Научная электронная библиотека

Монографии, изданные в издательстве Российской Академии Естествознания

РОССИЙСКОЕ ЗЕМЛЕПРОХОДЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ В ПРИАМУРЬЕ (XVII век). ИСТОРИКО-ГЕОГРАФИЧЕСКАЯ РЕТРОСПЕКТИВА

Шведов В. Г., Махинов А. Н.,

III.3. Онуфрий Степанов

В «триумвирате» пионеров-землепроходцев Приамурья Пояр- ков - Хабаров - Степанов, последний стоит несколько особняком. Такая его обособленность обусловлена тремя причинами:

- Степанов представляет собой довольно загадочную личность;

- его деятельность в Приамурье открыла период резкого обострения политической обстановки в регионе;

- свершения Степанова так и не получили должной оценки потомков, что незаслуженно оставляет его в тени великих предшественников.

Сведения о биографии Онуфрия Степанова практически отсутствуют. Неизвестно, чем он занимался до появления в Сибири, каким было ранее его положение в обществе. Достоверным фактом является лишь то, что он находился в том подкреплении, которое привёл  с собой на Амур Хабаров в октябре 1650 г. Такая скудность данных позволяет, при первом приближении, предполагать, что Степанов представлял собой одного из членов рядовой массы землепроходцев, который затем выдвинулся из неё благодаря случаю, но факты ставят это умозаключение под сомнение.

На первый взгляд, косвенные указания на принадлежность Степанова к сословию простолюдинов имеются в его «Отписках». Обращаясь к якутскому воеводе он «челом бьёт», себя именует не иначе, как «холоп Государев» и употребляет пренебрежительную форму своего имени - «Онофейко», но следует понимать, что в данном случае Степанов использует нормативные обороты своего времени. И если в наше время они представляются унизительными, то в XVII в. их употребление в официальной переписке было протокольным стилем.

Говоря об этике отношений XVII в., нельзя не упомянуть связанный с ними интересный факт, 15 марта 1655 года Степанову было направлено именное письмо от царя Алексея Михайловича. Это была неслыханная честь для командира землепроходческого отряда. Примечательно, что в этом послании монарх прописывает имя Степанова не в уменьшительно-пренебрежительной форме, как это было принято при обращении к людям из «низких» сословий, а полностью («Онофрей») и с фамилией. Что стало причиной подобной вежливости со стороны царя - неизвестно.

В качестве другого доказательства простонародного происхождения Степанова указывается его прозвище - Кузнец, но таковые  у землепроходцев нередко были образными. Слово «Ермак» означало «Котёл», но это не связывало его носителя с поварской средой. Хабарова именовали «Святицким», что не означало принадлежности  к духовному сословию. Такая же ситуация могла иметь место и со Степановым.

Современники отмечали его личное мастерство в рукопашном бою. Значит, прозвище «Кузнец» могло указывать не на «профессиональное» прошлое, а на умение наносить молниеносные сокрушительные удары161. Их постановка требовала много времени, а отработ- ка - большой практики. И тем, и другим, заурядный простолюдин не обладал. Они явно указывают на военный профессионализм своего обладателя. Впрочем, в некоторых «неблагородных» социальных слоях того времени подобное умение исключением не являлось.  Им, к примеру, мог обладать выходец из стрелецкой или «коренной» казачьей среды162. Следовательно, однозначные выводы на основании одной лишь этой характеристики Степанова делать не стоит, но его загадки этим не исчерпываются.

В отряде Хабарова он командовал артиллерией, что также требовало особых навыков и знаний. Самостоятельные действия Степанова отличались ясным стратегическим мышлением, тактическим мастерством, умением вести разнообразные по типу воинские операции. Достаточно заметить, что в течение пяти лет он одерживал непрерывные победы и проиграл лишь одну, роковую для себя, битву.

Степанов без церемоний выдворил с Амура присланный сюда  в 1656 г. из Якутска без его ведома за сбором ясака отряд дворянина Ф. Пущина - поступок для простолюдина более чем смелый. С другой стороны, в виду резкого обострения обстановки в Приамурье, в том же году сюда был направлен для подкрепления знаменитый землепроходческий командир Пётр Бекетов163. Но, несмотря на преклонный возраст, боевой опыт, авторитет164, и, что немаловажно - титул сына боярского, этот прославленный человек безоговорочно принял командование Степанова.

Итак, приведённые сведения позволяют увидеть человека, обладавшего разносторонней военной и командной подготовкой, а так же - явно имевшего определённый общественный «вес». Разумеется, что, по условиям эпохи, всё это было практически недоступно для простолюдина. Отсюда возникает соблазн «возведения» Степанова в элитное сословие, его представления в качестве специального царского эмиссара и т.п, но в списках знати фамилия «Степанов» не фигурирует. Поэтому, избегая домыслов, отметим - эта личность остаётся загадкой, которая теперь уже вряд ли она когда-либо будет разрешена.

Степанов принял командование отрядом 15 сентября 1653 г. Зиновьев назначил его «Государевым приказным человеком новой Даурской земли». Эта была высокая должность, что позволяет подозревать Степанова в участии отстранения Хабарова. Но, по свидетельствам очевидцев, он принял должность «с неохотой»165, что, напротив, можно объяснить его дружескими отношениями со смещённым командиром.

Личная царская инструкция предписывала Степанову, чтобы его люди, относительно принявших подданство аборигенов, вели себя следующим образом: «войною не разоряли и не грабили их и не побивали ... и не крестили, а наш ясак збирали с них ласкою и приветом, а не жесточью»166. И он строго придерживался этого указания. Но, в тоже время, ему пришлось решать задачу укрепления российского присутствия в Приамурье в условиях резкой эскалации политической напряжённости. С одной стороны, её источником стало связанное с удалением Хабарова оживление антироссийских настроений у дючеров и гольдов, которые отказались от своей присяги в подданстве России, но теперь это было не главной проблемой постольку, поскольку в регионе всё яснее обозначались контуры маньчжурской угрозы.

Региональное обострение российско-цинских отношений происходило в своеобразном русле. Обе страны к этому времени полностью осознали факт своего территориально-политического соседства  в бассейне Амура, и пытались конкретизировать здесь свои территориально-политические интересы с учётом данного соседства.  При этом каждая из них старалась действовать «на опережение», что и стало причиной роста и усиления военного конфликта, но примечательно, что ни Москва, ни Пекин, не имея друг о друге достаточной информации, пока не предпринимали в этой связи официальных демаршей. Впрочем, данное обстоятельство не смягчало остроты необъявленного вооружённого противоборства.

Под командованием Степанова имелось около 500 человек, собранных ранее Хабаровым. В противостоянии с враждебными племенами это была значительная военная сила. И Степанов умело использовал её. Уже 18 сентября 1653 г. он выступил из Албазина на дючеров. Этот выбор объясняется тем, что Дючерия располагалась в относительной близости от Албазина, и её воинственные жители представляли серьёзную потенциальную угрозу для прибывавших на Верхний Амур колонистов. Кроме того, их поведение могло стать примером для дауров, которые пока ещё в целом не определились со своей политической ориентацией.

Была и ещё одна причина, по которой Степанов устремился  в междуречье Биры и Биджана. Видимо из-за лингвистического родства, дючеры начали быстро сближаться с маньчжурами. Их поселения часто посещали имперские эмиссары, и Степанов знал об этом167. Было ясно, что основной очаг аборигенной непримиримости должен быть разгромлен до установления над ним официального маньчжурского протектората.

Вступив в Дючерию, Степанов занял выгодную позицию, воздвигнув напротив устья Сунгари на левом берегу Амура, ориентировочно близ современного села Ленинское, укрепление. Так он отрезал дючеров от получения подкреплений из Империи Цин, после чего открыл боевые действия. В своих «Отписках» Степанов сообщал  о походе «на дючерских мужиков», о том, что с ними «драки стоят частые», и его люди «ловили амантов [т.е. - заложников - авт.], брали ясак «погромно»168.

Детали этой кампании неизвестны, но очевидно, что отряд Степанова в первую очередь оперировал в долине Биры: здесь располагались основные поселения дючеров. Кроме того, Бира была тогда более полноводной, и поэтому русские могли продвигаться на ней на дощаниках, обеспечивая себе относительную безопасность и полностью реализуя в сражениях преимущества имевшегося у них огнестрельного оружия.

Как далеко продвинулся Степанов вверх по Бире, можно только предполагать. Скорее всего, это был пункт, примерно соответствующий современному положению Биробиджана, в пользу чего говорят следующие соображения:

- ниже этого города на Бире имеется географические объекты, носящие названия Степановский остров и Степановская коса;

- выше Биробиджана течение Биры приобретает горный характер, и продвигаться по ней на дощаниках было невозможно;

- противнику отступать далее было некуда. Биробиджан стоит на равнинном выступе, охваченном хребтами Бастак и Щуки-Поктой. К северу и западу начинается гористая местность, которая была чужда привыкшим жить на остепнённой равнине дючерам. Имея на руках семьи и стада, они, в условиях войны не смогли бы выжить в непривычной для них ландшафтной обстановке. Кроме того, возвышенные части будущей ЕАО были заняты их традиционными противниками - бирарами, встреча с которыми дючерам ничего хорошего не сулила.

