Научная электронная библиотека
Монографии, изданные в издательстве Российской Академии Естествознания
РОССИЙСКОЕ ЗЕМЛЕПРОХОДЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ В ПРИАМУРЬЕ (XVII век). ИСТОРИКО-ГЕОГРАФИЧЕСКАЯ РЕТРОСПЕКТИВА
Шведов В. Г., Махинов А. Н.,
II.1. Краткий территориально-политический обзор аборигенного мира Приамурья в середине XVII века
Анализ территориально-политической обстановки в Приамурье накануне российской экспансии в специальной литературе обычно представлен в сжатой форме. Очевидно, что данный подход не совсем верен35. При его использовании аборигенный мир региона предстаёт в чрезмерно упрощённом виде. Между тем, проживавшие здесь племена стояли на различных уровнях социальной организованности. Кроме того, именно они в течение долгого времени являлись теми территориально-политическими субъектами, которые играли сначала решающую, а затем - важную роль в формировании территориально-политической обстановки в Приамурье.
Сложившаяся здесь к середине XVII в. картина этно-племенного размежевания вполне поддаётся реконструкции36. В большинстве, известны как лингвистическая принадлежность, так и ареалы размещения местных социумов37. Взяв за основу такие критерии, как внутренняя организационная зрелость и специализация систем хозяйствования, приамурских аборигенов можно условно разделить на несколько хорошо различимых групп38.
Первая группа включала наиболее развитые по местным меркам оседлые сообщества дауров и дючеров. Основу их экономики составляли земледелие и животноводство. Государственности они не имели, и к середине XVII в. находились на стадии образования племенных конфедераций39, но процесс продвижения к созданию государственности просматривался у них достаточно чётко. В каждом из даурских или дючерских кланов сложился институт наследственной власти военно-гражданских вождей. Причём она была оформлена настолько рельефно, что в китайских, маньчжурских и русских текстах этих лидеров именовали не иначе, как «князьями». Некоторые из них располагали крупными вооружёнными силами40. И хотя данные «княжества» были независимы друг от друга, очевидно, что между ними существовали консультативные отношения - на это указывают многие из известных для того времени событий.
Монголоязычные дауры занимали большую часть Амуро-Зейской и Средне-Амурской равнин вплоть до Малого Хингана на юго-востоке. Скорее всего, они являлись потомками дезертировавших или оставленных для караульной службы воинов появившегося в Приамурье в XIII в. разведывательного корпуса Джучи, которые затем смешались с представителями различных местных племён41. Тем не менее, пользуясь тем же языком, что и монголы, оседлые дауры в XVII в. чётко отделяли себя от своих лингвистических сородичей-кочевников.
Занятая территория предоставляла им хорошие шансы для дальнейшего развития. Стержневое размещение их домена в междуречье таких важных коммуникативных линий региона, как Амур, Зея и Бурея, способствовало развитию внутренних связей. Становое нагорье с запада, а Большой и Малый Хинган - с юга служили естественной защитой от монгольских набегов.
Эти положенческие выгоды, относительные многочисленность и достаточно высокий уровень догосударственной организованности способствовали превращению дауров к XVII столетию в решающую политическую силу Приамурья, занятию ими позиции регионального территориально-политического гегемона. Вектор их интересов естественным образом был ориентирован вниз по течению Амура - в том направлении, продвижение по которому было наиболее облегчено в коммуникационном отношении и которое в наибольшей степени привлекало их экономически.
Прямых территориальных приобретений даурская конфедерация к середине XVII в. сделать не успела - для этого ей не хватило такого решающего фактора, как внутреннее политическое единство. Но, судя по всему, этому объединению удалось установить сюзеренитет над соседними дючерами - те беспрепятственно пропускали через свои земли даурские торговые караваны и военные отряды, а в принятии внешнеполитических решений они ориентировались на дауров.
