Научная электронная библиотека
Монографии, изданные в издательстве Российской Академии Естествознания
РОССИЙСКОЕ ЗЕМЛЕПРОХОДЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ В ПРИАМУРЬЕ (XVII век). ИСТОРИКО-ГЕОГРАФИЧЕСКАЯ РЕТРОСПЕКТИВА
Шведов В. Г., Махинов А. Н.,
IV.2. Албазинская оборона
Рост напряжённости в Приамурье связан с началом самостоятельного правления Канси в 1676 г. К этому времени китайское национально-освободительных движение потерпело разгром, и имперский регентский совет счёл возможным передать полноту власти молодому монарху. Канси был хорошо подготовлен к выполнению своих обязанностей. Он пресёк интриги придворных группировок, облегчил положение китайского населения, пересмотрел ряд внешнеполитических приоритетов. Так, корректировке подвергся «Амурский вопрос», что диктовалось следующим:- не смотря на победы над национальным движением в Китае, Канси понимал, что сопротивление здесь так или иначе, будет продолжаться. Поэтому сохранение безопасности коренного маньчжурского домена от всех реальных и мнимых угроз оставалось одной из важнейших задач;
- Канси уже имел представление о России, как о крупной, достаточно сильной стране. Поэтому ограниченность её военного потенциала в Приамурье следовало использовать как можно быстрее, пока региональная ситуация не начала меняться не в пользу Империи Цин;
- важное влияние имели соображения политического престижа. На международной арене Империя Цин имела репутацию непобедимого государства, но утечка сведений о поражениях, которые терпели её войска от русских, став, в конце концов, достоянием дипломатов из «третьих» стран, могли поколебать сложившийся имидж. Перекрыть возможное проявление этого негатива можно было, одержав в Приамурье полную победу;
- решимость Канси стимулировалась известием о кончине царя Алексея Михайловича. Тот уделял пристальное внимание Приамурью и был хорошо информировал о состоянии дел в регионе. Теперь воцарение его слабоумного сына Фёдора внушало надежду на ослабление государственного внимания к далёкой окраине страны;
- немалую роль сыграло начавшееся на заре правления Канси сближение Империи Цин с Ватиканом. Папский престол не мог простить России победу в войне 1654-1667 гг. над Польшей, одной из «узловых» католических стран Европы, и прилагал усилия в создании для неё новых территориально-политических проблем. Резидент Ватикана в Пекине Т. Перейра прилагал максимум усилий для формирования у маньчжурской политической элиты негативного отношения к России.
Напряжённость вокруг Приамурья нарастала взрывообразно. По оценке современных китайских учёных, Канси действовал «энергично и решительно»216. В 1676 г. Пекин прибыло полномочное посольство Н. Спафария. Его целью были переговоры по проблеме межгосударственного размежевания, но русскому послу был предъявлен заведомо неприемлемый ультиматум о принятии Россией вассальной присяги Империи Цин217.
Это была официальная нота. Отказ вызвал прямую угрозу применения силы, в которой, в частности, говорилось: «Москва далеко и ... большому войску [оттуда - авт.] прийти трудно, а в ближайших местах живут люди небольшие [т.е.: населения мало - авт.], которые не смогут вредить [нам - авт.]»218. Спафарий отправил в Москву срочное сообщение о реальности скорой войны с Империей Цин, главной целью которой будет Приамурье. На это указывали и события в территориальном окружении данного региона.
В 1676 г. пост Гирин получил статус города, в который начали стягиваться перебрасываемые из Империи Цин войска. Одновременно на Сунгари (район современного Харбина) была восстановлена верфь, где в короткие сроки было построено 30 военных и 80 транспортных судов.
Внимание русских от этих приготовлений отвлекало вторжение монголов в Забайкалье, которые осадили Нерчинск. Год спустя началось восстание удских, джугджурских и алданских тунгусов. Их отряды пытались захватить Охотск и совершали набеги в окрестности Якутска. Синхронность этих действий не оставляла сомнений: они являлись частями единого плана, разработанного имперским Генеральным штабом накануне решающего выступления против России219. Он состоял в том, чтобы руками союзников сковать и без того немногочисленные силы русских в Забайкалье и Якутии. Конечно, и монголы, и тунгусы представляли собой лишь вспомогательные силы, но их действия на фланге и в тылу Албазинского воеводства грозили ему полным окружением и разрывом его территориальных связей с основным массивом российских земель.
Проведя столь основательную подготовку, Империя Цин приступила к активным действиям непосредственно в Приамурье. В 1681 г. в Албазин был передан ультиматум военного губернатора Гирина - эвакуировать «линию Черниговцева». В ответ прозвучал отказ, о чём незамедлительно было сообщено в Пекин. На следующий год Империя Цин объявила России войну. Состояние политической неопределённости в регионе закончилось - теперь в него была внесена полная ясность. В изданном по этому поводу эдикте Канси, в частности, были впервые конкретизированы территориальные претензии маньчжурского государства к России: «Русским следовало бы вернуться в Якутск, которому и надлежит быть границей»220.
Нельзя не заметить, что в самом акте объявления войны был заложен элемент лукавства. Сообщение о нём должно было достичь Москвы, как минимум, через год, но летом 1682 г. на левый берег Амура севернее устья Сунгари уже был выдвинут корпус Лантаня численностью в 10 тыс. человек, 2/3 которых составляла китайская пехота. Отдельного упоминания заслуживают входившие в него специальные подразделения: несколько сотен корейских лучников-снайперов и 20 голландских офицеров-артиллеристов. Кроме того, корпусу было передано 4,5 тыс. нестроевиков - китайских ссыльнопоселенцев, выполнявших функции обозников, носильщиков, плотников, землекопов и бурлаков. В распоряжении Лантаня имелось более 100 речных судов различного класса - от боевых кораблей до лодок.
