Научная электронная библиотека

Монографии, изданные в издательстве Российской Академии Естествознания

ЖИЗНЬ И ТВОРЧЕСТВО В.И. ДАЛЯ В ОРЕНБУРГЕ

Матвиевская Г. П., Прокофьева А. Г., Зубова И. К., Прокофьева В. Ю.,

7. «Музеум естественных произведений Оренбургского края» (В.И. Даль и оренбургский краеведческий музей)

В.И. Даль сыграл важную роль в истории оренбургского краеведческого музея, которому в 2011 г. исполнилось 180 лет. Далю фактически принадлежит заслуга создания зоологического отдела этого учреждения. Об этом, а также о любопытных обстоятельствах становления музейного дела в Оренбурге свидетельствуют документы из государственного Архива Оренбургской области.
1. Первый музей Оренбурга
Ко времени приезда В.И. Даля в Оренбург здесь уже более двух лет действовал музей при Неплюевском военном училище, организованный военным губернатором П.П. Сухтеленом. Прибыв на новое место службы весной 1830 г., он уже в ноябре приступил к созданию «Музеума для сосредоточения всяких предметов, служить могущих к вящшему развитию понятий юношества и к общей пользе распространения наук, особенно в Оренбургской губернии» [1]. Основу музея, по замыслу Сухтелена, должны были составить добровольные пожертвования и поэтому он обратился с просьбой о содействии ко «многим покровителям наук, любителям познаний и ученым испытателям природы». В списке лиц, которым 12 ноября 1830 года был разослан «пригласительный циркуляр», фигурируют генерал-губернаторы Восточной Сибири, Иркутский и Енисейский, главные начальники горных заводов Уральского хребта, Колывано-Вознесенских, Нерчинских и других горных заводов, известные ученые из Петербурга, Дерпта, Харькова, Кременца, уральские заводчики, чиновники разного ранга. Такие же письма были отосланы хану Внутренней киргизской Орды Джангеру Букееву, калмыкскому князю Тюменеву и др.
Сухтелен, выражая «полную и приятную уверенность», что эти лица не откажутся «принять участие в столь общеполезном предположении», направил каждому «проспект предметам, долженствующим войти в состав коллекций Музеума». Как видно из этого документа, предполагалось, что музей будет состоять из двух отделов. Первый должен был включать «предметы по части естественной истории», т.е. зоологии, ботаники и минералогии. Здесь следовало представить всевозможных животных и различные растения, а также минералы «во всех видах» - металлы, камни, соли, горючие вещества, окаменелости. Во второй - этнографический - отдел должны были войти «предметы по части искусств и промышленности», «одежды разных народов», украшения, оружие, домашняя утварь и т.д. Особо отмечались «модели машин и орудий», причем имелись в виду машины, употребляемые в горном деле, при орошении полей и садов, устройстве мельниц, в строительстве, а также орудия земледелия, звероловства, рыболовства.
Таким образом, П.П. Сухтелен задумал создать музей весьма широкого профиля, в котором, наряду с экспонатами, представляющими Оренбургский край, предполагалось собирать вообще разного рода редкости, которые имеют научно-познавательное значение.
24 ноября 1830 г. П.П. Сухтелен обратился в Комитет Неплюевского военного училища с письмом, в котором сообщил о своем желании «при сем училище устроить Музеум» и решении «принять на себя особое попечительство об оном, впредь до большого образования сего Музеума» [2].
Доказывая необходимость музея для Оренбургского края, он писал, что «край сей обширный и богатый многочисленными произведениями природы, заключающий несколько народов, разнящихся верою, нравами, обычаями, промышленностью, одеждою», мало известен даже его жителям. Познать свой край им поможет музей, который, по мысли Сухтелена, «представит сокращенную, но верную картину целого края и покажет посетителям все сокровища страны, ими обитаемой». Кроме того, он должен помочь перенять у других полезный опыт в усовершенствовании орудий труда, улучшении быта и т.д.
В архивном деле имеются ответы на разосланный «пригласительный циркуляр». По ним можно судить, как на первых порах комплектовалось музейное собрание. Письма адресовались самому Сухтелену и на его имя присылались коллекции минералов, гербарии и другие пожертвования, которые он направлял в музей с особым распоряжением. На каждое письмо и посылку неизменно следовал личный ответ Сухтелена с выражением глубокой благодарности.
Почти все, к кому обратился оренбургский военный губернатор, горячо поддержали его начинание. Например, геолог Е.П. Ковалевский, в то время начальник Колывано-Вознесенских горных заводов, писал из Томска, что «желая по возможности содействовать сему патриотическому намерению, а с тем вместе и распространению естественных наук в отдаленном нашем крае», распорядился собрать и выслать в Оренбург коллекцию горнокаменных пород, «дополнив оную редкостями из других царств природы» [3].
Ботаник, академик Н.С. Турчанинов ответил из Иркутска, что готов «способствовать успехам просвещения в любезном моем отечестве», и уже 28 февраля 1831 г. сообщал: «Спешу отправить к Вам собрание растений здешнего края, заключающее в себе около 700 видов. С будущею почтой надеюсь отослать Вашему сиятельству несколько обрубков деревьев и кустарников, в Иркутской области растущих» [4].
Начальник Нерчинских горных заводов С.П. Татаринов, подтверждая готовность «по возможности служить учрежденному при Неплюевском училище Музеуму некоторыми произведениями Нерчинского горного округа, относящимися до минералогии и растений, растущих в Даурском крае», спрашивал, как доставить их в далекий Оренбург [5]. По предложению Сухтелена, эти коллекции были сначала привезены в Звериноголовскую крепость, а затем отосланы по почте к месту назначения.