Так как кампания длилась долго, до ноября 1653 г., можно предположить, что Степанов тогда действовал и в долине Биджана. Здесь дючеры могли быть оттеснены к его верховьям и прижаты к Сутарскому хребту.

Предпринятые Степановым акции, безусловно, имели жёсткий, адекватный нормам и понятиям XVII в., характер, но его нельзя обвинять в целенаправленном геноциде дючеров. Как показали последующие события, немалая их часть и после событий осени 1653 г., оставалась на местах своего расселения. А это было возможно лишь в том случае, если они вновь присягнули на подданство России. Таким образом, поход Степанова имел целью не их уничтожение, а слом военного потенциала дючерского племенного союза, его политическое подчинение.

К зиме 1653 г. Степанов вернулся к Амуру и поднялся вверх по нему ориентировочно до устья Зеи, где и зазимовал во временном укреплении. Здесь он принял присягу на подданство манегров, бираров, «конных» тунгусов и солонов. Так российская сторона приобрела союзников и расширила базу сбора ясака. Налицо было и усиление её территориальных позиций. Земли бираров «нависли» с севера над дючерами, усиливая контроль над ними. Домен «конных» тунгусов прикрыл с юга кратчайший путь в Забайкалье, что, из-за отдалённости Якутска, было актуально для формировавшегося на Верхнем Амуре ядра российской колонизации. Наконец, Солонская земля представляла собой обширную территорию на правом берегу Амура со стратегическими проходами через Большой Хинган. Её оммаж ликвидировал неудобный для России пространственный разрыв между Забайкальем и Приамурьем.

Маньчжурская помощь, на которую рассчитывали дючеры, прибыла к ним лишь после ухода Степанова, в декабре 1653 г. Это был отряд «воеводы Сергудоя»169. Изучив ситуацию на месте, он приступил к эвакуации дючеров на Среднюю Сунгари, 5-6 тыс. человек снялись с мест и двинулась на юг. При отступлении проводилась тактика выжженной земли: всё, что невозможно было увезти с собой, придавалось огню.

Решение Сергудоя понятно. Оно было принято с учётом тех неблагоприятных моментов, которые предстали перед маньчжурской стороной в Приамурье - русские подтвердили репутацию серьёзного противника; к тому же, на их сторону перешло несколько племён. Силы Сергудоя неизвестны; но он посчитал их недостаточными для решительного столкновения. Вдобавок, наступила зима. Очевидно, что в такой ситуации маньчжурский полководец решил отойти, уведя с собой всех тех дючеров, которые захотели, или смогли, последовать за ним.

Перед Степановым в это время неожиданно встала внутренняя проблема, которую, как это ни парадоксально, обусловил явный позитив. Сведения о «благодатных» пахотных угодьях Приамурья стали привлекать к ним русских колонистов. К концу 1653 г. ниже Албазина по Амуру расселилось более двухсот крестьянских семей, пришедших из Якутского воеводства. Этой миграции в немалой степени способствовала политика как Францбекова, так и, после его смещения по ложному доносу в 1651 г., временного управляющего воеводством И. Анкифова. Понимая важность оседлого заселения в деле закреплении российского фронтира на Амуре, они поощряли эту миграцию. На иную позицию встал занявший воеводскую должность в Якутске  с конца 1653 г. М. Лодыженский.

Отток за Становой хребет податного и социально стабильного населения стал для него раздражающим моментом. Не будучи представителем пионерной волны администраторов на восточной окраине России, Лодыженский в большей степени, нежели государственным, был «одарён» местническим мышлением. Следствием этого стало ухудшение отношений с лидером «конкурентных» земель - Степановым.

В апреле 1654 г. степановский отряд, получив подкрепление из Якутска (50 казаков под командованием М. Кашинца)170, снова двинулся в Дючерию, достигнув устья Сунгари 3 июня. Эта медлительность имеет несколько объяснений. Во-первых, Степанов мог быть занят переговорами с даурскими и солонскими «князьями». Во-вторых, движение осуществлялось в виду слухов о появлении зимой на Амуре отряда Сергудоя. Проявить осторожность в такой ситуации было нелишним.

В междуречье Биры и Биджана Степанов застал следующую картину: «А жития их [дючеров - авт.] и ... поля ... Сергудой сжёг и дотла разорил»171. Затем его отряд вошёл, как объяснял Степанов, «для хлебной нужи»172 в Сунгари. Эти слова дают повод ряду исследователей трактовать данный поход как срочный поиск продовольствия. Но, такое их толкование представляется необоснованным.

Отряд не мог испытывать нехватку продуктов питания: у него была возможность, двигаясь по Амуру, пополнить запасы у солонов и «мирных» дауров. Наконец, если еда кончилась, Степанову следовало повернуть назад, но он двинулся по неизвестной для него Сунгари. Итак, если следовать версии «оголодания» и поиска продовольствия, совершилось совершенно бессмысленное действие.

Фразу о походе «для хлебной нужи» следует понимать как организацию рейда по обнаружению новых ресурсов пахотных угодий. Степанов помнил о своей главной задаче - поиске пригодных для обработки земель. А найти их, как подсказывала простая логика, вероятнее всего можно было, следуя на юг.

Отряд Степанова шёл на вёслах против сильного течения Сунгари три дня - заметим, непосильное испытание для изголодавшихся людей. По пути были взяты пленники, сообщившие, что выше по реке находится маньчжурское береговое укрепление с гарнизоном в 3 тыс. человек и причал с судами173. Эти сведения указали на явную угрозу: наличие  у противника флотилии свидетельствовало о его намерении двинуться вверх по Амуру против русских. Степанов решил нанести упреждающий удар. Шестого июня он атаковал вражеский лагерь174.

Это нападение было столь неожиданным, что более многочисленный неприятель поспешил укрыться за земляным валом лагеря. Как позже сообщил Степанов: «Тех богдойских ратных людей из стругов на берег выбили»175 Пристань и стоявшие возле неё суда были сожжены, захвачены пленники и много трофейного оружия.

Взять лагерь, однако, не удалось - маньчжуры вели из-за вала беспорядочный, но плотный огонь. Поэтому казаки в порядке отошли к берегу и, без помех погрузившись на дощаники, двинулись вниз по Сунгари. Как только они исчезли из вида, неприятель покинул своё укрепление и спешно отошёл на юг. Это было первое самостоятельное сражение Степанова с маньчжурами. Для обеих сторон оно имело важные последствия.

Несмотря на отступление, победа осталась за Степановым. Противнику был нанесён большой урон. А судя по тому, что к осени 1654 г. в степановском отряде снова числилось более 500 человек, потери, понесённые им в Сунгарийском сражении, были мизерны.

Отход Степанова являлся тактическим приёмом, выполнив который, он (это показывают последующие события) чувствовал себя вполне уверено. Вместе с тем, ему стали очевидны два тревожных обстоятельства. Во-первых, выяснилось, что маньчжуры перешли к действиям в Приамурье крупными воинскими контингентами.  Во-вторых, они были прекрасно оснащены огнестрельным оружием. Это заставляло задуматься о дальнейшем характере ведения операций против них.

Маньчжуры, в свою очередь, окончательно уяснили, что борьба с русскими потребуют немалого напряжения сил, и что лучшей гарантией от поражений в данном случае является наращивание превосходства над противником в численности живой силы и моще огневых средств.

Вернувшись на Амур, Степанов двинулся вверх по течению. Здесь он встретил авангард шедшего на подкрепление отряда П. Бекетова - 34 человека. Они сообщили, что Лодыженский отказал в посылке боеприпасов. Это ставило Степанова в угрожающее положение. После такого известия ему следовало бы отойти к Албазину, но он предпринял неординарный шаг - вернулся к устью Сунгари, Видимо, в сложившихся условиях было решено, не показывать имевшейся слабости в вооружении отряда и принять меры по дополнительному устрашению противника.

Внешняя обстановка этому благоприятствовала: маньчжуры только что потерпели поражение и не могли оказать помощи дючерам. А те, в понимании Степанова, заслуживали наказания. Приветив Сергудоя, и допустив уход с ним части соплеменников, они нарушили присягу на подданство. Мало того, захваченные в Сунгарийском сражении пленники показали, что оставшиеся на местах дючеры продолжали контактировать с маньчжурами и обещали свою помощь  в наступлении вверх по Амуру.

В конце июня 1654 г. Степанов начал вторую операцию в междуречье Биры и Биджана. О её эффективности свидетельствует пленение 4 июля жены князя Тоенчи, которую, наверняка, неплохо охраняли или, по крайней мере, старались надёжно спрятать от русских.

