть знатока. Ее сила зависит от величины приписываемых А со стороны В особых знаний, интуиции или навыков, относящихся к сфере того поведения, о котором идет речь.

6. Информационная власть. Имеет место в тех случаях, когда А владеет информацией, способной заставить В увидеть последствия своего поведения в новом свете.

Подвергнув критическому анализу различные понимания мотивации власти, Х. Хекхаузен, предлагает свое определение, которое, однако, по мнению самого автора, грешит длиннотами из-за желания учесть по возможности все измерения вероятных индивидуальных различий. Вот это определение.

«Мотив власти направлен на приобретение и сохранение ее источников либо ради связанного с ним престижа и ощущения власти, либо ради влияния (оно может быть как основной, так и дополнительной целью мотивации власти) на поведение и переживание других людей, которые будучи представлены самим себе, не поступили бы желательным для субъекта образом. Влияние это должно так изменить их поведение, чтобы оно способствовало удовлетворению потребности субъекта. Для достижения этого субъект должен с помощью имеющихся источников власти и средств воздействия перестроить привлекательность наиболее сильных мотивов другого, причем сделать это возможно более простым и экономичным способом. Сама эта деятельность может соответствовать весьма разнообразным мотивам. Она может совершаться ради своего собственного или чужого блага или же ради какой-либо высшей цели; она может принести другому помощь или оказать ему вред. Индивидуальный мотив власти ограничен как в отношении приобретения власти, так и в отношении ее применения определенными содержательными областями, связанными с конкретными источниками власти и группами людей, подвергающимися воздействию. На нем также может лежать печать страха перед достижением власти, ее потерей, использованием, перед ответственным применением власти или перед безуспешностью своего воздействия» [240].

Ни у кого не вызывает сомнение то, что достижение власти, как и достижение любой цели детерминировано мотивацией, которая, в свою очередь, зависит от осознаваемых человеком возможностей. Поэтому естественно, что слишком сильная мотивация, не учитывающая функциональных возможностей, наличия у субъекта средств и иных возможностей для достижения поставленной цели может не только не привести к достижению этой цели, но и наоборот – привести к противоположному результату. Например, слишком сильно мотивированный кандидат на выборный пост, имеющий мало шансов на успех, может быть слепо уверен в своей победе. Однако чаще всего индивид выставляет свою кандидатуру лишь тогда, когда четко осознает наличие высокой степени вероятности победить.

Дж. Штерн предложил теорию, согласно которой мотивация есть функция личного мотива индивида, его ожиданий и вознаграждения за успех. В формуле этот отражено следующим образом:

МОТИВАЦИЯ = f (МОТИВ×ОЖИДАНИЕ×СТИМУЛ).

В контексте политической психологии речь идет о том, что амбиции кандидата представляют собой функцию его личных мотивов (власть, успех, признание), его ожиданий относительно занятия должности и «ценности приза». Ожидания индивида определяются его отношением к политической системе, будущим своим возможностям как политика, оценкой собственных способностей и вероятной поддержкой. Иначе говоря, будущие престиж, власть и зарплата определяют амбиции политика.

Сторонники теории мотивации достижения успеха (Д. Макклелланд, Д. Аткинсон и Х. Хекхаузен) утверждают, что у человека есть два разных мотива, функционально связанных с деятельностью, направленной на достижение успеха. Это – мотив достижения успеха и мотив избегания неудач. Люди, мотивированные на успех, обычно ставят перед собой в деятельности некоторую положительную цель, достижение которой может быть однозначно расценено как успех. Они отчетливо проявляют стремление, во что бы то ни стало, добиться только успехов в своей деятельности, ищут такой деятельности, активно в нее включаются, выбирают средства и предпочитают действия, направленные на достижение поставленной цели. Иначе ведут себя индивиды, мотивированные на избегание неудачи. Их явно выраженная цель в деятельности заключается не в том, чтобы добиться успеха, а в том, чтобы избежать неудачи, все их мысли и действия в первую очередь подчинены именно этой цели. Очевидно, что индивид, делающий карьеру в политике, скорее будет мотивирован на успех. Для этого он будет выбирать реальные политические цели, ставить вполне выполнимые задачи, выбирать средства, адекватные цели и задачам.

Д. Макклелланд наряду с мотивом достижения выделял мотивы аффилиации (социальное присоединение) и власти. Мотив аффилиации обычно проявляется, как стремление человека наладить добрые, эмоционально положительные взаимоотношения с людьми [127].

Мотив власти кратко можно охарактеризовать как устойчивое и отчетливо выраженное стремление человека иметь власть над другими людьми. По словам Г. Мюррея, мотив власти – это склонность управлять социальным окружением, воздействовать на поведение других людей разнообразными способами, включая убеждение, принуждение, внушение, сдерживание, запрещение и т.п. Д. Верофф психологически уточнил определение данного явления следующим образом: под мотивацией власти понимается стремление и способность получать удовлетворение от контроля над другими людьми.