Интересные экспонаты поступили в этнографический отдел музея. Хан Джангер Букеев писал П.П. Сухтелену 29 января 1831 г., что, «вменяя себе в особенную честь содействовать хотя безделкою к образованию рождающегося Музеума», посылает некоторые предметы казахской мужской и женской одежды и обещает «в самоскорейшем времени дополнить все вещи, равно как и предметы хозяйственного быта и промышленности наших ордынцев» [6]. Из Астрахани от князя Сербеджаба Тюменева в дар музею были присланы «шишак с литерами арабскими золотой насечки, калмыцкое седло, мужское и женское калмыцкое платье» [7], из Уральска - одежда уральской казачки, а от генерал-губернатора Восточной Сибири - «полный наряд тунгусского шамана и металлическое изваяние, служившее, как полагать надлежит, к обрядам веры первобытных тамошних обитателей» [8].
29 января 1831 г. П.П. Сухтелен направил в Уфу к оренбургскому гражданскому губернатору И.Л. Дебу письмо с просьбой принять участие в организации Музеума и пригласить «любителей просвещения Оренбургской губернии к пожертвованию приличных для означенного Музеума предметов» [9]. На это приглашение откликнулись многие штатские и военные чиновники, помещики, священники. В дар музею присылались старинные книги и рукописи, древние монеты, разного рода археологические находки, окаменелости, просто любопытные «мелочи». Среди подарков оказались, например, часть черепа огромного «неизвестного животного», «зуб и кости мамонтовые», найденные на берегах рек Урал и Белая, и т.п.
Ценную «коллекцию предметов по части археологии, нумизматики и минералогии» передал музею челябинский земский исправник Ф.Ф. фон Квален. Своим собранием минералов поделился оренбургский натуралист Г.С. Карелин. Немалый вклад в музейное собрание сделал и сам П.П. Сухтелен. Особое внимание он уделил восточным рукописям, считая, что они могут служить полезным пособием для воспитанников Неплюевского училища, изучавших персидский и тюркские языки.
По проекту Сухтелена важное место в музее должен был занять зоологический раздел с чучелами животных и птиц, обитающих в Оренбургском крае. Для обучения нелегкому чучельному искусству было решено направить ученика в зоологический кабинет Казанского университета к профессору Э.Д. Эверсману, переехавшему в Казань из Оренбурга в 1828 г. Выбор пал на Григория Масленникова, закончившего уездное училище в Уфе. Документы архивного дела показывают, как внимательно следил Сухтелен за ходом обучения, а затем - по возвращении молодого чучельника в Оренбург - за его работой в музее. Впоследствии Масленников стал ближайшим сотрудником Г.С. Карелина и сопровождал его в экспедициях по Каспийскому морю, Сибири, Алтайским и Саянским горам.
Обязанности «смотрителя и устроителя» музея вначале взял на себя - «временно, добровольно и бесплатежно» - Н.Д. Шангион-Гартинг, чиновник министерства иностранных дел, состоявший в штате военного губернатора. Этот молодой человек (как показывают архивные документы, племянник Сухтелена) изучал восточные языки, намереваясь заниматься вопросами, касающимися отношений России со Средней Азией. Вскоре П.П. Сухтелен отправил его в Константинополь с целью покупки восточных рукописей для Неплюевского военного училища и Музеума и должен был искать на должность «смотрителя и устроителя» человека, обладавшего достаточным образованием и научной квалификацией. Эту должность он предложил находившемуся в политической ссылке магистру философии Виленского университета Фоме Карловичу Зану. Судя по формулярному списку Зана [10], он был «определен устроителем Музеума при Неплюевском военном училище 23 января 1831 г.», но к активной работе, как показывают документы, приступил еще в ноябре.
Выбор Сухтелена оказался в высшей степени удачным, так как Зан был искренним любителем естественных наук. Закончив физико-математический факультет Виленского университета и получив в 1816 г. ученую степень кандидата, а в 1823 - магистра философии, он занимался педагогической деятельностью, но одновременно и запрещенной политической: он стал организатором тайных студенческих обществ «филоматов» и «филаретов». После их раскрытия Зан был арестован, осужден и, как сказано в его формулярном списке, в ноябре 1824 г. «отослан в Оренбург, где, выдержав целый год ареста, оставлен на жительство».
В Оренбурге Ф.К. Зан серьезно занялся наукой, проявив особый интерес к геологии и ботанике, и получил всеобщее признание как знаток этих дисциплин. Он занимался преподаванием, а в 1830 г. был зачислен на службу в Оренбургскую Пограничную комиссию. Отсюда по рекомендации Г.Ф. Генса [11] Сухтелен перевел его в Неплюевское училище «с тем, что он может быть полезным для заведения Музеума, а если будет надобность, употребить его для устройства артезийских колодцев, произведя ему жалование по 600 рублей в год из сумм на сие училище отпущенных» [12].
Из архивного дела видно, что 31 ноября 1831 г. Зану было поручено привести в порядок присланные заводчиком А.Г. Зотовым из Пермской губернии минералы, металлы, соли, раковины [13]. 19 февраля 1832 г. Сухтелен препровождает, как он пишет, «состоящему при мне для особых поручений Зану» ценный музейный экс-
понат - «в особом тючке под литерой А пожертвованный министром императорского двора для Музеума Неплюевского училища один штуф изумруда, открытого в 85 верстах от Екатеринбурга» [14].