Пленница дала показания, полностью оправдавшие в глазах Степанова целесообразность его акции: в начале июня дючеры вырезали шедшее в Империю Цин из Якутска посольство Т. Чечигина. Доказательством преступления стали обнаруженные вещи убитых послов. Гневу Степанова не было предела: «И я, Онофейко ... ходил на них в поход на изменников»176. Результат этого похода оказался для дючеров печальным: после лета 1654 г. об их проживании на левом берегу Амуре более не упоминается. Степанов в этой связи отмечал:  «И по Амуру-реке до Шингалы-реки дючерских людей не объяви­ло_ся»177. Уцелевшие беглецы устремились вверх по Сунгари - под защиту маньчжуров.

В середине июля 1654 г., предположительно близ устья Биры или Сунгари, к Степанову присоединился отряд из 29 человек. Ценность этого небольшого подкрепления состояла в личности командира - П. Бе­ке­то­ва. Неизвестно, чей приказ направил именитого землепроходца в Приамурье, но его огромный опыт стоил нескольких десятков бойцов. Немаловажны оказались и такие личные качества Бекетова, как его скромность и безамбициозность - не претендуя на лидерство, он занял положение заместителя и советника Степанова.

Большую часть осени 1654 г. Степанов провёл в Дючерии, но он понимал, что ему необходимо готовиться к отражению ответных действий маньчжуров. Позиции в устьях Сунгари, Биры или Биджана для встречи с ними не подходили: казачий отряд был слишком малочисленнен для открытого столкновения с заведомо превосходящими силами неприятеля. Отсюда, перед Степановым было два варианта действий.

Первый представлялся наиболее логичным: отступить в Албазин и дожидаться неприятеля за его стенами, но этот манёвр ставил под удар недавно возникшую полосу русской земледельческой колонизации на Верхнем Амуре. Поэтому Степанов выбрал более рискованный вариант - дать неприятелю бой, но в таком «крепком» месте, которое могло предоставить хотя бы некоторые шансы на отражение наступления.

Следуя этому выбору, степановский отряд покинул междуречье Биры и Биджана, и, пройдя вверх по Амуру, 2 ноября 1654 г. вошёл в устье его правого притока - небольшой реки Кумары (Хумархэ).  В территориальной структуре регионального театра боевых действий XVII в. это место занимало особое положение. Ещё в 1651 г. оно было правильно оценено Хабаровым, который возвёл здесь Кумарский (Комарский) острог.

Данное укрепление позволяло контролировать движение по Амуру, но главное его достоинство состояло в том, что оно одновременно запирало собой так называемое Хинганское «горло» - понижение между хребтами Большого и Малого Хингана. Следуя по нему, противник кратчайшим маршрутом из Центральной Маньчжурии, выходил  к Амуру и, форсировав его, оказывался на Верхне-Амурской равнине. Итак, удерживая Кумарский острог, можно было блокировать неприятельское наступление сразу по двум самым оптимальным для него направлениям.

Очевидно, что укрепление, возведённое в своё время Хабаровым в устье Кумары, было либо временным, либо имело стандартный тип - ров, бревенчатые частокол и сторожевые вышки. Эта защитная система могла оказаться эффективной против не имевших артиллерии ополчений местных племён, но для того, чтобы острог устоял перед маньчжурским натиском, её было недостаточно. Поэтому, несмотря на приближающиеся холода, в устье Кумары начались фортификационные работы. Завершить их удалось к середине декабря, когда земля окончательно сковалась морозом. Теперь оставалось ждать инициативы неприятеля.

Противник вошёл в Хинганское «горло» в феврале 1655 г. Его вёл генерал Минъандали, выбравший для нанесения удара оптимальные время и направление. Межгорное понижение вело его прямо к скованному льдом руслу Амура, переход которого позволял сходу атаковать поселения колонистов и, уничтожив их, быстро дойти до Албазина.

Кампания имела дипломатическое прикрытие, которым стало обращение неких даурских князей к Империи Цин с просьбой о защите от русских. Большинство дауров уже было подданными России, но прозвучавший «призыв о помощи» придавал вторжению «справедливый» и «благородный» характер. Исходить он мог из трёх источников:

- от непримиримых кланов, которые частью сосредоточилась ближе к Селемдже, частью ушли вместе с дючерами вверх по Сунгари;

- от тех «мирных» князей, которые по тем или иным причинам поддерживали тайные отношения с маньчжурами;

- наконец, это могла быть фальсификация, призванная придать нападению благостный предлог.

У Минъандали имелось 10 тыс. человек. Для Приамурья середины XVII в. эта группировка была огромна. И перед ней стояли масштабные задачи: взять Албазин и полностью «зачистить» от русских Приамурье. Иными словами, в Пекине рассчитывали, что данный поход поставит в обозначившемся конфликте весомую точку.

Корпус, кроме маньчжурских, состоял из китайских, монгольских, даурских и дючерских соединений. Их численное соотношение неизвестно, но каждое из них выполняло свои задачи. Из маньчжуров, разумеется, состояли офицерский состав и штабное охранение, а так же - подразделения, выполнявшие функции контроля за неманьчжурскими частями и нанесения ударов по врагу в решающие моменты сражений. Не исключено, что артиллеристы корпуса тоже, в основном, были маньчжурами.

Китайцы составляли пехоту, предназначенную для основного «расхода» в боях. На её же плечи ложились заботы об обустройстве лагеря и обоза, по уходу за осадным и штурмовым снаряжением, черновое обслуживание артиллерийского парка. Следовательно, китайская пехота составляла большую часть корпуса, но её не следует рассматривать как самостоятельный субъект событий. Командовали ею маньчжуры; сражалась она за маньчжурские интересы178. И конечно, китайские солдаты были бесконечно далеки от «обид» дауров, о существовании которых они узнали лишь под стенами Кумарского острога.

Учитывая, что главной задачей корпуса было взятие двух укреплённых пунктов (Кумарский и Албазинский остроги), можно утверждать, что монгольский компонент был в нём невелик. Речь шла, скорее всего, о вспомогательном подразделении, предназначенном для разведки и карательных действий против гражданского населения.

Участие дауров и дючеров следует рассматривать, по преимуществу, как представительское. Их силовой потенциал был подорван. Особенно велики были воинские потери, понесённые ранее дючерами. Что касается дауров, то немалая их часть не выступила, либо, помня об оммаже России, либо ожидая дальнейшего развития событий. Но, с другой стороны, дауро-дючерская составляющая усиливала разведывательные возможности корпуса Минъандали. Кроме того,  в боях можно было умело использовать высокий уровень антирусских настроений дючеров.

Маньчжурское войско не имело недостатка в военно-техническом оснащении. Степанов перечислял осадную и штурмовую экипировку противника: «щиты у них были на арбах, а те арбы были на колёсах, и щиты деревянные, кожами поволочены, ... а на тех арбах были лестницы, а по конец лестниц колёса, а на другом конце гвозди железные и палки, и на тех арбах привязаны были дрова, и смольё, и солома для зажегу, и острог у них копейчатый был же ... и всякие приступные премудрости»179. В этом описании угадываются осадные щиты на колёсах, лестницы с приспособлениями для закрепления на гребне крепостной стены и подвижное полевое укрепление вагонного типа («острог копейчатый»)180.

С помощью всех этих средств можно было приблизиться к острогу и начать штурм, но перед этим желательно было нанести максимальный ущерб стенам. Для этого противник располагал зажигательными материалами и средствами их доставки - Степанов упоминает «огненные стрелы». Однако применить их было не просто. Для этого пришлось бы войти в зону прицельной стрельбы защитников острога. Кроме того, русские могли пропитать стены водой. Минъандали намеревался решить проблему разрушения стен современными средствами - в его распоряжении было 15 орудий.

По мнению К. В. Асмолова, это были архаичные китайские пушки «хун-и пао»181, но данное оружие было, скорее, психическим. Его убойная сила находилась ниже всякой критики. Маньчжуры уже были знакомы с европейскими орудиями и, серьёзно относясь к предстоящей кампании, вряд ли предпочли ей неэффективную псевдоартиллерию. Вдобавок, они знали, что русским тоже известен огненный бой. И потому только очень наивный человек мог рассчитывать на их испуг при фактически бесполезной пальбе «хун-и пао». Это означает - по Кумарскому острогу била артиллерия европейского производства.

В распоряжении Степанова были 510 человек и три орудия. Сопоставив этот потенциал с силовыми возможностями врага, следовало принимать одно очевидное решение - отступать, но этого не произошло.

С военно-географической точки зрения, позиция на Кумаре была безупречной. Острог стоял на возвышении при слиянии двух рек, которые летом служили естественной преградой, а зимой их замёрзшие русла идеально простреливались, но это имело вес при нормальном соотношения сил в оборонительном сражении - один защищающийся против 5-7 нападающих. Под Кумарой оно выглядело как 1:20.  К тому же, противник обладал превосходством в тяжёлом вооружении: на один пушечный ствол у казаков приходилось пять у маньчжуров. Почему оказавшийся в таких условиях Степанов не отступил? Рассмотрим факторы, которые представляются столь существенными, что именно их наличие определило принятие им столь нелогичного решения.