Флотилия предназначалась для переброски артиллерийского парка, представшего собой внушительную силу: 47 тяжёлых осадных и 125 полевых орудий, которые были отлиты в Пекине французским специалистом Вербье. Орудийные расчёты были подготовлены голландскими офицерами и находились под их командой. Эти данные указывают на возросшую техническую оснащённость и серьёзные перемены в тактике направляемых против русских войск. Если под Кумарской крепостью ставка делалась в основном на штурмовые средства, более характерные для Средневековья, то теперь первенство было отдано подавляющей огневой мощи. Данное военное новшество было отмечено в эдикте Канси: «Мы используем отборное и сильное войско. Оружие и снаряжение у нас в отличном состоянии. Русские не смогут противостоять нам»221.
Внимание к Приамурью со стороны центральной российской власти тогда действительно ослабло. Едва заняв престол, царь Фёдор уже находился при смерти. В Москве назревала интрига вокруг дальнейшей судьбы трона. Поэтому военная и дипломатическая активность поддерживалась лишь на наиболее актуальных геополитических направлениях - Среднеевропейском, Балтийском, Крымском. На отдалённых окраинах государства она была практически свёрнута. Это относилось и к Юго-Восточному фронтиру. Уровень зревших здесь угроз представлялся завышенным, а возникшие проблемы, казалось, можно было решить одним бюрократическим усилием - назначив в Албазин легитимного воеводу.
Поскольку в видоизменившейся системе территориально-политических ценностей значимость Приамурья снизилась, управление Албазинским воеводством было поручено представителю мелкопоместного служилого дворянства Алексею Толбузину, который имел невысокое воинское звание стрелецкого сотника. Впрочем, данное назначение было продиктовано не одной лишь «худородностью» назначенца. Его отец в 1662-1667 гг. уже возглавлял Нерчинское воеводство. Так что Толбузин хорошо представлял себе те условия, в которых ему предстояло действовать.
Не исключено, что он уже располагал информацией о положении дел в Приамурье. Согласно инструкции, ему предстояло восстановить российский контроль над Средним и Нижним Приамурьем, но, при этом «с Богдойским царством ... ссоры не чаять»222. В ответ Толбузин подал челобитную о передаче ему шести тысяч стрельцов, которая была отклонена. Дальнейшее усложнение дворцового «климата» вокруг умиравшего царя требовало, по мнению столичного боярства, присутствия стрелецкого войска поблизости от Кремля. В итоге, в декабре 1682 г., Толбузин привёл с собой в Албазин лишь несколько сотен ссыльных разинцев и 600 стрельцов223.
На месте он обнаружил себя прибывшим на фронт, который протянулся от Забайкалья до Охотского моря, а вверенное ему воеводство оказалось в эпицентре боевых действий. Противник уже приступил к активным действиям: в начале осени Лантань внезапно, и потому - без сопротивления, захватил Долонский и Селемджинский остроги. При этом маньчжурский генерал позволил себе рыцарский жест - жители захваченных укреплений были ограждены от насилия и отпущены на свободу.
На фоне этих событий не вполне оправданным выглядит поступок Черниговцева. Сдав дела Толбузину, он отбыл в неизвестном направлении, т.е. - покинул Албазин, укреплению и удержанию которого посвятил столько лет и сил. Скорее всего, этот отъезд стал следствием сложных эмоций, но потеря столь сведущего человека была ощутимой.
Толбузин провёл ревизию имевшихся у него сил. Они составили 2 тыс. стрельцов и казаков, 1 тыс. умевших обращаться с оружием волонтёров-колонистов, 400 тунгусских ополченцев. В их распоряжении имелось 21 орудие, 485 пищалей, 143 пуда свинца224. В целом для региона, это была серьёзная группировка, но по численности личного состава и тяжёлых вооружений она серьёзно уступала маньчжурским войскам.
В конце весны 1683 г. Лантань подступил к Верхнезейскому острогу. Это небольшое укрепление не имело шансов устоять против мощного противника, и было взято штурмом. Уцелевшие защитники были этапированы в Пекин - война приобретала всё более ожесточённый характер.
С падением Верхнезейского острога, оборонная «линия Черниговцева» на Селемдже - Зее была полностью уничтожена. Теперь ничто не стояло на пути неприятеля в Верхнее Приамурье. Закрепляя свой успех, Лантань занял Тунгирский волок, блокировав возможный подход русских подкреплений из Якутии. Одновременно 12-тысячное монгольское войско вторглось в Забайкалье и осадило Селенгинск, чем связала силы Нерчинского воеводства. Албазин оказался в положении стратегического окружения.
В принципе, албазинцы имели шанс на отступление: вражеское кольцо ещё не замкнулось с западной стороны. Двигаясь вверх по Амуру, Толбузин и его люди могли уйти в Нерчинск, но брошенная позиция открывала врагу прямой путь в Забайкалье. Поэтому гарнизон острога стоял на месте, хотя каждый его представитель осознавал опасность сложившегося положения.
Между тем, обстановка вокруг Албазина становилась всё более угрожающей. Лантаню удалось реанимировать антироссийские настроения среди части аборигенного населения региона. Произошли выступления ранее державшихся в стороне от военных действий тунгусов-манегров. В бюллетене Канси о ходе военных действий на Амуре в 1683 г. сообщалось, что воины «князя» Силугэну убили на Бурее 10 русских и захватили их жён и детей, а на Зее люди «князя» Чжуэрцзяньчэ уничтожили ещё пятерых русских и преподнесли их оружие маньчжурам. Племя «фэйяка» (о ком конкретно идёт речь - неизвестно) «напало и убило множество русских»225.
Нельзя не отметить и беспрецедентный для российско-маньчжурского военного противостояния в Приамурье эпизод. При операции Лантаня по захвату Тунгирского волока, на реке Быстрой в окружение попал русский отряд из 29 человек под командованием Г. Мыльникова226. По первому требованию неприятеля они сложили оружие и перешли на его сторону, за что были отмечены наградами и чинами в имперской армии. Этот случай резко денонсировал с опытом всех предыдущих боестолкновений. Лишь двое из этой группы - М. Яшин и И. Енисеец попытались оказать сопротивление, но были разоружены своими бывшими соратниками.