Ф.К. Зан относился к своим обязанностям добросовестно и бескорыстно, с подлинным интересом к музейному делу. В рапорте от 19 декабря 1832 г. он сообщает Сухтелену, что по его разрешению, данному 27 мая, изготовил «вещи, необходимые для устройства и сохранения Музеума» (рамки, коробки, подставки под экспонаты, «болванчики» для костюмов и др.), он писал: «Все издержки удовлетворял я ... из собственного жалования, за мои услуги назначенного; представляя о чем Вашему превосходительству, имею честь просить всепокорнейше об отпуске мне 260 рублей, мною издержанных, дабы я имел возможность и впредь поддерживать благоустройство общеполезного заведения» [15].
Передавая Зану очередное пожертвование для Музеума, Сухтелен мог быть уверенным, что оно будет надлежащим образом описано и определено на подобающее ему место. Полагался он на устроителя и в вопросах, касавшихся содержания и ремонта помещения. Переписку по этому поводу представляют документы этого архивного дела, которые Сухтелен рассмотрел перед своей внезапной кончиной 20 марта 1833 г. [16].
Усердие устроителя Музеума П.П. Сухтелен оценил и вознаградил по достоинству: по его представлению Зан был произведен в чиновники 14 класса, что для ссыльного, находившегося под надзором полиции, практически означало прощение его проступков.
Неплохое представление о Музеуме Неплюевского училища в 1833 г., когда в Оренбург приехали В.А. Перовский и В.И. Даль, мы можем получить по описанию Е.З. Ворониной. В письме от 30 сентября она рассказывала: «Нынешним утром мы были в Музеуме. Зан ожидал нас там и показывал все достойное примечания; но надо быть несколько раз, чтобы рассмотреть все подробно, а в один раз можно заметить только те вещи, которые больше бросаются в глаза, да и то осмотришь их поверхностно. При входе внимание обращается на огромную кость, часть головы какого-то допотопного зверя; лежит на столе прямо против двери. По сторонам стоят куклы в рост человеческий в разных, очень богатых Азиатских костюмах, по четыре с каждой стороны. В одном ряду Мордовка, Калмычка, Киргизка и Уралка, в платьях замужних женщин; в другом две девушки, Уралка и Киргизка; Калмык в казацком мундире и Сибирский Шаман. Около развешаны кольчуги, седла, чепраки и разные одежды, в том числе рубашка, свитая из рыбьих пузырей, претонкая и прозрачная; надевается совсем с головой. Такие рубашки носят женщины Самоедки; она защищает тело от укушения разного рода насекомых. В стеклянных шкапах и ящиках разложены каменья, раковины и проч. На полках помещены чучелы небольших зверьков и птиц...» [17, 651].
Можно пожалеть, что Воронина не оставила более основательных воспоминаний о Музеуме, обратив много внимания на портрет проезжего англичанина-альбиноса и теленка-уродца. Но даже приведенные ею сведения достаточны, чтобы понять, что Музеум был организован вполне профессионально и производил на посетителя большое впечатление.
В краеведческой литературе утвердилось мнение, что после смерти П.П. Сухтелена Музеум при Неплюевском училище сразу пришел в упадок по вине нового оренбургского военного губернатора В.А. Перовского, который, якобы неожиданно, предписал «прекратить по нему расходы». Читая внимательно архивное дело, из которого эта фраза была взята без связи с контекстом, мы увидим совсем иную картину.
Называясь «Музеумом при Неплюевском военном училище», это заведение в действительности не имело никакого официального статуса и финансировалось из губернаторских средств, отпускавшихся казной «на Богоугодное и полезное». Теперь перед Комитетом училища, который никогда в музейные дела не посвящался, встал неприятный вопрос, не придется ли ему нести перед новым начальством материальную ответственность за ценности, хранившиеся в училищном помещении. Поэтому 29 июля 1833 г. от имени Комитета директор училища К.Д. Артюхов представил В.А. Перовскому пространную записку [18], в которой был задан этот вопрос. Покойный П.П. Сухтелен, по его словам, «не подчинил Музеум Комитету училища, желая, как сам лично объяснил директору при первоначальном его учреждении, иметь оный под непосредственным своим распоряжением с той целью, чтобы как начальнику губернии и, кроме того, как особе, имеющей с разными местами сношения, благонадежнее и успешнее действовать к собиранию предметов, в состав Музеума входящих» [19]. Артюхов подчеркивал, что и теперь «от разных мест и частных лиц поступают бумаги на имя директора и Комитета с препровождением в Музеум разных предметов, что и передается все г. 3ану». Между тем «Комитету ничего не известно о состоянии Музеума, даже он не имеет сведения о том, есть ли в оном опись и шнуровые книги для записывания в приход поступающих предметов» [20].
В.А. Перовский, всесторонне изучив обстоятельства, принял решение ничего не менять, но передать Музеум под опеку директора училища, который 7 декабря 1833 г. получил от него следующее разъяснение: «Хотя Музеум и не составляет принадлежность Неплюевского училища, а есть собственность здешнего края, но должен, однако, находиться в заведывании Вашем, как ближайшего лица, коему сие поручить можно» [21].