В первую очередь, нужно отказаться от взгляда на землепроходческих командиров как на «залихватские» личности, спонтанно бродившие в поисках добычи. Разумеется, идеализировать их не следует. В землепроходчестве имели место все, в том числе - и самые негативные издержки покорения новых земель, а его лидеры по своим моральным качествам тоже были разными людьми, но следует понимать, что это были государственные люди, решавшие определённые, поставленные от имени страны, задачи. Они не щадили себя ради их выполнения и вполне осознавали Свою миссию. Поэтому, собственно, их имена и вошли в историю182. И если Степанову была поручена оборона Приамурья, то он с полной отдачей выполнял это поручение.

Далее следует коснуться эмоционально-психического фактора. Его нельзя игнорировать, как минимум, по двум причинам:

- поступки совершаются конкретными людьми с их личностными психологическими установками. В этой связи опрометчиво полагать, что Степанов и его люди не были отважны, не привыкли рисковать;

- различные стороны группового мировоззрения, моральных установок, в отдельные эпохи играют определяющую роль в поведении коллективов. И не имеет значения, понимаем ли мы в настоящее время эти «механизмы» мотивации действий, или нет, кажутся ли они нам серьёзными или смехотворными. Наш предки руководствовались ими, подчиняясь нормам своей эпохи183. Рассмотрим, как таковые выглядели в представлении Степанова и его людей.

Добровольно вступив на путь ратного ремесла, и чтя его традиции, они не могли бросить на произвол судьбы то гражданское население, для которого их отряд служил единственной защитой. Степановцы кормились, буквально, из рук этих людей, и потому предать их не могли. Для них в данной ситуации психологически легче было с честью погибнуть.

Огромное значение имело и та сторона мировосприятия, которую позже стали нелестно именовать «религиозным фанатизмом». Отступить от принесённой на кресте клятвы верности Государю и Отечеству было немыслимо. Нарушив её можно было спасти тело, но погубить душу. На это мало кто из живших в XVII в. решился бы даже перед лицом самой страшной угрозы своей жизни.

Следует вникнуть в эмоциональное состояние оборонявших Кумару воинов. Всё указывает на то, что среди них царила атмосфера жертвенной готовности принять бой за веру, уверенности в том, что их дело угодно Высшим силам. Известно, что задолго до битвы, степановцы постились и усилено молились. Во время сражения многим из них было явление образов Святого Спаса и Богородицы, которые наводили, по их словам, на маньчжуров «ужас и трепет». К чести степановцев, это состояние было направлено ими в нужное русло. Среди них не было нервных срывов, неуправляемых поступков. Напротив, они были настроены более чем решительно. Достаточно заметить, что никто из их числа, чётко осознавая своё положение, не дезертировал ни до начала, ни во время сражения.

Неизвестно, сколь эффективна оказалась бы Божья милость, надейся Степанов и его люди лишь на неё. Уверенность им придавали результаты проделанной накануне сражения работы. Для укрепления Кумарского острога был предпринят максимум усилий. В итоге, он обратился в совсем нетипичный для Приамурья XVII в. фортификационный пункт: «Острог ... был поставлен на валу стоячий, а по углам вывожены были быки, ... а круг того острожка копан ров .. в ... сажень печатную, а ров в ширину две сажени, а круг того рва бит чеснок деревянный, а круг того чесноку деревянного бит чеснок железный стрельной опотайный ... А в остроге были исподний и верхний бои, а внутрь острожной стены засыпали хрящом ... от пушечного боя ... да в острожке был срублен раскат, и с того раската били мы ... по тому богдойскому войску»184.

Судя по описанию, острог опоясывала двойная бревенчатая стена, набитая внутри смесью дроблёного камня с землёй («хрящём»), с башнями («быками»), двумя (верхним и нижним) рядами бойниц. Изнутри она усиливалась подпорным земляным скатом. Её высота увеличивалась подведённым насыпным валом. Кроме того, имелся многослойный пояс внешних защитных сооружений. Это был ров, по внешнему периметру которого шёл пояс вырытых в землю деревянных «ежей» из заострённых кольев («деревянный чеснок»), пространство между которыми было засыпано стальными шариками с шипами («чеснок опотайный»).

Кумарский острог превратился в настоящую крепость. Её инженерное усиление было осуществлено за два неполных месяца (ноябрь и декабрь) 1654 г. Известна дата начала работ - 2 ноября, которые закончились к тому времени, когда уже приходилось «сечь мёрзлую землю».

Итак, Минъандали двигался по Хинганскому «горлу», но тем самым он поставил себя в сложное положение. Межгорный проход был закрыт Кумарским острогом. Обойти его было невозможно, т.к. горный рельеф сковывал возможность манёвра. Попытка выйти из Хинганского «горла» и найти иной маршрут требовала дополнительного времени, в течение которого лёд на Амуре мог начать подтаивать. Наконец, внешнее спокойствие защитников Кумары внушало мысль, что разведка занизила их численность. А это не исключало возможности контратаки русских.

По зрелому размышлению, Минъандали остановил движение корпуса для выяснения обстановки. Тем временем, амурский лёд действительно стал ненадёжным для прохождения большой массы войск с тяжёлым вооружением. Операция, задуманная как стремительный и сокрушительный удар, провалилась. Оправдать эту неудачу теперь можно было лишь одним - взятием Кумарской  крепости.

Маньчжуры подошли к нему 13 марта 1655 г. Вне стен была застигнута вышедшая на заготовку леса группа из 20 степановцев под командованием И. Телятьева. Они были окружены и начали отбиваться. Большинство из них пало, но Степанов организовал вылазку, что позволило дровосекам прорваться к крепости. Не ожидавший контрудара неприятель понёс серьёзные потери: «и тех же богдойских людей побивали»185.

Эта стычка показала настрой осаждённых. Начались переговоры. Степанову и его людям взамен на капитуляцию предлагались деньги, командные посты в имперских войсках. Ответом был отказ. На все эти события потребовались два-три дня. Следовательно, непосредственное начало битвы за острог следует отсчитывать  с 15-16 марта.

Вплоть до 23 марта обстрел вёлся «всякий день и ночь», т.е. - круглосуточно. Позже осаждённые собрали внутри крепости и вокруг неё 350 ядер. При этом на каждое найденное ядро приходилось, как минимум, одно необнаруженное. Следовательно, за сутки по острогу производилось 80-100 выстрелов - плотность огня для XVII в. достаточно высокая, но бомбардировка оказалась неэффективной - Степанов в «Отписках» не сообщил о заметном ущербе от неё. Причин тому может быть несколько:

- стены были крепкими, а «хрящ» амортизировало удары ядер;

- пушки у маньчжуров оказались не лучшего качества;

- маньчжурские канониры были плохо обучены.

Двадцать четвертого марта Минъандали отдал приказ о штурме. Пехота «со все четыре стороны» приблизилась к первой линии обороны (заграждения из деревянного и россыпям железного «чеснока») и завязла на ней под плотным огнём степановцев, который вёлся  «с нижнево и верхнево бою» [с обоих рядов бойниц - авт.]186. Подойти к стенам ей не удалось.

Тогда Минъандали, видимо, решил использовать численное превосходство, введя в бой все пешие резервы. Это привело к обратному последствию - солдаты сгрудились под огнём вдоль внешнего заграждения, подразделения смешались, боевое управление было потеряно. Такой благоприятный момент не ускользнул от внимания Степанова. И пока противник не навёл порядка в своих рядах, он предпринял вылазку. Его люди атаковали потерявшую стройность построения и деморализованную неудачей вражескую пехоту. Эффект от этого удара был высок. Противник начал отступление к своему лагерю, которое, судя по всему, стало беспорядочным.

Сумятица, возникшая в стеснённом пространстве, а так же - разноязычие личного состава, которое в критический момент боя могло сыграть роковую роль (находившиеся в состоянии стресса китайские солдаты перестали понимать команды офицеров-маньчжуров), вновь не позволили маньчжурскому войску реализовать свой численный перевес. Степановцы ворвались в лагерь осаждавших, где уничтожили часть «приступных мудростей», захватили две пушки и пленных. Эта отважная контратака положила конец штурму. Русские отошли в острог, маньчжуры начали приводить себя в порядок.

Новых активных действий Минъандали не предпринимал. Самое очевидное тому объяснение - тяжёлые потери, понесённые  24 марта.

Маньчжуры без особой цели простояли под Кумарской крепостью до 3 апреля 1655 г. На следующий день Минъандали скомандовал отступление. Причин тому могло быть несколько:

- результаты штурма выглядели обескураживающее;

- вследствие всего этого моральный дух солдат упал, и они стали трудно управляемыми;

- в маньчжурском войске, которое рассчитывало на стремительный рейд, закончилось продовольствие и медикаменты.