Операции Лантаня весной - летом 1683 г., были успешны, но к осени он был поставлен в подчинение маршалу Сабсу. Это назначение повышало статус кампании. Кроме того, Лантань совершил политический промах. Начав боевые действия, он не передал официальное объявление войны российским властям в Албазине и Нерчинске. Иными словами, генерал:
- пренебрёг обнародованием именного императорского документа, чем нарушил этику внутренних имперских отношений;
- нанёс ущерб имиджу Империи Цин как цивилизованной державы, к поддержанию которого та относилась с большой щепетильностью.
Выправляя последний промах, Сабсу отправил 19 сентября 1683 г. в Албазин пленённых ранее Яшина и Енисейца с соответствующим уведомлением, а так же - с письмом, адресованным Канси защитникам Албазина. В нем император, исправляя бестактность Лантаня, разъяснял причины начала войны и уведомлял: «Вы пришли на мою землю ... и на всём рубеже делаете много худа, и я ... убить и погубить вас желаю»227.
Сабсу оправдал возлагавшиеся на него надежды лишь отчасти. До назначения главнокомандующим, отвечая за инженерное и тыловое обеспечение операции в Приамурье, он проявил себя лучшим образом. Летом 1682 г. под его руководством в выгодном стратегическом пункте на правом берегу Амура напротив устья Зеи была возведена крепость Айгунь, которая могла остановить возможное контрнаступление русских и из Забайкалья, и из Якутии. При этом Сабсу не имел заблуждений по поводу государственной принадлежности земли, на которой он вёл военное строительство. В отчёте он отметил, что «от границы до этого места более 1 тыс. ли [более 500 км - авт.]». Затем выше Айгуня по амурскому руслу возник лагерь Эсули, ставший местом подготовки к наступлению корпуса Лантаня.
Однако, получив возможность напрямую руководить переподчинённой ему ударной группировкой, Сабсу не проявил активности. Несмотря на явное превосходство сил, он оставался в бездействии. Объяснений этому может быть множество - от личной нерешительности до подкупа русскими, но каковы бы они ни были, возникшая пауза в развитии событий в Приамурье вызывала крайнее раздражение Канси.
Император знал, что выдвижение подкреплений из Центральной России на Амур сдерживается лишь очередным протуберанцем высшей власти в стране. В 1682 году умер царь Фёдор. Трон, в обход династических правил, заняла царевна Софья. Она более всего была озабочена перспективой схватки со своим младшим братом Петром и, к тому же, вступила в войну с Турцией. Всё это благоприятствовало маньчжурским планам в Приамурье, но следовало торопиться - данная ситуация не была бесконечной.
В начале 1684 г. Сабсу был сменён маршалом Пэнчунем. Он был настроен более решительно, и летом отдал приказ о наступлении. Корпус Лантаня выступил из Эсули силами более 4 тыс. пехотинцев, более 1 тыс. нестроевых солдат, 1 тыс. конников при 30 тяжёлых и 15 лёгких орудиях. Пехота и артиллерия двигались на 100 судах. Толбузин, не имея сил для полевого сражения, закрылся в Албазине. Маньчжуры подступили к острогу и взяли его в кольцо 23 июня. Двухдневные переговоры о капитуляции успеха не принесли, и Лантань отдел приказ о штурме.
В блокированном Албазине находилось до 450 защитников. Артиллерийский парк насчитывал всего три орудия, но они были бесполезны - в остроге имелось всего четыре ядра. Иногда эти данные рассматриваются как неподготовленность Толбузина к обороне, но соответствующим действительности представляется иное объяснение. Боевые действия в Приамурье к этому времени велись уже два года. Они включили в себя серию мелких боестолкновений, оборону Верхнезейского острога, оборонительную операцию у Тунгирского волока. Эти действия сопровождались потерями в живой силе и материальной части. Подкреплений же Толбузин в течение этих лет не получал. Значит, те малые силы, которыми он располагал к началу вражеской осады, свидетельствуют не о «безответственности» воеводы, а о той отчаянной борьбе, которую он вёл, стараясь сдержать противника на дальних подступах к Албазину.
Сведения о первой обороне Албазина указывают, что положение его гарнизона было хуже, чем, некогда, у защитников Кумарской крепости. К численному превосходству неприятеля прибавилось его колоссальное превосходство в огневой мощи. Вдобавок, Албазин являлся стандартным укреплением, не шедшим в сравнение с Кумарской твердыней. Видимо, Толбузин не совсем доверял информации об оснащённости имперских войск современным вооружением и об изменениях в их тактике ведения боя228.
Под Албазиным маньчжуры полностью отказались от устаревших штурмовых средств. На рассвете 25 июня 1684 г. они начали мощную артиллерийскую подготовку. Её результаты оказались впечатляющи. По сообщению Толбузина: «и башни и острог из пушек разбили ... церковь, и колокольню, и лавки, и хлебные амбары зажгли»229. Выпущенные из тяжёлых осадных пушек 20-фунтовые ядра сносили целые участки стен; дополнительным обстрелом из полевых орудий развалины засыпались картечью и зажигательными снарядами.
К вечеру Албазин, как укрепление, перестал существовать. Лишь после этого Лантань двинул против него пехотные колонны. Скорее всего, сопротивления не ожидалось - предполагалось, что гарнизон в основном уничтожен, а его остатки деморализованы, но этот расчёт оказался ложным.
Если действия Толбузина в начале маньчжурского наступления можно, при желании, расценивать как «беспечные», то при отражении штурма он действовал безупречно. Во время бомбардировки, по его показаниям, погибло «со 100 и больши человек». Это были серьёзные потери. Но, учитывая плотность ведшегося по острогу огня, они могли быть гораздо тяжелее. Это означает, что с началом обстрела Толбузин смог разместить людей внутри укрепления таким образом, что большинство из них не только уцелело, но и в решающий момент оказалось готово встретить противника по всему периметру острога. Эффект их неожиданной контратаки оказался высок. В рукопашном бою албазинцы, несмотря на численное превосходство штурмующих, смогли не только удержать позиции. На участке, обращённом к склону Амура, они перешли в наступление и обратили неприятеля в бегство, лишь немного не пробившись к стоянке вражеских судов.
Сражение закончилось лишь к утру. На рассвете 26 июня штурмовые колонны отошли в лагерь.