Выяснив, что Зану «никем никакие книги шнуровые не были переданы» и поступающие предметы вписываются в «книгу, им самим составленную и не имеющую никакого официального утверждения» [22], Перовский распорядился: «Препровождая к Вам шнуровую книгу с подписом моим и печатью, предлагаю Вашему благородию записывать в оную все поступившие и впредь поступить имеющие в Оренбургский Музеум предметы с обозначением, кем каждый из них пожертвован. При сем поручаю Вам составить каталог всем состоящим ныне в Музеуме предметам, так же с значением приносителей и представить оный ко мне» [23].
Другими словами, все осталось по-прежнему, был лишь наведен должный порядок в управлении Музеумом и учете имущества. Пополнение же музейных фондов продолжалось и Перовский, сам увлекавшийся коллекционированием редкостей, уделял этому немало внимания. Подобно Сухтелену, он заботился о доставке подаренных экспонатов и искренне благодарил жертвователей.
В 1835 г. Перовский начал постройку отдельного здания для Музеума. В архивном деле имеется документ, который свидетельствует, что 14 сентября была выделена денежная сумма, необходимая «для продолжения работ при возведении здания, назначенного для помещения Музеума» [24]. Деньги на строительство отпускались и позднее.
Что касается злополучной фразы о прекращении расходов по Музеуму, то она связана с просьбой Зана вернуть ему 104 руб. 5 коп. которые - сверх отпущенных ему - он «издержал из собственных своих денег» [25]. Распорядившись о возврате этой суммы, Перовский писал ему 25 марта 1835 г. «Вместе с тем предписываю Вашему благородию производство расходов по Музеуму прекратить, но если бы встретилась в том необходимая надобность, то представить Вам предварительно испросить по сему предмету моего разрешения, дабы не затрудняться с видимым удовлетворением издержек по означенному заведению, на которое никакой суммы не отпускается» [26].
Как видим, фраза, если не вырывать ее из контекста, имеет совсем иной смысл: Перовский напоминает Зану, что деньги, как и во времена Сухтелена, изыскиваются только из средств губернаторской канцелярии, и потому просит его согласовывать с ним необходимые расходы заранее, а не тратить произвольно свои деньги, которые потом канцелярия должна ему возмещать.
Несправедливым оказывается и следующее утверждение Н.А. Модестова: «Нельзя не пожалеть, что Перовский не сумел по достоинству оценить научной трудоспособности Зана и использовать ее так, как сделал это граф Сухтелен, который брал Зана с собою во время служебных поездок по Оренбургской губернии и которому тот представлял свои геогностические и ботанические записки» [27, 52-53].
К Зану В.А. Перовский относился в высшей степени доброжелательно, с большим уважением к его научным познаниям. Именно Перовский командировал его летом 1834 г. в степь с экспедицией для поисков месторождений золота и, получив от него «геогностическую карту и описание степного участка между Орской крепостью и Береговским отрядом», выхлопотал ему за это в министерстве финансов «денежное вознаграждение 1500 рублей» [28].
Тогда же, в 1835 г. Перовский представил Зана к повышению в чине. Ходатайство было удовлетворено: он стал чиновником 10 класса, о чем сообщалось в письме директора канцелярии министерства внутренних дел от 30 января 1836 г.
Между прочим, это ходатайство послужило поводом к изменению статуса Музеума и существенно повлияло на его судьбу. В том же письме правительственном был сделан запрос: «Как в делах о Музеумах в министерстве внутренних дел нет никаких сведений на счет Оренбургского Музеума, то канцелярия министерства покорнейше просит... доставить буде можно в непродолжительном времени сведения, когда именно и на каком основании учрежден в Оренбурге Музеум и вообще что может относиться до настоящего предмета» [29].
В ответ 18 февраля за подписью правителя канцелярии оренбургского военного губернатора А.И. Середы последовал подробный отчет о Музеуме - об истории его возникновения и нынешнем состоянии, включая строительство нового здания за счет «экономических сумм», состоящих в ведении Перовского [30]. Заключался отчет словами: «Об этом Музеуме нет сведений в министерствах внутренних дел и народного просвещения потому, что он основан приватным образом при Неплюевском училище, состоящем в ведомстве Главного начальства военно-учебных заведений».
Из последующих документов видно, что в Петербурге нашли нужным этот непорядок устранить и официально перевести Музеум в упомянутое ведомство. В результате, как сообщал новый директор Неплюевского училища подполковник Марков в рапорте Перовскому 28 июня 1837 г. [31], было решено, что «один из учителей, находящихся при училище, несет обязанность смотрителя училищного Музеума». Марков задает вопрос: «Полагать ли хранящийся в училищном доме Музеум принадлежностью училища?» - и если да, то просит предписать Зану сдать Музеум лично ему. Перовскому ничего не оставалось, как ответить на вопрос положительно и дать соответствующее распоряжение. 13 июля 1837 г. Марков принял от Зана музейное имущество по реестру [32], причем обнаружил значительный беспорядок, особенно в геологическом и зоологическом отделах.
Оставшемуся не у дел Ф.К. Зану не пришлось искать нового занятия в Оренбурге. По ходатайству Перовского он получил разрешение жить в столице и должность библиотекаря в Горном институте. Через четыре года он вернулся из Петербурга на родину.
Таким образом, музей при Неплюевском военном училище, до тех пор считавшийся «собственностью края», перешел в ведомство военно-учебных заведений, и В.А. Перовский решил создать новый «краевой» музей. Архивные документы свидетельствуют, что директор Неплюевского училища и военный губернатор пришли к соглашению о разделе экспонатов. При училище оставалось минералогическое собрание - как пособие основательного изучения минералогии Оренбургского края - и нумизматический кабинет, который «может быть полезен при преподавании истории и статистики». Остальные экспонаты («все прочие в Музеуме хранящиеся вещи») предполагалось переместить в здание «Музеума края», или «главного Музеума», строительство которого было начато в 1835 г. на территории училища лесоводства и земледелия [33].