Это отступление выглядело странно. Маньчжуры покинули позицию, придав огню уцелевшие осадные приспособления. Они «пометали ... в воду» свою «куяшную одежду», т.е. тяжёлые доспехи. Наконец, в трофеях у степановцев после их отхода оказались ещё 30 пудов пороха и 730 неиспользованных противником ядер.

Из всех этих деталей, более или менее, ясна одна - сожжение осадных приспособлений, которые Минъандали мог посчитать обузой на обратном пути. Впрочем, генерал рисковал - их создание потребовало в своё время немало усилий и средств, и потому данный шаг наверняка требовал очень серьёзных обоснований перед лицом высшего командования.

Фактам утопления доспехов и завладения казаками порохом и ядрами логичного объяснения нет. Потеря дорогостоящего воинского снаряжения и боеприпасов при отходе в боевом порядке немыслимы - их утрата предполагает самую серьёзную ответственность. Маньчжуры не могли просто так бросить в реку доспехи и подарить Степанову порох и ядра. В этой связи возникают два предположения.

Во-первых, корпус Минъандали мог оказаться в таких условиях, что ему ради возможности осуществления отхода от Кумарской крепости пришлось «откупаться» от казаков. Правда, представить себе, какие обстоятельства могли стать причиной подобной ситуации, крайне сложно.

Более вероятным представляется другое предположение: возможно, 4 апреля состоялась ещё одна, почему-то неупомянутая в «Отписках» вылазка. В колонне отступавших объектом внимания Степанова стали повозки с порохом и ядрами, в конвое которых образовалась замеченная со стен Кумарской крепости брешь. При этом нападение оказалось столь неожиданным, что обозные солдаты в замешательстве принялись уничтожать иную ценную материальную часть войс- ка - складированные перед маршем на телеги тяжёлые доспехи.

Так или иначе, но степановцы овладели немалой частью боеприпасов неприятеля. Минъандали не смог отбить их, хотя такая утрата грозила ему дисциплинарными последствиями. Его войско продолжило отход.

Итак, Степанов отстоял вверенную ему крепость. Поле боя осталось за русскими. Их потери, судя по всему, оказались незначительны. По всем канонам войны, победа была полной и несомненной.

Для своего времени она стала знаковой. Ею Россия утвердила право на территориально-политическое присутствие в Приамурье. Поэтому на первый взгляд удивительно, что подвиг Степанова и его людей не был отмечен наградами187, но знание общей политической обстановки того времени рассеивает недоумение.

Россия воевала с Польшей. Боевые действия велись на широком фронте - от Смоленска до Запорожья. Одновременно зрела кампания против Швеции. В таких условиях, победное сражение на дальней окраине с практически неведомым для московских политиков неприятелем, не представлялось событием, которое требовало немедленной адекватной оценки, но за Уралом на этот счёт преобладала иная точка зрения. Здесь до конца XVIII в. была популярна песня «Во Сибирской во украйне, во Даурской стороне», рассказывавшая о героях Кумары.

Какими были результаты Кумарского сражения для маньчжуров? Они проиграли кампанию. Их людские потери не указывались, но они были, вне сомнения, велики - настолько, что вместе с ущербом в материальной части, взятие Кумарской крепости оказалось невозможно.

Придавала ли в целом Империя Цин значение поражению на Кумаре? Для ответа на данный вопрос, в первую очередь, следует вспомнить, что это государство было именно маньчжурским. И у его политической элиты сложились чёткие представления о различных категориях своих владений.

Масштабы боёв, которые маньчжуры всё ещё вели в Китае, были внушительнее Кумарской битвы, но столкновение на ранее никому неведомой речке произошло близ коренного маньчжурского домена.  А о том, какой «вес» он имел в территориально-политических ценностях Империи Цин, известно. Поэтому она бросила против Степанова такие значительные силы. Для неё это действительно была проблема, которую она старалась закрыть раз и навсегда.

Вдобавок, Кумарское поражение могло иметь для Империи Цин крупный внешнеполитический негатив. Заслужено обретя в глазах «третьих» стран репутацию грозной военной силы, она проиграла битву гораздо более малочисленному и хуже вооружённому противнику. Распространение этой информации могло приобрести крайне нежелательный внешний резонанс, который мог выразиться:

- в ущербе престижу Империи Цин при построении её отношений с европейскими государствами;

- на состоянии вассальной покорности Кореи и монгольских племён;

- в морально-политическом воздействии на продолжавшееся китайское сопротивление маньчжурским захватчикам.

Поэтому было сделано всё, чтобы факт битвы на Кумаре не получил огласки, а невнятные слухи интерпретировали её как мелкую стычку, завершившуюся «недоразумением»: по официальной версии, корпус Минъандали отступил исключительно из-за нехватки продовольствия.

Вместе с тем, властям Империи Цин следует отдать должное. Сделав необходимые выводы из произошедшего, они предприняли энергичные усилия для выравнивания ситуации, и её перелома в свою пользу.

Несмотря на блестящую победу, Степанов трезво оценивал расстановку сил в регионе: 7 июня 1655 года он сообщил Лодыженскому, что остался без боеприпасов и «оберегать стало Государевы казны ... и своих голов нечем»188. Правда, он лукавил: под Кумарой его трофеем стали крупные запасы пороха, но эту хитрость объясняют его последующие слова: «богдойских всяких воинских людей над нами есть много, ... и нам, холопам Государевым, поселиться нигде накрепко не дадут»189. Т.е., Степанов осознавал, что Империя Цин будет посылать против него новые войска, её эмиссары не прекратят подрывную работу среди местных племён. И его силы на этом фоне явно недостаточны. Он упорно пытался привлечь внимание к тому, что ситуация остаётся тревожной.

Но Степанов не имел намерения отступать. Заставить его отойти от занятого рубежа мог лишь приказ первого лица Российского государства. В «Отписке» Лодыженскому он писал: «Ноне ... ожидаем Государева указу. А отойти с Великия реки без Государева указу не смеем»190.

Между тем, отношения Степанова с якутским воеводой всё более обострялись. Известие о победе на Кумаре усилило отток колонистов из Якутии на Амур. К лету 1655 г. здесь насчитывалось 1,5 тыс. крестьянских семей191, большинство которых прибыло сюда из Якутского воеводства. Раздосадованный воевода приказал установить на Тунгирском волоке караул, возвращавший людей назад под угрозой применения оружия. Степанов не остался в долгу: в июле 1656 г. он выдворил с Амура пришедший из Якутска за сбором ясака отряд Ф. Пущина. Эта встреча, по известным обстоятельствам, несла в себе элемент напряжённости. Вдобавок, Степанову стало известно, что Пущин совершил нападение на «мирных» дауров, и он не скрывал своего раздражения: в «Отписке» несколько раз упоминается, что пущинский отряд прибыл в Приамурье «неведомо зачем»192. Степанов не пропустил его к низовьям Амура, на земли лояльных гиляков, заставив его удалиться сторону Аргуни.

Усложнил возникшую ситуацию и «Забайкальский фактор».  В 1654 г. был основан Нерчинский острог. Это стало причиной слухов, что он станет центром нового воеводства, которому переподчинят Приамурье. Отсюда и могла проистекать дерзость Степанова, откровенно давшего понять Лодыженскому, что указы из Якутска для него ничего не значат.

Конфликт Степанов - Лодыженский имел роковые последствия. Разумеется, Якутское воеводство не являлось неисчерпаемым источником воинских ресурсов. И всё же, хотя бы минимальная, но регулярно поступавшая оттуда помощь могла существенно поправить дела  в Приамурье, но её не было. Основная вина в создавшемся положении лежит на Лодыженском. Будь он более терпим, и пойди он по пути своих предшественников - Головина и Францбекова, Степанов оказался бы более эффективен в обороне российского фронтира на Амуре.

Между тем, в Приамурье происходили и заметные позитивные подвижки: 11 июня 1655 года лояльные даурские князья доставили  в Кумарский острог ясак и подтвердили присягу на подданство России. Это позволило Степанову вновь начать действовать, не опасаясь за свой тыл.

Новый поход начался в 20-х числах июня 1655 г. Обычно в качестве его итога упоминается «чисто» географический результат - открытие Уссури. Но, зная характер этого командира и имевшуюся в Приамурье обстановку, опрометчиво полагать, что самоцелью Степанова было открытие новых рек. На этот раз (пока маньчжуры приходили в себя после поражения) объектом его внимания стали, скорее всего, гольды. Реконструкция последующих событий выглядит следующим образом.

В своё время гольды участвовали в нападении на Ачанский городок, а после поражения под его стенами приняли российское подданство. Однако, в связи с удалением Хабарова, они заняли выжидательную позицию, не выступая против русских, но и прекратив подчиняться им. Располагаясь между занятым Степановым Средним Приамурьем и подданной России Гиляцкой землёй, их домен имел важное стратегическое значение. Кроме того, утрата контроля над ним означала потерю важного источника ясачного сбора.

Выступление Степанова поставило гольдов в трудное положение. С запада к их землям приближался более чем серьёзный противник, а их тылам угрожали гиляки.