Сфера интересов даурской конфедерации простиралась до Нижнего Амура. Здесь её купцы вели торговлю с местными племенами, сбывая им муку, зерно, кожи, металлические изделия, и получая взамен, в основном, пушнину. Судя по всему, выгоды этого оборота были столь очевидны, что к середине XVII в. среди даурских «князей» созрела идея обратить обитателей Нижнего Приамурья в вассалов и принудить к выплате дани.
Реализация этого замысла столкнулась с сопротивлением занимавших устье Амуре гиляков. В результате, 1640 г. объединённые силы дауров совершили против них большой поход. И хотя эта акция оказалась неудачной, она стала внушительной военной демонстрацией, показавшей местным племенам, кто является реальным претендентом на политическое господство во всём Приамурье42.
Дючеры расселялись вдоль обоих берегов Среднего Амура от Малого Хингана до устья Уссури. Вероятнее всего, они состояли в прямом этно-лингвистическом родстве с древним тунгусоязычным населением этой территории43, и представляли собой потомков не переместившихся в своё время на юг кланов чжурчжэней44 Общий уровень их социально-политической организованности и хозяйственная специализация были, в целом, сходны с таковыми у дауров.
Размещение Дючерии при слиянии трёх крупных рек (Амура, Сунгари, Уссури) превращало её в важный узел региональных торговых связей. По ней проходил путь из Даурии на Нижнее Приамурье, а с верховий Сунгари сюда попадали трофеи, захваченные чжурчжэнями в Китае и Корее, но более существенным было то, что на земли дючеров стекалась значительная часть пушнины, добытой на Буреинском хребте, Нижнем Амуре и северо-западе Сихотэ-Алиня. Далее, пройдя через руки дючерских купцов, она попадала к посредникам из живших на Сунгари племён, и следовала в Китай и Корею.
Таким образом, владения дючеров имели выгодное географическое положение, но они были относительно невелики по размерам, и потому их хозяева вынуждены были мириться с более или менее выраженными элементами подчинения даурам.
Вторую группу составляли этно-племенные сообщества, заметно уступавшие даурам и дючерам в уровнях своего социально-экономического и организационно-политического развития. В первую очередь, речь идёт о говоривших на близких между собой тунгусо-маньчжурских наречиях полукочевых сообществах, которые теперь известны как нанайцы, ульчи, орочи, ороки, лонки, негидальцы. Имеется мнение, что ранее они представляли собой лишь сегментированный по клановому признаку единый гольдский племенной массив45, и дальнейшее их разделение на «народности» является плодом кабинетных изысканий 20-30-х годов ХХ века46.
Экономическая и социальная жизнь гольдов была полна противоречий. С одной стороны, суровая природно-климатическая среда проживания, зимняя (почти полугодовая) ориентация на такой трудоёмкий тип присваивающего хозяйства, как охота, обуславливали необходимость сосредоточения усилий на элементарном жизнеобеспечении. А это диктовало необходимость придерживаться, по преимуществу, дисперсного типа расселения, при котором основной социо-организационной единицей являлись не племя, и даже не клан, а относительно замкнутая поселковая община.
В то же время, расселение в бассейне Нижнего Амура позволяло гольдам пользоваться таким важным сезонным источником продовольствия, как нерестовая путина. Осенний ход лососёвых, по современным оценкам, позволял аборигенам добывать несколько сотен тысяч тонн рыбы за сезон47. Немалые дополнительные объёмы промысла давали и шедшие вверх по Амуру на нерест осетровые и чистяковые. В целом, осенняя нерестовая путина не только позволяла жителям Нижнего Приамурья переживать морозные и долгие зимы, но и способствовала определённым социально-экономическим подвижкам в их среде.
Необходимость чёткого распределения промысловых участков нерестовых рек, их охраны от «чужаков» предусматривали необходимость межпоселковой интеграции. На этой основе создавались общественные органы двух типов:
- на уровне отдельных кланов: быстрого реагирования на нарушения со стороны соседей, охраны границ между владениями разных общин;
- на межклановом уровне: третейские «суды», разбиравшие спорные территориальные вопросы, и выносившие рекомендации по их решению.