Из имеющегося в архивном деле «реестра» [34] видно, что в «главный Музеум» передавались рукописи, гравюры, портреты, «атлас турецких карт», автографы. Туда же переходили книги, «относящиеся к краю», а «относящиеся к наукам» оставались в военном училище.
Для «главного Музеума» были предназначены также дубликаты минералогических и нумизматических экспонатов, а также «зоологические предметы», среди которых перечислены коллекции насекомых, пресмыкающихся, рыб, 100 птичьих яиц, чучела 44 птиц и 6 зверей. При этом было отмечено, что «часть насекомых и яиц должна быть исключена по причине порчи» и что «чучела птиц тоже сделаны дурно и частью попортились».
Таким образом, к 1837 г. вместо задуманного Сухтеленом музея широкого профиля, который должен был служить «к вящему развитию понятий юношества и к общей пользе распространения наук» в Оренбурге оказалось два музея. Один из них, оставшийся при Неплюевсом военном училище, был обязан хранить «только предметы, которые могут быть полезны в отношении к преподаваемым в училище наукам». Второй, который должен был стать краеведческим, существовал лишь номинально, так как здание для него еще строилось, а экспонаты по-прежнему хранились в Неплюевском училище. Кроме того, его зоологический отдел находился в плачевном состоянии.
Поэтому естественно, что именно в это время возникла мысль о новом краеведческом музее, в котором должна была найти отражение природа Южного Урала и киргизских степей. Архивные документы, которые удалось обнаружить в ГАОО и ПФА РАН показывают, что В.А. Перовскому и В.И. Далю принадлежит не только заслуга организации этого музея, но и большой личный вклад в формирование его фондов.
2. «Музеум естественных произведений Оренбургского края»
Новый музей, который в документах именовался «Музеум естественных произведений Оренбургского края», составлял предмет гордости В.А. Перовского. В отчете о деятельности военного губернатора в Оренбургском крае в 1833-1842 гг. [35] среди важных результатов отмечено «собрание предметов по части естественной истории» и устройство «особого помещения для хранения коллекций».
Следует напомнить, что составление ботанических, энтомологических, минералогических коллекций было в то время предметом всеобщего увлечения. Отдавал ему дань и В.А. Перовский, унаследовавший этот интерес от отца графа А.К. Разумовского, славившегося своими естественно-научными коллекциями. Кроме того, Перовский обладал немалыми познаниями в ботанике и зоологии. Например, А.О. Смирнова-Россет писала в своих воспоминаниях, что имела случай убедиться в этом в 1842 г. во время совместных поездок в Италии.
Перовский хорошо понимал важность изучения растительного и животного мира тех обширных областей, которые находились в его ведении. Именно он предложил Э.А. Эверсману, взяться за написание «Естественной истории Оренбургского края». В 1840 г. первая часть этого замечательного сочинения была издана в Оренбурге в типографии отдельного Оренбургского корпуса на средства канцелярии военного губернатора.
Что касается В.И. Даля, то он получил в Дерптском университете не только медицинское, но и основательное общебиологическое образование. Как натуралист, он проявил себя при составлении примечаний к сочинению Эверсмана, которое по заданию Перовского он перевел на русский язык с немецкого, а впоследствии - в своих учебниках по зоологии и ботанике, написанных для военно-учебных заведений. Даль также увлекался коллекционированием природных редкостей. О том, что интерес к ним проявился у него еще в юности, свидетельствует, например, запись в «Дневном журнале», сделанная в 1817 г. шестнадцатилетним кадетом во время плавания по Балтийскому морю и посещения столицы Швеции. В ней отражены его впечатления от стокгольмской кунст-камеры. «Противу петербургской, - пишет Даль, - она, конечно, мала, но есть в ней весьма много примечания достойное, как то: слон, зародыш кита, двухголовый ягненок, весьма много как уродов человеков, так и различных зверей; более 50 сортов многоразличных иностранных змиев, около 20 сортов самых редких и иностранных рыб, весьма много минералов, две мумии из Египта, лежавших уже там более 3000 лет, черная белка, ворон с большими крыльями, крокодил, черепаха величиною в канапейный круглый стол, голова носорога, молодой гиппопотам, голова буйвола, втрое больше обыкновенной бычачьей головы, великое множество африканских, азиатских и американских птиц, и растения, имена, коих я не знаю» [36, 32].
В Оренбурге В.И. Даль встретил многих единомышленников-коллекционеров, которые уже имели возможность проявить свои интересы в связи с организацией музея при Неплюевском военном училище. К моменту его приезда здесь были составлены естественно-научные коллекции Г.С. Карелина и Э.А. Эверсмана, впоследствии ставшие знаменитыми. Занимаясь коллекционированием, В.И. Даль сотрудничал с Э.А. Эверсманом, о чем свидетельствует, например, его письмо к А. Леману, написанное летом 1841 г. Рассказывая о жизни на «кочевке» Перовского в Башкирии, он сообщает, что Эверсман, который провел там три недели, просмотрел его коллекции насекомых и обнаружил два экземпляра ночных бабочек, принадлежащих к новым видам.