Так как клан ачанов после разгрома 1652 года уже не смог восстановить свои силы, первенство в гольдской среде перешло к более многочисленным и, возможно, менее воинственным, южным кланам. Скорее всего, это были проживавшие в районе современного Хабаровска, натки. Их вожди не рискнули оказать Степанову сопротивление, и предпочли отойти вверх по Уссури. Вероятно, они полагали, что русские не последуют за ними по незнакомой реке на юг, т.е. -  в сторону маньчжуров. Кроме того, будучи «речными людьми», натки не рискнули массово углубиться в целом дискомфортный для них горный ландшафт, избрав путь для отступления в более привычных для них окружающих природных условиях.

Однако в начале июля 1655 г. преследователи вошли в Уссури. При этом Степанов, поскольку отряд под его командованием не воевал с гольдами, наверняка демонстрировал дружелюбие. Он проследовал по этой реке примерно до устья Большой Уссурки193, которое стало крайней точкой его продвижения. Видимо, здесь он настиг натков, которые, надо полагать, были немало утомлены своим бегством.

Отсутствие упоминаний о столкновении свидетельствует о мирном исходе дела. Скорее всего, Степанов напомнил беженцам о выполнения обязанностей оммажа, и гарантировал им в этом случае неприкосновенность. Очевидно, эти условия были приняты, т.к. в течение долгого времени о выступлениях гольдов против русских не известно.

Договорённости, достигнутые с наиболее влиятельным кланом, автоматически способствовали их распространение на всю гольдскую среду. В результате, всё Нижнее Приамурье снова вернулось в орбиту прямого политического влияния России.

Первая половина следующего, 1656 г. принесла Степанову какие-то новые положительные моменты. Судя по последующим событиям,  у него в достатке появились боеприпасы, а численность отряда приблизилась к тысяче человек. Откуда он получил столь серьёзное пополнение, можно лишь предполагать, но Степанов чувствовал себя столь уверено, что 22 июля 1656 года перенёс свою резиденцию из хорошо укреплённого Кумарской крепости ещё ниже по течению Амура в новый, Косогорский (Косогирский, Косогурский) острог.

Вопрос о месте его положения так же остаётся открытым и является предметом полемики. Первым по этой проблеме высказался академик Г.Ф. Миллер в XVIII веке. Во время путешествия по Сибири (1733-1743 гг.) он собрал огромное количество архивных материалов, на основании обработки которых, в частности, сделал вывод о размещении Косогорского острога в устье Амгуни, на Гиляцкой земле.

Высказанное по данному поводу мнение Миллера имело умозрительный характер, не было подкреплено указаниями на какие-либо документы и не сопровождалось собственными обоснованиями.  И надо заметить, что он успел обработать лишь малую часть собранных им источников, а многие из опубликованных по итогам его сибирской экспедиции записей имели предварительный характер.

Вероятно, основанием для помещения Миллером Косогорского острога в низовьях Амура, является «Отписка» Степанова от 22 июля 1656 г. В её начале он упоминает о том, что тот не отпустил из этого пункта отряд Ф. Пущина «на море». Отсюда, скорее всего, и последовал вывод, что это событие произошло в пункте, расположенном близ морского побережья.

Научный авторитет Миллера стал основанием для последующего формирования представления о дислокации Косогорского острога. В XIX веке его подкрепил своим выводом Г.И. Невельской: «против устья Амгуни он [Степанов - авт.] построил Косогорский острог»194. При этом каких-либо новых доводов в подтверждение этого мнения не приводилось. Тем не менее, оно оказалось преобладающим, а в конце ХХ века стало поводом для проведения археологических изысканий в районе села Тыр, которые, впрочем, закончились безрезультатно.

Между тем, сторонники рассмотренной гипотезы упускают из внимания многие существенные моменты.

В начале «Отписки» от 22 июля 1656 г. имеется тестовый пробел. Затем её большая часть повествует о том, что Степанов и Пущин находились близ устья Сунгари, и что пущинский отряд был отправлен восвояси, вверх по Амуру именно с этого места. Значит, упомянутый документ никак не свидетельствует о нахождении Косогорского острога в низовьях Амура. Напротив большая часть его содержания связана с Сунгарийский устьем. Это позволяет предполагать, что место встречи Степанова и Пущина, Косогорский острог, располагалось где-то близ Сунгари.

В пользу этого предположения говорят логика связанных с ним событий и основанные на них следующие реконструктивные построения:

- Степанов много времени проводил в Косогорском остроге. Между тем, основным объектом его внимания являлось русло Сунгари. Он стремился блокировать эту водную артерию как главный путь следования атакующих маньчжурских войск. Кроме того, Степанов, как будет видно из его дальнейших действий, был озадачен обозначением государственной границы России, которую он стремился сдвинуть как можно южнее. Находясь в низовьях Амура, решать эти задачи было невозможно;

- в условиях накала военного противостояния в Среднем Приамурье на отрезке устье Зеи - устье Сунгари, создание острога в низовьях Амура было бессмысленным действием;

- В Гиляцкой земле уже имелось укрепление. Очевидно, это был один и тот же пункт, созданный некогда Поярковым, а затем использованный мятежниками из хабаровского отряда, и самим Хабаровым. Значит, строить здесь новый острог не имело смысла; достаточно было привести в порядок старый. Кроме того, лояльность гиляков не позволяла раздражать их возведением дополнительного укрепления;

- Косогорский острог стал важным звеном боевых действий  в 1658 г. Между тем, известно, что маньчжурские войска тогда к низовьям Амура не спускались. Напротив, остатки степановского отряда, укрылись от преследования именно близ устья Амура, небезосновательно полагая, что противник сюда за ними не последует.

Это означает, что расположение Косогорского острога следует отождествлять со Средним Амуром, как можно ближе к месту сосредоточения главных территориально-политических интересов Степанова и его действий. Эту мысль развивал Б.П. Полевой, приводивший дополнительные доводы в её пользу.

Так, он указывает, что известный этнограф Б.О. Долгих в 60-х годах ХХ века изучив Амурскую ясачную книгу 1655-1656 гг., обнаружил в ней указание о том, что 26 июля 1656 года дючерский «князь» Чекунай доставил в Косогорский острог ясак. Кстати, упоминавшийся главарь мятежников Поляков в доносе на Хабарова сообщал о размещении «Косогорного улуса» на землях дючеров. Кроме того, Полевой приводит выдержку из последней «Отписки» Степанова, где тот указывает, что весной 1658 года он находился «недошед Шингалу-реки  в Косогорском улусе»195, т.е. - где-то близ устья Сунгари.

Вместе с тем, связывая в смысловом отношении Косогорский улус с устьем Сунгари, Полевой увязывал место его размещения со скальным уступом Кырма, который расположен на правом берегу Амура западнее Хабаровска недалеко от устья Уссури. В целом, это предположение представляется вполне логичным, наиболее соответствующим тому положению дел, которое сложилось в Приамурье в середине XVII века. Вместе с тем, проверка этого предположения представляется крайне затруднительной, поскольку утёс Кырма в настоящее время расположен на территории КНР, и организация на это место проверяющей экспедиции, по понятным причинам, невозможно. Однако в любом случае очевидно, что Косогорский острог располагался не на Нижнем, а на Среднем Амуре - напротив современного Смидовичского района ЕАО.

Разумеется, Косогорский острог в оборонной мощности уступал и Албазину, и, тем более, Кумарской крепости. Он был невелик и, скорее всего, представлял собой стандартное частокольное укрепление. Для его должного обустройства у Степанова не хватило времени. Летом 1656 г., ему пришлось совершить ещё один поход.

Охотским морем из Якутска на Гиляцкую землю прибыл отряд О. Ло­ги­нова (30 человек). Его прибытие отметилось конфликтом,  в ходе которого гиляки перебили русских. Об этом, скорее всего, Степанову сообщили доставившие в Косогорский острог ясак гольды196. Реакция на данное сообщение была мгновенной по трём причинам:

- этот инцидент мог стать началом общего восстания племён  на восточном фланге Степанова;

- оно могло пресечь поставки значительной части ясака;

- ранее гиляки были всегда надёжны. В конфликте следовало разобраться на месте, и принять правильное решение.

В ноябре 1656 года Степанов прибыл на Гиляцкую землю, где  и провёл расследование. Его проход сюда не носил карательного характера: на это указывает мягкий вариант развития событий: «И я, Онофрей, проведав допряма [т.е. - проведя следствие - авт.], им ...давал наказание, ... и дав наказание, привёл их к шерти [заставил повторить присягу на подданство - авт.], и отпущал по своим улусам»197. Судя по всему, ответственность понесли лишь те, кто лично имел отношение к убийству Логинова и его людей. При этом всё, видимо, обошлось либо телесным наказанием, либо выплатой дополнительного ясака.