Характерной чертой военных действий в Приамурье в XVII в. было явное превосходство землепроходцев в лобовых рукопашных столкновениях, которое демонстрировалось ими не только в сражениях с аборигенными ополчениями, но и имперскими войсками. Помимо упоминавшихся особенностей формирования служилого казачества и применявшихся им тактических приёмов, важную роль здесь имели некоторые особенности состава действовавших против них подразделений маньчжурской армии.
Их основу на Приамурском театре военных действий образовывала китайская пехота, которая традиционно была известна своей стойкостью и тактическим мастерством, но эти характеристики она обрела, сражаясь под национальными знамёнами. В Империи Цин ситуация изменилась.
Так, при анализ Кумарского сражения показывает, что китайские солдаты почти не понимали своих маньчжурских офицеров и не доверяли им. В критический момент боя, в обстановке сильнейшего стресса, это сыграло роковую роль. На этот негатив наслаивались другие, не менее весомые.
Маньчжуры опасались совершенствовать мастерство китайских подразделений, т.к. существовала перспектива их перехода в лагерь национально-освободительного движения. Поэтому боевая подготовка таких полков в имперском войске была крайне низкой. Невысоким было и моральное состояние солдат. Одна их часть была завербована в армию завоевателей насильно или полунасильно; другую составляли представители той части населения, которую принято именовать «отбросами общества». Эти две составляющие солдатского контингента резко отличались друг от друга, но их объединяло одно - нежелание отдавать свои жизни во имя интересов чужеземцев - захватчиков Китая.
При сочетании данных обстоятельств, пехотные части имперской армии на Приамурском фронте сражались плохо, часто в панике покидали поле боя, сминая на пути более боеспособные формирования (к примеру - маньчжурскую конницу). Так было под Кумарской крепостью; так произошло и под Албазиным, когда горстка защитников острога в открытом бою заставила бежать несравненно более многочисленного противника.
Несмотря на успешную контратаку, далее оборонять русским было, практически, нечего - Албазинского острога более не существовало. Не вызывало сомнения и то, что, оставшись без фортификационного прикрытия, остатки его гарнизона при повторной атаке будут уничтожены. Поэтому Толбузин вступил 27 июня в переговоры с Лантанем. Их результат оказался в сложившихся условиях неожиданным: маньчжурский генерал согласился на почётную капитуляцию албазинцев. Они покидали руины в строю, с оружием и знамёнами. Противник снабдил их подводами, продовольствием и выделил сопроводительный конвой до Забайкалья.
С Толбузиным ушло около 300 человек. От 25 до 45 членов гарнизона перешли к неприятелю. Мотивация их действий, так же, как и людей, сдавшихся маньчжурам на реке Быстрой, неизвестны, но обращает на себя внимание то, что случаи капитуляции перед неприятелем в Приамурье совпали с появлением здесь ссыльных разинцев. Видимо, некоторые из них либо имели слишком серьёзный (по их мнению) счёт к государственной власти своей страны, либо опасались вероятных доследований по делам своего повстанческого прошлого. Эти мотивы могли побуждать их к смене подданства, которое в данном случае оборачивалось прямым предательством - перебежчиков в имперской армии встречали с почётом, но затем использовали в делах, направленных в ущерб интересам России.
Что касается поступка Лантаня, то он выглядит алогичным. Ранее он действовал достаточно жёстко. И, находясь в июне 1684 г. перед развалинами Албазина, он не мог не понимать, что их повторный штурм обеспечит ему полные победу и ликвидацию противника. Тем не менее, он дал согласие на почётную капитуляцию толбузинского отряда.
Предположение, что Лантань не хотел множить потери среди своих людей, маловероятно - китайская пехота служила ему «расходным материалом», беречь который в маньчжурской армии считалось едва ли не дурным тоном. Кроме того, истребление российских вооружённых сил в Приамурье могло существенно усилить его полководческую репутацию. Поэтому совсем не невероятным представляется иной вывод - со стороны Лантаня имел место жест уважения к храброму врагу. Воспитанный в традициях дворянской военной среды, он был вполне способен на такое действие даже в ущерб личной карьере.
Впрочем, риск, на который шёл генерал, отпуская гарнизон Албазина, не стоит преувеличивать: за русскими в Империи Цин закрепилась репутация серьёзных противников. О том, что таковая имела широкое распространение даже в высшем эшелоне имперской элиты, свидетельствует реакция Канси на известие о капитуляции Албазина. Он одобрил действия Лантаня, заметив: «Что же, ... уничтожение русских всегда было трудным делом». В изданном им официальном эдикте по поводу капитуляции Албазина говорилось: «Её [эту победу - авт.] следует назвать первой среди военных заслуг первой степени... Эта война только кажется маловажной, но она шла близ нашего дома»230. Столь высокая оценка объяснялась несколькими моментами:
- маньчжуры полагали, что теперь они окончательно обезопасили свой коренной домен в верховьях Сунгари;
- им удалось продемонстрировать свои военные возможности, решив возникший конфликт силой, и взяв реванш за многочисленные предыдущие поражения;
- победа впервые была одержана ими в прямом и широкомасштабном столкновении с представителями европейской цивилизации231.
Но эти оценки имели характер эйфории, повлекшей за собой серьёзную ошибку. Выпроводив толбузинский отряд в Забайкалье, Лантань отвёл свой корпус на зимние квартиры в Эсули. Рубеж «зачищенной» им территории не был ни определён, ни обозначен, в её пределах не было оставлено гарнизонов или караулов. Такая беспечность, видимо, была основана на мнении, что русские достаточно устрашены. Дальнейшее показало его ошибочность.
Собирая по пути небольшие группы и одиночных беженцев, Толбузин июле 1684 г. достиг Усть-Стрелочного острога. Сюда с ним пришло 645 человек (мужчин - 324, женщин и детей - 321). В Усть-Стрелке они встретились с шедшим им на помощь из Забайкалья отрядом А. Кондратьева, который насчитывал 100 казаков и имел две пушки.