Рассмотренные выше подходы вовсе не исключают друг друга, скорее, они в той или иной мере взаимосвязаны и взаимодетерминируют друга. В свете этого вызывает интерес полипотребностная мотивация власти, предложенная С.Б. Кавериным. С его точки зрения, потребность власти – синдром пяти базовых потребностей:

– потребность в свободе (власть используется для достижения безопасности);

гедонистическая потребность (власть – средство удовлетворения материальных потребностей);

– потребность в самоутверждении (через власть достигаются престиж, уважение, признание);

– потребность в самовыражении (власть как достижение значимых результатов, игра, соревнование);

– потребность быть личностью (через обладание властью реализуется стремление сделать что-либо для других, а не только для себя).

Сама по себе потребность во власти как интегративное личностное образование не является ни плохой, ни хорошей. Ее проявление в поведении определяется как внешними условиями, так и соотношением указанных потребностей. «Суммарность» и одновременность действия базовых потребностей побуждает считать, что каждый человек, осуществляющий власть, движим одновременно мотивацией и независимости, и выгоды, и служения людям» [81].

Исходя из этого, С.Б. Кавериным разработана оригинальная типология людей, основанная на преобладании той или иной потребности в структуре мотивации власти (см. табл. 3.1).

Таблица 3.1

Типология личности, основанная
на доминировании той или иной потребности

Такая позиция перекликается с точкой зрения ряда зарубежных ученых, также полагающих, что стремление к доминированию не следует рассматривать исключительно как признак психического нездоровья. Так, К. Хорни принципиально отделяла невротическую мотивацию власти, коренящуюся, по ее выражению, в слабости личности, от нормального желания власти, вытекающего из силы человека, его объективного превосходства и детерминируемого особенностями социализации, культуры общества [241]. Подобной точки зрения придерживался и Э. Фромм, отмечавший, что «в психологическим плане жажда власти коренится не в силе, а в слабости... Власть – это господство над кем-либо; сила – это способность к свершению, потенция» [237].

Однако важно иметь в виду, что политика – далеко не единственная и даже не самая благоприятная сфера для удовлетворения потребности во власти. В демократическом обществе власть промышленного и финансового магната или менеджера крупной компании не уступает, а по показателю устойчивости превосходит власть политического лидера. Люди, посвятившие себя политике, прекрасно знают, что мало кто из них достигнет верхних этажей политического здания, где индивид (президент, премьер-министр, партийный лидер, губернатор) является носителем реальной власти. Даже члены высших законодательных органов обладают лишь властью коллективной, вряд ли способной удовлетворить властолюбие отдельной личности. Интересно, что эмпирические исследования, проводимые западными законодателями, не обнаруживают у них такой мотивации, как потребность во власти [249].

Подытоживая сказанное, отметим, что в политической психологии существуют различные трактовки термина «политическая власть». Вот некоторые из них:

– способность реализовать ресурсы общества для реализации целей, предполагающих принятие общественных обязательств (Т. Парсонс);

– возможность действующей личности реализовать свою волю независимо от основы, на которую опирается эта возможность, и вопреки сопротивлению других участников политического действия (М. Вебер);

– категория межперсональных отношений (Г. Лассуэлл);

– способность вызывать такие изменения в своем окружении, чтобы получить желаемый эффект (Н. Минтон);

– такие отношения между социальными единицами, когда поведение одной или более единиц (ответственные единицы) зависит при некоторых обстоятельствах от поведения других единиц (контролируемые единицы) (Р. Даль);

– потенциальная способность, которой располагает группа или индивид, чтобы с ее помощью влиять на другого (Дж. Френч, Б. Рейвен);

– способность или реальная возможность правителей или народа оказывать радикальное и всеобъемлющее влияние на деятельность, поведение, сознание и помыслы людей, распоряжаться их судьбами (П.С. Гуревич);

– отношения «человек-политика-власть» (А.И. Юрьев);

– способность субъекта осуществлять властную волю с помощью соответствующих правовых и политических норм (законов и иных нормативных документов), опираясь на принуждение и специальный аппарат принуждения (Н.Ф. Головатый);

Политическую власть можно определить как способность и возможность одного человека или группы лиц, исходя из своих политических интересов и целей, оказывать определяющее воздействие на деятельность и политическое поведение людей.

Из данного определения, как и из некоторых других, приведенных выше, следует, что политическая психология не должна ограничиваться политико-психологическим анализом власти одного индивида, но уделять не меньше внимания власти больших и малых групп в политике. Однако следует признать, что сегодня этот аспект политической психологии изучен крайне ограниченно. В основном это некоторые частные проблемы, относящиеся к психологии «группового давления», «власти большинства», «конформизма» и т.п. Сказывается недостаток фундаментальных и прикладных исследований, посвященных психологии политических партий, движений, других больших и малых, национально-этнических и иных групп. Особенно это актуально в отношении психологических исследований политических процессов, имевших и имеющих место в современном российском обществе.