Произошедшее указывает на следующие обстоятельства:

- столкновение, скорее всего, спровоцировало поведение логиновцев. И это, при беспристрастном разбирательстве, это существенно снизило порог вины взявшихся за оружие гиляков;

- отряд Логинова явился из Якутска «в обход» Степанова, уже получившего ясак от гиляков. Двойное налогообложение могло возмутить их само по себе;

- незадачливые сборщики были присланы Лодыженским. Это во многом объясняет проявленную лояльность к гилякам со стороны Степанова. Своим поведением он дал понять якутскому воеводе, что не позволит ему распоряжаться в Приамурье.

Итак, угроза восстания была ликвидирована мирным путём. Гиляки подтвердили подданство России и передали Степанову уцелевшего члена логиновского отряда - тунгуса-проводника Широнку (Широнка).

Вернувшись в Косогорский острог, Степанов, всё же, выслал  в Якутск собранный ясак: 95 сороков соболей, 24 отдельных соболиных шкурки, 62 собольи шубы и 39 собольи пластины198, а так же - меха красных и чернобурых лисиц. Это была его последняя «посылка» Лодыженскому.

1657 год отметил важное событие, которому предшествовала трагическая прелюдия. Весной Степанову стало известно, что дючерская засада уничтожила на Амуре отряд из 40 человек199. Кем были эти люди? Предположение о «гулящем» отряде исключено. В Приамурье царила фронтовая обстановка. Искатели лёгкой поживы знали о высокой вероятности отпора со стороны аборигенов или столкновения с маньчжурами. Ничего хорошего не сулила им и встреча со Степановым.

Многое объясняет маршрут погибшего отряда: из Забайкалья мимо Албазина вниз по Амуру. В нём можно видеть эмиссаров из Нерчинска, которые шли в Косогорский острог к Степанову. Повод для встречи был определённый - координация усилий по организации Нерчинского воеводства. Очевидно, имелся ряд позиций, которые требовалось согласовать с представителем российских властей в Приамурье.

Для Степанова контакт с людьми из Забайкалья был очень важен. Он подтверждал правильность его интуитивной тяги к ориентации на Нерчинск, как новый реальный центр Юго-Восточного фронтира России.

Выделение забайкальской и приамурской частей Якутского воеводства в отдельную административную единицу стало во второй половине XVII в. объективной необходимостью. Якутск был слишком отдалён от этих земель, которые испытывали на себе всё возрастающее военно-политическое давление Империи Цин. Между тем, угроза с её стороны обретала чёткую пространственную структуру.

Долина Средней Сунгари стала местом дислокации имперских вооружённых сил. Сосредоточенная здесь группировка оценочно составляла 20-25 тыс. человек. Ею была создана относительно развитая инфраструктура, состоявшая из опорной крепости Нингута (современный Нинъюань), 10-15 укреплённых военных лагерей и верфи на Сунгари (район современного Харбина). Её заслоном служили перемещённые на Среднюю Сунгари дючеры. Серьёзную военную силу те уже не представляли, но их использовать для охранной службы и диверсий.

Левый фланг этой группировки был представлен вооружёнными силами монголов общей численностью в 30-40 тыс. всадников. Безусловно, они были рассеяны на большой территории от Селенги до Дунбэя, раздроблены по племенному принципу и не имели современных вооружений, но вассальная зависимость от Империи Цин придавала им чётко ориентированный территориальный вектор против Забайкалья.

Таким образом, обстановка на Юго-Восточном фронтире России действительно требовала того, чтобы её отслеживали из географически более близкого к разворачивавшимся событиям центра. Нерчинск подходил для этой цели более всего: в Забайкалье уже сложился устойчивый фон российской колонизации; из него шла прямая трасса на относительно обеспеченный воинскими ресурсами Енисейск.

Неизвестно, откуда исходила инициатива образования Нерчинского воеводства. Легче сказать об обратном. Внимание Москвы,  в основном, занимали войны с Польшей и Швецией. И она вряд ли детализировала проблемы отдалённой юго-восточной окраины. Для якутского воеводы отделение Забайкалья и Приамурья давало возможность избавиться от беспокойного южного порубежья подчинённых ему земель. Но, имея представление о характере Лодыженского, можно полагать, что с соответствующим предложением выступил не он.

Вполне вероятно, что с момента основания в 1654 году Нерчинска, в этом городе сложилась инициативная группа, которая затем  и подала соответствующее обоснование в столицу. При этом нельзя исключить, что её члены находились в контакте со Степановым. Обстановка на Амуре была ему известна как никому другому; отношения  с Лодыженским - натянуты. Потому он мог оказаться в числе лиц, ходатайствовавших об образовании Нерчинского воеводства.

Доказательством наличия у Степанова контактов с Нерчинском может служить важная акция, предпринятой летом 1657 года. Речь идёт о первой разметке государственного рубежа России в Приамурье. Пограничные знаки были тогда установлены в устье Бикина, на Сунгари, севернее современных Цзямусов200, на Большом Хингане севернее современного Цицикара201. Между этими пунктами проведение пограничной линии представлялось оптимальным через верховья Нэнцзяна к Малому Хингану и по его водоразделу - к Нижней Сунгари. Отсюда она должна была выходить к Бикину по северным склонам Фыньшуйгана и Ванданьшаня. Следует признать, что принятый абрис границы не был взят произвольно.

Главными очагами российской колонизации на юго-восточном фронтире в XVII в. являлись Верхне-Амурская равнина и Забайкалье, но тесное их соседство с враждебной внешней средой заставляло искать природные защитные рубежи. На первый взгляд, такую роль могли играть водные преграды - Аргунь и Амур, но более пристальный анализ обнаруживал в данных линиях прикрытия существенные изъяны.

Эти реки непосредственно соседствовали с ареалами земледельческой колонизации. И враг, сумев преодолеть их, мог нанести удар прямо «в сердце» российской государственности на Дальнем Востоке. К тому же, в течение полугода эти водотоки скованы льдом. И тогда их оборонная ценность (при имевшихся тогда вооружениях) резко снижалась.

Отсюда возникло стремление отодвинуть границу как можно дальше к югу. В случае военной угрозы противник должен был быть остановлен на Большом и Малом Хингане, Фыньшуйгане и Ванданьшане, высоты которых можно было защищать небольшими силами. Если ему, всё же, удалось бы прорваться к линии Аргунь - Амур, то выйти на неё он должен был измотанным и обескровленным в боях на горных перевалах.

В этой рубежной линии имелось три естественные бреши: Хинганское «горло», долины нижних течений Сунгари и Уссури. Однако Хинганское «горло» запирал Кумарский острог. К тому же, двигаясь по нему, враг подставлял свой левый фланг удару со стороны союзных русским солонов и «конных» тунгусов. Что касается сунгарийского и уссурийского проходов, то они были достаточно узкими, и блокировать их особого труда не составило. Кроме того, устье Сунгари перехватывалось из Косогорского острога, а на Уссури маньчжурских войск не было202.

Пограничные знаки на Большом Хингане, скорее всего, были выставлены людьми из Нерчинска. Водружение знаков на Сунгари было делом Степанова. Позднее, в «Отписках», датируемых концом 1657 - началом 1658 гг. он упоминает об уничтожении маньчжурами на этой реке столбов «межи Государевой» и их новой установке.

Нерчинское воеводство было образовано в 1658 г. Возглавивший его А. Пашков полностью отдавал себе отчёт в значимости фигуры Степанова. Из уважения к именитому командиру, он не стал вызывать его к себе, а, напротив, специальным гонцом уведомил о переподчинении от Якутска. Таким образом, зиму 1658 г. Степанов встретил в Косогорском остроге, рассчитывая, скорее всего, возобновить фортификационные работы весной, после оттаивания грунта. Теперь он мог рассчитывать на помощь из более близкого, позитивно настроенного Нерчинска. Это внушало дополнительные надежды, но жизнь внесла в них свои коррективы.

Весной снова был перехвачен дючерский отряд. Пленные сообщили, что близ устья Сунгари стоит маньчжурская речная флотилия. Занятая позиция была не случайной. Войдя в Амур, противник мог направиться как в сторону Кумарской крепости, так и Косогорского острога.

В начале июня Степанов направил вверх по Амуру разведку. Она должна была обнаружить стоянку неприятельских кораблей и оценить её силы, но рейд оказался безрезультатным. Маньчжуры обманули бдительность командира разведчиков К. Иванова, укрывшись между многочисленных островов амурского русла. Место нахождения и мощь противника остались для Степанова неизвестны.

Эта неосведомлённость имела роковые последствия. Степанов, видимо, решил, что взятые весной «языки» пытались ввести его в заблуждение, и маньчжуры от Сунгари по суше снова двигаются к Кумарской крепости. Он отправил на помощь её гарнизону 180 человек под командованием Иванова, а сам с отрядом в 500 человек выступил позже. Судя по всему, он намеревался проследовать на Сунгари, зайти маньчжурам в тыл, прижать их к Кумарской крепости и, взяв  в «клещи», уничтожить.