В конце июля произошла встреча Толбузина с нерчинским воеводой И. Власовым, который, изучив ситуацию, принял мужественное и жертвенное решение. Нерчинск постоянно находился под угрозой нападения монголов, но предполагалось, что вероятность наступления на него регулярных имперских войск невелика232. Поэтому Власов передал Толбузину прибывший из Енисейска казачий отряд в 576 человек. По меркам Юго-Восточного фронтира, это было крупное подкрепление, но его ценность, как это не раз было в Приамурье, усиливалась личностью командира - Афанасия Бейтона.
Сам он в одной из челобитных указывал, что происходил из «земли Прузской», хотя его фамилия указывает на шотландские корни. Его путь солдата-наёмника начался в юности на полях сражений Тридцатилетней войны. Затем он служил в польской армии. При каких обстоятельствах Бейтон перешёл в 1654 г. на сторону России, не известно233, но здесь он зарекомендовал себя лучшим образом, воюя затем 10 лет против поляков под Шкловым, Быховым, Слуцком, Ригой, руководя обороной Могилёва.
Заслуги Бейтона были отмечены высоким для российских войск званием поручика полка иноземного строя и назначением в 1664 г. на должность инструктора вооружённых сил Енисейского воеводства. Это коренным образом изменило судьбу бывшего кондотьера. В 1665 г. он принял русское подданство, православие и поверстался в казаки. Успешные действия против кочевников принесли ему звание полковника Енисейского казачьего войска. Будучи уже немолодым человеком, он в 1683 г. настоял на передаче под его командование отряда, который следовал в Забайкалье.
Между Толбузиным и Бейтоном установились дружеские отношения. Оба они были нацелены на реванш в Приамурье. При этом основным мотивом были не личные амбиции, а взвешенный геостратегический анализ.
После падения Албазина, вероятность наступления маньчжуров на Забайкалье вверх по Амуру стала реальной. Соединив этот манёвр с монгольским наступлением с юга, неприятель мог окружить Нерчинск и продвинуться до Селенги и восточного берега Байкала. Предотвратить такой сценарий развития событий могло лишь восстановление заслона на Амуре.
В начале августа 1684 г. разведка под командованием Я. Телицына установила, что маньчжуров близ развалин Албазина нет. Зато вокруг них, на площади более тысячи десятин остались нетронутыми засеянные весной поля. Не использовать эти обстоятельства было невозможно.
27 августа отряд Толбузина - Бейтона численностью 500-600 человек при шести пушках и в сопровождении 155 крестьян занял пепелище Албазина. Из Нерчинска постепенно подходили небольшие подкрепления, доведя вскоре силы отряда до 826 человек и 12 орудий. Часть людей была занята сбором хлеба и посевом озимых, а другая трудилась над восстановлением острога. При этом были учтены все прошлые ошибки.
Новое укрепление по мощности напоминало Кумарскую крепость. Двойной ряд бревенчатых стен был изнутри укреплен утрамбованной землей. Их внешняя сторона возводилась под специально рассчитанным «рикошетным углом». Над стенами господствовали башни с артиллерийскими площадками. Новый Албазин представлял собой настоящую крепость бастионного типа, в возведении которой были учтены все новшества европейского фортификационного строительства. Внешний периметр обороны составлял глубокий ров с вбитыми в его днище кольями.
Итак, на пути маньчжурского наступления по Амуру на Забайкалье, в конце 1684 г. выросло мощное укрепление с сильным гарнизоном. Это было столь неожиданно, что в штабе Айгуньской группировки данному факту сначала не поверили: всё произошло слишком быстро. Кроме того, русские нарушили договор между Толбузиным и Лантанем. Маньчжуры, безусловно, сочли восстановление Албазина бесчестным поступком, забыв, что в своё время открыли боевые действия в Приамурье за 1,5 года до официального уведомления противника о начале войны.
Раздражение усиливалось тем, что императору уже было доложено о полной победе над русскими. Сообщение о возращении ими утраченных позиций и необходимости возобновления кампании, могло обернуться для командования Айгуньской группировки неприятностью. Не исключено, что оно, временно скрывая положение дел от Пекина, пыталось уговорить Толбузина снова уйти в Забайкалье с миром.
Этим объясняется тот факт, что после восстановления Албазина, маньчжуры в течение почти двух лет ограничивали свои действия в регионе выдвижением заслонов вдоль амурского русла выше Эсули и рейдами под Албазин. Во время одного из них, в феврале 1685 г., даурская разведка «князя» Бэйлээра (30 человек) захватила под семь казаков. Один из них, Гавриил, сообщил, что в остроге сосредоточено около тысячи человек. Маньчжурское командование, исходя из имевшегося у него опыта, не могло не понимать, что справиться с такой группировкой ему будет не просто.
Гарнизон Албазина был настроен решительно. На каждое действие неприятеля, с его стороны следовал ответ. В марте 1685 года сто маньчжуров напали на расположенную в трёх верстах от Албазина мельницу Ф. Буруковского. Часть людей была убита, часть захвачена в плен. Эта атака была неожиданной, и потому увенчалась успехом. Вдобавок, Бейтону, как командующему полевыми силами гарнизона, требовалось время для изучения театра боевых действий, и он не спешил с ответными действиями.
Временное отсутствие активности с его стороны было истолковано имперским командованием в Айгуне как нерешительность. Поэтому 10 июня оно направили к Толбузину двух освобождённых пленников, Ф. Тельного и Г. Ситникова с ультиматумом об эвакуации острога. Затем дважды, в сентябре и ноябре 1685 года с бывшими военнопленными (первую группу образовали Л. Куликов, М. Сафьянчиков и И. Киселёв, вторую - Я. Иванов и Г. Фомин) аналогичное требование было отослано в Москву. Эти люди были переправлены Толбузиным в столицу, где дали необходимые показания в Сибирском и Посольском приказах. Примечательно, что Г. Куликов доставил в Москву знамя Верхнезейского острога, которое он смог спасти во время штурма и затем тайно сберёг в плену.
Осенью 1685 г. Бейтон приступил к действиям: 2 октября на дальних подступах к Албазину (на Лавкаевом лугу, предположительно в районе современного Благовещенска) казачья сотня перебила неприятельский дозор.