Решительный шаг к созданию «Музеума естественных произведений Оренбургского края» был сделан во время пребывания В.А. Перовского и В.И. Даля в Петербурге зимой 1836-1837 гг. К числу важных для Оренбургского края проблем, которые решались в эти месяцы, относился вопрос о «Музеуме» и о подготовке для него квалифицированных чучельников. За помощью обратились к академику Ф.Ф. Брандту (1802-1879), директору Зоологического музея Петербургской Академии наук, превратившему свой музей в образцовое научное учреждение. Для пополнения музейных коллекций Брандт устанавливал связи с натуралистами-любителями, работавшими в разных регионах России. Оренбургский край с его почти неизвестными науке животным миром представлял для него огромный интерес. Поэтому он сразу согласился выполнить просьбу Перовского об обучении чучельников, рассчитывая получить взамен интересные экспонаты для Зоологического музея. Это было зафиксировано в протоколах конференции Академии наук 3 февраля 1837 г., причем конференция одобрила это соглашение [37].
Получив устное согласие Брандта принять для учебы четырех «казачьих малолетков» с тем, чтобы они хорошо овладели искусством изготовления чучел животных и птиц, Перовский полностью передал дело В.И. Далю. В дальнейшем он вел от имени военного губернатора всю официальную переписку об оплате их обучения и решении всех возникавших вопросов. Кроме того, на Даля была возложена обязанность организовать добычу и отправку в Зоологический музей шкур редких животных из Оренбургского края и зауральских степей. Познакомившись в Петербурге с Ф.Ф. Брандтом, он вступил с ним в переписку, длившуюся долгие годы и носившую не только деловой и научный, но и дружеский характер.
Когда молодые чучельники, окончив учебу, вернулись в Оренбург, они поступили в полное распоряжение В.И. Даля. Их работой и устройством Музеума он непосредственно руководил до своего отъезда в Петербург в 1841 г. Затем эти обязанности были возложены на католического священника Отдельного оренбургского корпуса М.Ф. Зеленку, кандидата Виленского университета» сосланного в Оренбург в 1833 г. из-за политической неблагонадежности [38].
История «Музеума естественных произведений Оренбургского края» связана также с именем Александра Лемана (1814-1842), кандидата Дерпского университета, приехавшего в Оренбург в 1839 г. по приглашению Перовского для участия в организации музея и составления естественно-научного описания Южного Урала. Он тесно сотрудничал с В.И. Далем, с которым его связали не только общие научные интересы, но и сердечная дружба.
Летом 1841 г. Леман отправился в Бухару с геологической миссией К.Ф. Бутенева, а вернувшись через год, уже не застал в Оренбурге ни В.И. Даля, ни В.А. Перовского, которые уже уехали в столицу. Леману было предложено следовать за ними, так как для завершения его работы требовались книги и другие «пособия», которых в Оренбурге не было. Однако сначала он должен был завершить дела, связанные с музеем. Коллекции «Музеума» разместились в трех комнатах здания Благородного собрания, строительство которого было закончено в 1841 г. Новый военный губернатор В.А. Обручев уделял этим коллекциям должное внимание и в дальнейшем покровительствовал заведующему музеем М.Ф. Зеленке.
В одном из последних распоряжений В.А. Перовский предписал: «Поручить Леману по возвращении неотлагательно привести в порядок сделанные им для музея коллекции». Как показывают документы ГАОО, В.А. Обручев пунктуально выполнил распоряжение своего предшественника и даже приказал задержать отъезд Лемана «до тех пор, пока он совершенно не устроит в Музеуме все им собранное, ибо многие птицы и звери еще не поставлены» [39].
Леман быстро справился с работой и в рапорте от 12 июля 1842 г. докладывал: «Окончив порученное мне устройство Музеума естественных произведений Оренбургского края и имея надобность лично уведомить Санкт-Петербургскую Академию о результатах моего путешествия в Бухарию, покорнейше прошу Ваше превосходительство выдать мне назначенные... прогонные деньги на проезд до Санкт-Петербурга и подорожную по казенной надобности». К рапорту приложен описок экспонатов, доставленный им в музей после путешествия в Бухару. В этом списке перечислены названия позвоночных животных (35 видов), птиц (110 видов), амфибий, рыб, а также минералов и растений.
К сожалению, плодотворное сотрудничество Александра Лемана с «Музеумом естественных произведений Оренбургского края» на этом прервалось: выехав из Оренбурга, он заболел и умер в Симбирске 30 августа 1842 года.
Что касается дальнейшей судьбы «Музеума» и музея Неплюевского военного училища (позднее кадетского корпуса), то она, судя по документам, была не столь плачевной, как это обычно считается: они продолжали действовать и в следующие десятилетия. При Неплюевском училище находились минералогический, нумизматический и ботанический отделы, экспонаты которых были «полезны в отношении к преподаваемым в училище наукам». Строительство помещения при училище лесоводства и земледелия, куда предполагалось перевести другие экспонаты «Музеума», хотя и затянулось, но было завершено при новом военном губернаторе В.А. Обручеве. Правда сведений о переезде в него музея в документах найти не удалось. Как видно из архивных документов, В.А. Перовский во время своего второго правления краем (1851-1857 гг.) заботливо опекал оба музея Оренбурга.
Реорганизация обоих музеев произошла в 80-е годы XIX века, когда их экспонаты были распределены между учебными заведениями города и, таким образом, начался новый период истории музейного дела в Оренбургском крае.