Неприятельская разведка, в отличие от степановской, оказалась в данном случае на высоте. Маньчжуры беспрепятственно пропустили мимо себя вверх по Амуру отряд Иванова; они точно знали, что Степанова в его составе нет. А ведь именно его личное устранение было одной из основных задач задуманной операции. Кроме того, уход людей Иванова, работал противника - силы Степанова разделились.

30 июня 1658 г. шедший из Косогорского острога вверх по Амуру отряд Степанова подвергся встречному удару маньчжурской флотилии из 47 судов морского типа («бусов»). Эта произошло возле Корчеевской луки. В настоящее географического объекта с таким названием нет, но несомненно, что трагедия разыгралась напротив берегов одного из трёх районов современной ЕАО - Смидовичского, Биробиджанского или Ленинского. Здесь русло амура изобилует островами, а раздробленный ими речной поток приобретает высокую скорость.

Операция была спланирована безупречно: используя дополнительную скорость движения реки, тяжёлые корабли маньчжуров врезались в медленно шедшие против течения дощаники. Эта атака буквально смяла степановский отряд и отбросила его к левому коренному берегу Амура. На стороне врага были внезапность, численное и огневое превосходство. Он умело использовал преимущество лобового удара мощными кораблями по уступавшим им в весе и размерам дощаникам. Флотилия Степанова накрыта плотным огнём с высоких корабельных бортов. На берегу на неё обрушился удар сухопутного заслона.

Шансов вырваться из ловушки практически не было, но казаки приняли бой. В их действиях видно не только личное мужество, но и чёткое руководство ими. И излишне гадать, кто был ру- ководителем.

Часть отряда высадилась на берег и, пользуясь тем, что флотилия маньчжуров, опасаясь задеть своих солдат на суше, прекратила огонь, вступила в рукопашную схватку. Ею командовал Степанов. Вниз по Сунгари, прорвавшись между потерявшими ход (и наверняка - частично севшими на прибрежную мель) кораблями противника, ушёл один дощаник. Им командовал Бекетов. Обычно этот тип судна вмещал 50 человек; но теперь дощаник нёс 95 человек. Значит, в нём находились все те, кого степановцы, пренебрегая собственной безопасностью, сочли необходимым спасать - их товарищи, раненые в первые минуты боя. Вместе с ними находилось самое дорогое достояние отряда - походная часовня, которую нельзя было оставлять на поругание врагу. Итак, паники, беспорядка не было. Имел место чётко организованный прорыв.

Сражение оказалось жестоким. Уцелевшие степановцы сообщили, что «приказного человека Онофрея Степанова да служилых людей 270 человек на том бою убили»203. Были утеряны все пушки, знамёна, походная казна отряда. Позже появилась версия о пленении Степанова, но она маловероятна. Во-первых, все свидетели единогласно говорили о его гибели. Во-вторых, маньчжуры вряд ли упустили бы случай обнародовать факт захвата столь видного противника.

Ликвидация Степанова и разгром его отряда стали наиболее успешной операцией вооружённых сил Империи Цин в Приамурье, но результат её был не полным - многим степановцам удалось уцелеть. В первую очередь, это была группа Бекетова. Он поспешил к Косогорскому острогу и, забрав с собой его гарнизон, продолжил отступление к устью Амура. Другая группа из 132 человек разметала береговой заслон маньчжуров и под командованием А. Петриловского отошла от левого берега Амура по суше. Здесь она соединилась с вернувшимся с половины пути, и каким-то образом избегшим встречи с маньчжурами отрядом Иванова.

Иванов взял руководство объединённым отрядом на себя и, держась в стороне от речного русла, но следуя вдоль него, двинулся вслед за Бекетовым, но путь на Нижнее Приамурье был закрыт: Бекетов допустил досадный для столь опытного командира, промах. Он не уничтожил Косогорский острог, который теперь заняли маньчжуры.  В оправдание Бекетова можно привести следующий довод - он спешил разминуться с врагом, имея на руках много раненых.

Так или иначе, но шедший за ним отряд Иванова попал в трудное положение, но это были люди степановской военной школы. Косогорский острог, несмотря на гибель при его штурме Иванова, был взят и сожжён, застигнутый в нём маньчжурский отряд - перебит без пощады. Принявший командование Петриловский продолжил путь вниз по Амуру.

Встреча с Бекетовым состоялась только в Амурском лимане.  То, что обе группы после разгрома упорно стремились сюда, наводит на мысль, что этот пункт был ранее избран как место сбора на случай поражения. Маньчжуры не сразу догадались бы о том, что остатки разбитого противника следует искать здесь, а за спиной у русских оказывалось море, следуя по побережью которого они могли уйти от погони к Охотску.

Вокруг Петриловского и Бекетова собралось более четырёхсот человек. После обсуждения сложившейся обстановки, каждый из командиров принял к осени 1658 года собственный вариант действий. С Бекетовым осталось около трёхсот человек - видимо, все раненые, а так же те, кто более доверял его многолетнему опыту. Они провели в Амурском лимане 1,5 года. Видимо, столько времени понадобилось, чтобы залечить раны и собрать ясак с гиляков и гольдов. Затем Бекетов кружным путём по Охотскому морю и через Джугджур добрался в 1660 году до Якутска.

Более ста человек во главе с Петриловским в сентябре 1658 года двинулись вверх по Амуру. Это был рискованный манёвр - отрезок реки близ сунгарийского устья контролировал неприятель, но Петриловский благополучно дошёл до Кумарской крепости, где всё ещё находился гарнизон из 120 человек. Здесь было принято неожиданное решение - идти не в Албазин, а в Якутск. Логика этого манёвра не совсем ясна, т.к. для его выполнения было вовсе не обязательно совершать опасный путь из Амурского лимана до Кумарской крепости. Достаточно было остаться с Бекетовым и затем идти вместе с ним.

Гарнизон Кумарской крепости отказался идти в Якутск, и двинулся к Албазину, которого достиг к концу ноября 1658 года. Отряд Петриловского пришёл в Якутск в 1659 году - на год раньше Бекетова.

Поражение и гибель Степанова вызвали в своё время значительный резонанс. Нынешняя малоизвестность этого командира не означает, что всё обстояло так же в XVII веке. В лице Степанова Россия потеряла тогда в Приамурье талантливого политического деятеля, который за шесть лет мирно привёл в её подданство пять племён, стал одним из активных участников (если не инициатором) впервые проведённой официальной разметки крайнего юго-восточного рубежа страны.

Степанов показал себя замечательным военачальником, сломившим в лице дючеров «стержень» антироссийского аборигенного сопротивления в регионе. Располагая малыми, в сравнении с Империей Цин, ресурсами, он дважды, в 1654 и 1655 годах одержал убедительные победы над её войсками. Особенно значимой стала Кумарская битва. Русские дипломаты дважды напоминали о её исходе маньчжурам. В 1676 г. находившийся в Пекине Н. Спафарий, в ответ на угрозу войны, заявил: «Ведают ли они [цинские политики - авт.]  и сами, как осадили Комарский острог, и что взяли? А мы войною не хвалимся, а и бою их не боимся». Вслед за тем, в 1689 г. на переговорах в Нерчинске Ф. Головин одним лишь упоминанием о Кумарской битве охладил воинственный пыл маньчжурской делегации.

Обстоятельства гибели Степанова стали предметом пристального разбирательства российских властей. Новый якутский воевода П. Бу­на­ков подверг опросу как лично Петриловского и Бекетова, так и всех пришедших с ними людей. Группа Петриловского во главе с ним была направлена в Енисейск (1659 г.) для дознания куратором всех зауральских владений России воеводой И. Ржевским. Наконец, Петриловский был доставлен в Москву, где в 1660 году дал показания по роковой для Степанова битве на Корчеевской луке специальной комиссии Сибирского приказа.

Оперативность и уровень правительственной реакции по этому поводу поражают. Они не соразмерны с фактом гибели хоть и незаурядного, но, всё же - одного из многих командиров землепроходческих отрядов. Это снова заставляет задуматься о загадке личности Степанова. Почему его смерть столь взволновала столицу? Ответа нет.

Однако официальная реакция не шла в сравнение тем шоком, в которое впала российская сторона в Приамурье. Роль Степанова  в событиях 1653-1658 гг. здесь была столь велика, что его гибель, равно как и отсутствие достойного преемника, стали причиной мгновенной сдачи целого ряда важных позиций. Была оставлена размеченная в 1657 году линия государственной границы, брошена Кумарская крепость. Фактически, оказалось утрачено всё правобережное Приамурье и его левобережье ниже устья Кумары, потерян контроль над важными стратегическими высотами и межгорными проходами к югу от Амура. Русские колонисты начали спешно покидать Верхне-Амурскую равнину. Опасаясь маньчжуров и ушли в Забайкалье активно помогавшие русским «конные» тунгусы. Гольды и гиляки отложились от России, что означало утрату всего Нижнего Приамурья.

Происходящее напоминало территориально-политическую катастрофу. Региональная стратегическая инициатива переходила к Империи Цин.