Четырнадцатого октября маньчжуры атаковали и сожгли Покровскую слободу, частью перебив, частью пленив её население. Высланная погоня оказалась безуспешной - казаки не успели перейти вслед за врагом на правый берег Амура из-за внезапно начавшегося ледохода. Тем временем, в тылу у них, солоны напали на людей, восстанавливавших Покровскую слободу, и тоже захватили несколько пленников, но возмездие не заставило себя ждать: в первых числах ноября 1685 года Бейтон, имея под командой 200 казаков, уничтожил на месте бывшего села Монастырщина маньчжурский разъезд.
Двадцать шестого ноября вражеская конница появилась близ Шингаловской заимки (местоположение этого пункта неизвестно), но захватить её не успела, т.к. обнаружила приближение Бейтона со 150 всадниками. Пленив несколько крестьян, маньчжуры отошли столь стремительно, что длившееся двое суток их преследование вновь оказалось безрезультатным. Тогда, Бейтон в начале декабря атаковал Эсули и, тоже взяв пленных, ушел от погони.
Несмотря на суровую зиму начала 1686 г., стороны продолжали наносить друг другу удары. Первого февраля 500 маньчжурских конников сожгли располагавшуюся всего в 10 верстах к юго-востоку от Албазина Большую заимку. Успех этой, проведённой практически с «сердце» российского Приамурья, операции, придал маньчжурам уверенность, которая притупила их бдительность. Расплата за это обернулась серьёзным поражением.
Ещё в 1685 году штаб Айгуньской группировки решил восстановить укреплённый пункт на месте бывшей Кумарской крепости. Вскоре здесь вырос военный лагерь Хума, который с осени этого года служил основной базой для рейдов вверх по Амуру. 24 февраля 1686 года к нему приблизился конный отряд Бейтона в 300 человек. Гарнизон Хумы тогда состоял из 40 маньчжурских кавалеристов. После ожесточённого боя 30 из них пали, 10 - пленены. Потери Бейтон потерял семь человек. Хума была предана огню.
Если сожжение Большой заимки было успехом демонстрационным, то гибель Хумы означала утрату маньчжурами важного стратегического узла. Она сковала их действия: организация набегов теперь «технически» усложнилась, и те были прекращены234. Одновременно стало ясно - русские на компромиссы не пойдут, запугать их военными полумерами невозможного; мало того - они наносили ощутимые контрудары. Требовалась новая масштабная кампания. И непременно победная, т.к. произошло то, чего в Айгуне опасались, пожалуй, более всего - 13 февраля 1686 г. император получил доклад Тайной канцелярии о состоянии дел на Амуре.
Канси проявил редкую в подобных случаях лояльность, ограничась выговором командованию Айгуньской группировки. Одновременно он поставил Лантаня в своё личное подчинение, передав ему 17 апреля приказ: взять Албазин, после чего идти на Нерчинск и, уничтожив его, в соединении с монголами, выйти в восточному берегу Байкала. Итак, новый поход должен был стать началом не локальной операции, а крупного наступления, целью которого являлось полного вытеснение России из Приамурья и Забайкалья.
Лантань выступил 11 июня 1686 года. Его силы насчитывали 3 тыс. маньчжурских кавалеристов и 4,5 тыс. китайских пехотинцев при 40 орудиях и 150 речных судов. Следует заметить особенность в изменении его состава. Лантань в этом походе был просто обязан покончить с Албазиным. Видимо, в этой связи, он внёс коррективу в этнический компонент корпуса. Если в 1684 году маньчжуры составляли 1/6 часть двинувшегося на Албазин войска, то теперь почти половина его воинов были этническими маньчжурами. Очевидно, Лантань посчитал, что боевые качества его соплеменников должны решить исход операции.
Время для начала похода было выбрано не произвольно. Захваченный разведкой крестьянин Аксён Фёдоров на допросе показал, что в Албазине имеется двухгодичный запас продовольствия. Давая эти сведения, он, наверняка, стремился посеять среди маньчжуров сомнения в возможности взятия Албазина. Позже ложные сведения Фёдорова оказали важное, положительное для русских, влияние на ход кампании, но в начале лета 1686 г. они стали катализатором начала боевых действий: выступление Лантаня в июне было спланировано с расчётом срыва сбора хлеба русскими. Занять поля вокруг острога и получить в своё распоряжение весь созревший урожай должны были, по замыслу, маньчжуры.
Началом второй битвы за Албазин считается 9 июля 1686 года, но её прелюдия прозвучала раньше - казачьи разъезды вовремя обнаружили воинов Лантаня на марше. Население слобод успело укрыться за стенами. Поля с созревшим урожаем были сожжены.
Неприятельское войско взяло острог в кольцо, но сразу подверглось удару со стороны вышедшего за ворота отряда Бейтона. Его атака шла по традиционному направлению - вниз по крутому склону амурского берега. Маньчжуры ещё не успели перестроиться с походного порядка на осадный, и потому вылазка оказалась успешной. Русские прорвались к стоянке кораблей и подожгли некоторые из них - по случайному совпадению те, на которых находились запасы продовольствия. Отступил Бейтон в полном порядке лишь под напором всей массы перешедшего в контратаку противника.
Урон маньчжурской стороны оказался значительным. На это указывает тот факт, для наведения порядка в своём корпусе Лантаню понадобились три дня, но 13 июля Бейтон провёл вторую вылазку - практически с тем же эффектом. Эти действия показали, что гарнизон Албазина не устрашён численным превосходством противника.
Видимо, Лантань рассчитывал оказать на русских психическое воздействие и склонить их к капитуляции одним лишь видом своего лагеря. Потому он первоначально приказал разместить его близ стен острога. После второй вылазки Бейтона кольцо осады пришлось отодвинуть, и прибегнуть к знакомой тактике - разрушению оборонительных укреплений артиллерийским огнём, но на этот раз многократные обстрелы не причинили стенам Албазина вреда. Это было неприятным для Лантаня обстоятельством. Стало очевидно, что достижение победы без штурма не возможно.