В XVII веке в развитии этих «институтов» наиболее продвинулись контролировавшие русло Нижнего Амура от озера Болонь до хребта Хоми крупный род ачанов. Их объединение обрело к этому времени ясные черты ядра консолидации большинства гольдских кланов и установления контроля над значительной частью Нижнего Приамурья. По сообщению В. Пояркова, располагавшиеся вдоль Амура ачанские стойбища насчитывали до ста и более «юрт»48. Это свидетельствует о значительной концентрации населения, что, в свою очередь, предполагает наличие зачатков системного управления им, а так же указывает на потенциальные военные возможности ачанов.
И всё же, следует признать, что «ачанская инициатива» имела мало шансов на дальнейший прогресс по следующим причинам:
- стартовый уровень её развития был достаточно низок, и путь до возможного возникновения гольдской конфедерации был явно долог;
- появление данного образования противоречило планам дауров, которые, несомненно, приложили бы (и, наверняка, прикладывали) все усилия по срыву его возникновения.
В эту группу входили и проживавшие в низовьях Амура гиля- ки49 - вероятные потомки неолитического населения Приамурья, которое было оттеснено более поздними тунгусо-маньчжурскими мигрантами. Их хозяйственный уклад в XVII в. был ориентирован на путинное рыболовство и морской зверобойный промысел. Это обстоятельство, а так же - небольшие размеры подконтрольной территории, делали их оседлым социумом, в чём заключались как сильные, так и слабые стороны бытия.
Отношения гиляков с гольдами были традиционно напряжёнными. Эта вражда имела давние корни50. Гольдские набеги облегчались тем, что нападавшие действовали в небольшом территориальном диапазоне, и зачастую наверняка знала, где искать гиляцкие стойбища.
Необходимость отражения этих нападений, а так же - организации собственных рейдов на Сахалин против айнов, привела к проявлению у гиляков ясно выраженных центростремительных тенденций. У них тоже сформировался институт «князей»51, каждый из которых контролировал по несколько поселений. По свидетельству В. Пояркова, Гиляцкая земля состояла из пятнадцати взаимосвязанных «улусов», способных по тревоге одновременно выставить 1170 воинов52.
Это указывает на наличие созданного на постоянной основе института для отражения внешней агрессии. Он доказал свою эффективность при разгроме даурского вторжения в 1640 г. И всё же, содержание крупного, по аборигенным меркам Нижнего Приамурья, воинского контингента являлось тяжёлым бременем для небольшого этноса. Оптимальным выходом из данной ситуации могло стать обретение сильного союзника, но в условиях региона в XVII в. таковой для гиляков не просматривался.
Третью группу составили недавние мигранты из-за Станового хребта, представители северной ветви тунгусо-маньчжурского лингвистического массива - эвенки. Их появление в регионе связано с XVI в. Тогда в Сибири, в их среде предельного накала достигла межплеменная война53. В это время несколько племён, сражаясь друг с другом и встречавшимися на их пути иноплеменниками, вторглись в бассейн Амура и обосновались в разных его частях. «Конные» тунгусы расселились у места слияния Шилки и Аргуни, манегры - на Зее и Селемдже, бирары - на Бурее, Бире и Урми, солоны - на Большом Хингане. Из них только «конные» тунгусы заимствовано перешли к диверсифицированному животноводству. Остальные придерживались традиционных для них охоты и разведения оленей.
Эвенкийские мигранты потенциально могли представить собой серьёзную военно-политическую силу54. К примеру, в их среде имелась редкая для племён Приамурья социальная группа - профессиональные воины-сонинги, сражавшиеся на стороне тех, кто оплачивал их услуги. Однако традиционная межплеменная вражда имела в среде эвенкийских вселенцев глубокие традиции, и не позволяла им объединить усилия для достижения существенных территориально-политических результатов.