3. Чучельники: «Владимир Иванович Даль, начальник наш и отец»
О судьбе «казачьих малолетков», получивших в Петербурге профессию чучельника, рассказывает объемистое архивное дело, датированное 1837-1845 г. и озаглавленное: «Об обучении в Петербурге четырех казачьих мальчиков Оренбургского войска учебному искусству, об отпуске им в Оренбурге жалования и о содержании му-
зея» [40]. Многие страницы в этом деле написаны почерком Даля.
Его изучали в начале XX в. два известных краеведа - П.Н. Столпянский [41, 71-73] и Н.Н. Модестов [42], которые пришли к противоположным выводам относительно роли В.И. Даля в деле создания «Музеума естественных произведений Оренбургского края». Первый, приписывая ему все заслуги, утверждал: «Он бесспорно пробудил в графе В.А. Перовском интерес к местной природе и указал, какую пользу можно извлечь. Край неизвестен - нужно изучить его, а для изучения необходимо основать местный Оренбургский музей. В.А. Перовский согласился с В.И. Далем и по мысли последнего обратился в Петербург в Академию наук к академику Ф.Ф. Брандту, не возьмется ли последний обучить четырех казачьих мальчиков искусству набивания чучел» [41, 72].
По мнению же Н.Н. Модестова, «Даль играл гораздо более скромную роль, чем та, которую отмечает в своей статье г. Столпянский» [42, 41]. Он считал, что имеющиеся документы «не дают нам никакого права предполагать, что инициатива устройства зоологического музея в Оренбурге принадлежала всецело Далю [42, 51], так как его участие «было тесно связано с его служебными обязанностями, как чиновника особых поручений», и он был «только верным и точным исполнителем приказаний оренбургского военного губернатора» [42, 72].
Очевидно, документов из упомянутого архивного дела, действительно, недостаточно, чтобы составить полное представление об обстоятельствах создания «Музеума естественных произведений Оренбургского края». Недавно нам удалось обнаружить в ГАОО и ПФА РАН дополнительные материалы, в том числе собственноручно написанные письма В.И. Даля, которые позволяют выяснить эти обстоятельства и освещают в общих чертах дальнейшую жизнь молодых чучельников.
О том, что зимой 1836-1837 гг., находясь вместе с В.И. Далем в столице, В.А. Перовский познакомился с Ф.Ф.Брандтом. и заключил с ним соглашение о подготовке чучельников, мы узнаем из его письма к академику, написанного 2 февраля 1837 г. в Петербурге писарским почерком. В нем говорится: «Милостивый государь, пользуясь расположением Вашим и словесным изъясненным согласием принять на себя труд обучить нескольких малолетков казачьих искусству сымать, сохранять и набивать кожи птиц и зверей, отнесся я уже в Оренбург о высылке сюда четырех человек на Ваше, милостивый государь, имя. На содержание учеников заблаговременно отпускаемо будет заблаговременно до 500 рублей в год на каждого; но я прошу Вас покорнейше отправить обратно в Оренбург двух из учеников этих, чем скорее, тем лучше, обучив их только сымать надлежащим образом и оберегать шкуры; остальных двух, более способных, оставить у себя, если это возможно, на более продолжительное время для обучения их искусству набивать птиц и зверей» [43].
Письмо кончается словами: «Надеюсь, что Вы, милостивый государь, возьмете на себя труд этот собственно в пользу и для распространения науки Вашей, надеюсь со временем благодарить Вас на деле доставлением в Музей Ваш зверей и птиц, свойственных Оренбургскому краю» [44]. Эти слова отмечены в протоколе заседания Конференции Академии наук от 3 февраля, на котором обсуждалось предложение Перовского [45].
В архивном деле приведенному выше письму предшествует черновик, написанный рукой В.И. Даля. Из него видно, что вначале речь шла о трех учениках, которых следовало вскоре возвратить в Оренбург, и только об одном, остающемся у Брандта для более основательного обучения.
Почерком Даля написаны также отправленные в Оренбург распоряжения Перовского командующему Оренбургским казачьим войском генерал-майору Щуцкому и начальнику штаба отдельного Оренбургского корпуса генерал-майору Рокасовскому [46]. В письме Щуцкому говорится: «Имея в виду основать в Оренбурге собрание всех местных произведений природы для учебных пособий по естественным наукам, прошу Ваше превосходительство выбрать четырех здоровых, расторопных и грамотных малолетков казачьих от 14 до 16 лет и отправить их немедленно при надежном уряднике сюда в Петербург». Рокасовского военный губернатор просит «озаботиться для скорейшей отправки малолетков этих, дабы они могли быть употреблены сего же лета в дело», научившись «собирать и сохранять предметы естественной истории, в особенности из царства животных».
23 февраля, как сообщал в своем рапорте Щуцкой [47], в Петербург под присмотром урядника Федурова были отправлены «четыре здоровых, расторопных и грамотных мальчика» - Иван Мелихов, Павел Волженцов, Степан Лысов и Андрей Скорняков. Первым трем, уроженцам станицы Чернореченской, было по 16 лет, а оренбуржцу Скорнякову - 14. В столицу они прибыли еще до отъезда оттуда военного губернатора, так как следующий документ из архивного дела свидетельствует, что урядник Федуров возвратился в Оренбург вместе с ним.
Таким образом, мы видим, что в Петербурге Перовский и Даль вместе решали вопросы, связанные с проектом организации «Музеума естественных произведений Оренбургского края» и спешили подготовить квалифицированных помощников, которые, как предполагалось, уже летом 1837 г. могли бы начать изготовление музейных экспонатов.