Маньчжурский генерал не знал, что осаждённые, всё же, понесли серьёзную утрату. Во время сражения 13 сентября вражеское ядро нанёсло смертельную рану Толбузину. Через четыре дня после ранения он скончался. Его замечательная роль в событиях 1684-1686 гг. не вызывает сомнений. В определённой степени она принижена неудачей первой обороны Албазина, но заслуга Толбузина состоит в мужестве человека, сумевшего вернуться на место былого поражения и таланте организатора, который смог сделать из произошедшего нужные выводы и заново подготовить вверенный ему пункт к надёжной обороне. Какие бы негативные оценки не звучали в его адрес post factum, их абсолютно перевешивает мнение о нём современников. Оно изложено в рапорте Бейтона: «Пили мы с покойным одну кровавую чашу, с Алексеем Ларионовичем, и он ... нас оставил в печали»235. В этой фразе видна горечь потери. А вызвать её в совсем не сентиментальных условиях боевого фронтира могли только выдающиеся профессиональные и человеческие качества погибшего. Командование гарнизоном перешло Бейтону.
Тревожащим моментом для маньчжуров стал инцидент 19 сентября, когда в тылу у них показался русский отряд - 70 отправленных из Нерчинска казаков под командованием Г. Лоншакова. Эта небольшая группа не могла представлять прямой угрозы для осаждавших. Не вступая в бой, и собрав в окрестностях Албазина более 20 не успевших укрыться за его стенами человек, она отошла, но умело проведённая малыми силами эта военная демонстрация показала, что защитники острога не брошены на произвол судьбы и потенциально могут рассчитывать на помощь из Забайкалья.
Откровенно говоря, это была ложная угроза - Власов отдал для обороны Албазина все свои возможные резервы, но Лантань этого не знал, и потому в 20-х числах сентября 1686 г. обратился к гарнизону острога с письмом, которое имело увещевательный характер: «Вы большие силы не сердите, скорее сдайтесь ... И только [т.е.: «но если» - авт.] так не будет ... отнюдь добром не разойдёмся»236. В виде жеста доброй воли это послание в Албазин передал отпущенный на свободу Фёдоров. Бейтон ответил вежливым, но твёрдым отказом. Результатом стала невиданная ранее для Приамурья интенсификация боевых действий.
За сентябрь и начало октября защитники Албазина отбили три штурма, один из которых длился непрерывно пять суток. При этом они совершили пять успешных вылазок, во время которых были уничтожены склады противника. В результате, к середине октября, положение маньчжуров крайне осложнилось. Их потери в живой силе составили более 1,5 тыс. человек; боеприпасы и провизия были на исходе. Эффективность сопротивления албазинцев была столь очевидна, что Имперская канцелярия выпустила специальную прокламацию о боевых действиях на Амуре. Неудачный ход боевых действий объяснялся в ней следующим образом: «Русские, находящееся в Албазине, стоят насмерть ... Все они - осуждённые преступники, которые не имеют возможности вернуться на родину»237.
Наконец, Лантань отдал приказ о прекращении активных операций и начале «глухой» осады. Корпус просто стоял вокруг Албазина, изолировав его от внешнего мира. Возможно, маньчжуры действовали решительнее, если бы знали, что в живых осталось всего 150 защитников острога. Из них нести оружие были в состоянии только 45 человек. И потому можно представить себе изумление уцелевших албазинцев, которые увидели, как неприятель отодвигает кольцо блокады, явно отказываясь от новых столкновений.
Переход к осаде оказался для Лантаня мерой вынужденной, вызванной понесёнными в сентябре-октябре 1686 г. им потерями. Не имея в своём распоряжении пленных и перебежчиков, он не располагал сведениями о потерях защитников Албазина, их материальном обеспечении. При этом, упорное сопротивление гарнизона, равно как и информация о больших запасах продовольствия в остроге, оптимизма Лантаню не внушали. С другой стороны, нехватка продовольствия в его корпусе приобрела угрожающий характер. У солдат не было тёплой одежды, отсутствовал фураж для лошадей. Это означало, что зимовка в полевых условиях под Албазиным будет крайне тяжёлой, но отступление в данном случае было невозможно.
Сведения о конфликте в Приамурье стали, наконец, достоянием дипломатических кругов «третьих» стран238. И Империи Цин ради сохранения престижа требовалась убедительная победа. Это было личное требование императора. Поэтому Лантань продолжал кампанию не только из чувства самосохранения, но и как человек, дорожащий репутацией своей страны.
Однако маньчжурский командующий не мог не осознавать слабости шансов на конечный успех стояния под Албазиным. Капитуляции гарнизона, он, исходя из имевшихся у него сведений, не ожидал. Подкреплений из Айгуня Лантань, по понятным причинам, не запрашивал. Да и подойти они, со всеми необходимыми припасами, могли не раньше лета следующего года. Оставалось надеяться на чудо. И оно почти произошло.
30 ноября 1686 г. под Албазин был доставлен приказ о перемирии: Россия и Империя Цин договорились о переговорах об урегулировании конфликта на межгосударственном уровне. Во избежание недоразумений, Бейтону это известие было вручено казаками И. Шараповым и П. Бушковым, которые входили в состав предварительной русской дипломатической миссии, которая уже работала в Пекине с конца 1685 г.
Перемирие внесло коррективы в ситуацию вокруг Албазина. Главным его следствием стало полное прекращение боевых действий, что оказалось важным для обеих измученных сторон. Состояние осады сохранилось, но её режим обрёл проницаемость. Защитники получили возможность выходить за стены и следовать сквозь маньчжурский лагерь для рубки дров и рыбной ловли. Бейтон смог сообщить в Нерчинск, что Албазин устоял.
Для поддержания сил осаждённых, Власов в конце декабря 1686 г. направил им стадо коров. Маньчжуры не препятствовали доставке скота, поставив лишь условие, что сопровождавшие стадо 20 человек через сутки покинут острог. На обратном пути они даже не стали обыскивать командира конвоя И. Милованова, который вёз в Нерчинск полный отчёт Бейтона о состоянии дел в Албазине.
В условиях перемирия, Лантань не посчитал излишней демонстрацию дружелюбных жестов. В его лагерь имелось несколько ранее сдавшихся имперским войскам перебежчиков, которые теперь использовались как переговорщики. Через них маньчжурский генерал сообщил Бейтону: «Чем в осаде будет скудного, и они б, осадные сидельцы им [маньчжурам - авт.] ... говорили, и они-де в том помощь учинить велят»239.
Но осаждавшие сами находились в катастрофическом положении. Запасы продовольствия практически закончились, и в январе 1687 г. маньчжуры начали голодать. Поскольку взятие Албазина планировалось до наступления холодов, тёплых помещений в лагере не было, но Лантань не имел приказа об отступлении на зимние квартиры, и поэтому продолжал удерживать свой корпус на позициях. Откровенно говоря, в сложившихся условиях провести отход он бы уже не смог: флотилия вмёрзла в Амур, лошади почти все или пали, или были съедены. При сильных морозах пеший, протяжённостью более 500 км, марш голодных людей к Эсули заведомо мог стать для подавляющего их большинства смертельным приговором.
Но и стояние под Албазиным обернулось для маньчжуров тяжёлым испытанием. Вдобавок к голоду и холоду, среди них, несмотря на зимнее время, вспыхнула эпидемия. К началу весны корпус Лантаня сократился ещё на 1 тыс. человек и полностью потерял боеспособность.
Положение албазинского гарнизона тоже было удручающим. По неизвестной причине, запасы продовольствия, на основательность которых указывают все источники, оказались на грани истощения уже к декабрю 1686 г. С этого времени рацион защитников острога нормировался и постоянно урезался. Ослабленные голодом и ранениями, они стали жертвами цинги. И хотя гарнизон с начала 1687 г. не нёс боевых потерь, к весне под командованием Бейтона осталось 66 человек, из которых дееспособными были лишь девятнадцать. Но, не смотря на тяжёлые испытания, албазинцы не склонились к капитуляции. Не было с их стороны и перебежчиков к врагу.
Фактически совместно переживаемые трудности в какой-то степени сблизили бывших противников. Албазин посещали маньчжурские военные врачи, помогая осаждённым бороться в цингой. Те, в свою очередь, передали офицерам неприятеля немного говядины. Лантань, в конце концов, узнал о том, что в остроге осталась лишь горстка защитников, и, в принципе, мог занять его в обход перемирия, но маньчжурскому генералу следует отдать должное - на этот бесчестный шаг он не пошёл.
Впрочем, о полном примирении сторон говорить не приходится. Полного доверия между ними, в силу известных обстоятельств, быть не могло. Сохранявшееся напряжение разражалось конфликтами. Так, в феврале 1687 года маньчжурские солдаты жестоко избили двенадцать вышедших для заготовки дров казаков. К вечеру шестеро из них умерли. Впрочем, этот инцидент стал предметом разбирательства и дисциплинарного наказания со стороны маньчжурского командования. Бейтон выразил свою признательность тем, что 27 марта, на христианскую пасху 1687 г. приказал изготовить из остатков муки двухпудовый кулич и передать его осаждавшим. Этот, на тот момент, действительно бесценный дар был принят «с честью».
Приказ о полном снятии осады Лантань получил лишь в конце весны 1687 года. 6 мая 1687 г. он отвёл свой сильно поредевший корпус от Албазина на 10 км ниже по течению Амура. Здесь его войско соорудило временный лагерь, где приводило себя в порядок до конца лета. Только 30 августа оно оказалось в состоянии начать обратный путь в Эсули.
Остатки албазинского гарнизона так же были ослаблены до предела, но к середине лета 1687 г. Бейтон сообщил в Нерчинск, что ждёт подкреплений и готов удерживать острог и далее.
Итак, поле боя Второй Албазинской битвы осталось за российской стороной. Был удержан важнейший оборонительный пункт, что исключило возможность охвата и оккупации маньчжурскими войсками Забайкалья, их выход к стратегическому рубежу Селенга - восточный берег Байкала.
Упорное противодействие защитников Албазина регулярной армии Империи Цин в условиях официально объявленной войны увенчалось успехом. Тем самым Россия фактически утвердила за собой право обладания Верхне-Амурской равниной. Это подводило определённый итог полувековому существованию Юго-Восточного фронтира страны и всем произошедшим вокруг него в XVII в. событиям.
Разумеется, что конечная результативность обороны Албазина могла быть и более весомой, но следует понимать, что против России в это время «работала» целая совокупность факторов, которые существенно сковывали её территориально-политические возможности в Приамурье:
- страна, далеко не полностью оправившись от тяжёлого кризиса конца XVI - начала XVII вв. («Смутного времени»), без передышки оказалась втянута в напряжённое межгосударственное противоборство на своих западных и южных рубежах. Не было оно свободно и от внутренних потрясений. Это существенно ограничивало её возможности на отдалённом Юго-Восточном направлении;
- в Приамурье Россия попала в своеобразную «пространственную ловушку». Отрицательным фактором стала огромная (более 5 тыс. км) отдалённость этой территории от Центра страны. Причём данная дистанция, пролегала в основном по Сибири - тоже труднодоступной территории с низким уровнем коммуникативной освоенности. Обмен информацией, передвижения людей и грузов (в т.ч. - стратегических) происходили вдоль неё медленно. Это обстоятельство сыграло отрицательную роль в условиях обострения политической остановки на далёкой окраине страны;
- территориально-политическим оппонентом России в регионе оказалась Империя Цин - страна для своего времени достаточно развитая, военизированная, имевшая возможность пользоваться различными, практически неисчерпаемыми ресурсами ограблявшегося ею Китая. Мало того, маньчжурское государство находилось по отношению к Приамурью в совсем иных географических условиях. Все его основные центры отстояли от театра боевых действий на Амуре примерно на 500 км. И это со всей очевидностью увеличивало шансы Империи Цин на победу.
И всё же, Россия могла продолжать борьбу за удержание Верхнего Приамурья. Успех под Албазиным был не единственным. Силы Якутского воеводства подавили восстание тунгусов и выбили маньчжуров с Тунгирского волока. Нерчинск отразил нападение монголов и готовился оказать албазинцам посильную помощь. В Енисейске для отправки на Амур было подготовлено 4-тысячное войско, но к 1688 г. российско-маньчжурское противостояние перешло из «чисто» военного состояния в дипломатическое.