Планы, однако, изменились: два чучельника, Мелихов и Волженцов, были отправлены домой с оказией только весной 1838 г. и прибыли в Оренбург в июне. В письме к Перовскому, переданном с ним и Брандт писал, что все ученики, «находившиеся под руководством и надзором консерватора Зоологического музея Шрадера, теперь весьма хорошо знают препарацию в приготовлении и сохранении естественных предметов». Оставшиеся в Петербурге еще на год, по словам академика, «оказывают отличные способности» [48].
По возвращении Мелихов и Волженцов были отправлены на три месяца в Гурьев «для собирания в течение наступившей осени различных пород птиц, собирающихся к Нижней линии во время отлета в большом количестве» [49]. А в ноябре В.И. Даль, опекавший их, подал военному губернатору записку с просьбой решить дальнейшую судьбу молодых людей. «Если, по воле Вашего превосходительст-
ва, - писал он, - употреблять Волженцова и Мелихова для собирания предметов естественной истории, то желательно, чтобы они уже постоянно находились в распоряжении того, кому угодно будет поручить надзор за этим делом» [50]. В ответ, как, очевидно, и предполагалось, последовало распоряжение передать их «в непосредственное ведение» В.И. Даля [51]. С этого момента в архивном деле постоянно фигурируют его записки о необходимости выделить средства «для занятия чучельников работой» и «для основания местного собрания животных», т.е. для ремонта, отделки и отопления рабочей комнаты, устройства шкафов для чучел, приобретения животных и т.д. Средства сразу же выделялись - из сумм, ассигнованных «на улучшение края».
Как видно из писем В.И. Даля к Ф.Ф. Брандту, хранящихся в ПФА РАН [52], в это время он систематически отправлял в Петербург научные сообщения и посылки с шкурами, обитающих в Оренбургском крае зверей и птиц, которые были добыты и обработаны Мелиховым и Волженцевым. Эта работа была высоко оценена учеными и 21 декабря 1838 г. В.И. Даль был избран членом-корреспондентом Петербургской Академии наук [53].
Весной 1839 г. закончился срок обучения Лысова и Скорнякова. В записке от 25 мая Даль сообщает, что по приказанию Перовского академику Брандту отправлено письмо об их возвращении и деньги на дорогу [54], а 10 сентября он пишет военному губернатору: «Прибывшие из Санкт-Петербурга казачьи малолетки Скорняков и Лысов по словесному приказанию Вашего превосходительства должны быть зачислены в казаки и прикомандированы ко мне для занятий по музею; не угодно ли будет положить им при этом жалованья по десяти рублей в месяц и казенное довольствие пайком; а при разъездах по 25 копеек кормовых и прогоны, как это определено было уже для казаков Мелихова и Волженцова» [55]. Все эти предложения были сразу приняты и отданы соответствующие распоряжения [56].
Академику Брандту Даль написал, что вновь прибывшим чучельникам было предложено испытание - изготовить чучела нескольких синиц и жаворонка. С заданием они - «к удовольствию губернатора» - справились прекрасно [57].
Когда несколько месяцев спустя начался военный поход в Хиву, все четверо чучельников были включены в отряд и сопровождали В.И. Даля и А. Лемана, проводивших по пути научные наблюдения и собиравших экспонаты для музея. Вместе со всеми они испытали невзгоды, выпавшие на долю участников трудного зимнего похода. У Волженцова, например, как писал Даль, «села на подбородок сибирская язва» но ее «вырезали, присыпали, и все прошло благополучно». На обратном пути Скорняков вместе с Леманом совершил поездку к Ново-Александровскому укреплению, которая дала интересные научные результаты.
Наступило лето 1841 г. Работа чучельников шла полным ходом. Мелихов находился на «кочевке» при Перовском, Лысов оставался в музее в Оренбурге, Скорняков, ставший к тому времени урядником, вместе с Волженцовым готовились к отправке в Бухару, куда собирался Леман, включенный в состав геологической экспедиции Бутенева. Сопровождая экспедицию, они совершили трудное путешествие по степям до Бухары, а затем по долине реки Зеравшан до ее верховьев, где еще не ступала нога европейца. По возвращении Леман доносил в рапорте от 27 июня 1842 г. «Во все время нахождения миссии в Бухарии, равно как и при затруднительном следовании оной в оба пути по Киргизской степи бывшие при мне чучельники урядник Андрей Скорняков и чернореченский казак Павел Волженцов совершенным знанием своего дела, постоянным отличным поведением и неусыпным рвением в исполнении своих обязанностей заслужили быть представленными
к награде» [58].
Речь шла о выдаче Скорнякову 100 рублей серебром и производстве Волженцова в чин урядника. Но генерал Обручев, сменивший Перовского на посту военного губернатора, нашел нужным награды уменьшить: по его представлению первый получил 75 рублей серебром, а второй 30 [59].
Для чучельников наступило нелегкое время: осенью 1841 г. покинул Оренбург В.И. Даль, а спустя несколько месяцев уехал и В.А. Перовский. Руководство музеем принял на себя М.Ф. Зелёнка. Передавая ему дела, Даль сообщил сведения о чучельниках. Он писал: «При музее состоят - Оренбургского войска урядники Скорняков и Лысов и казаки Волженцов и Мелихов. Первые два во всех отношениях отлично хорошо и вполне надежны, знают дело свое отлично. Лысов уступает Скорнякову только несколько в расторопности. Последние два обучены только снимать и приготовлять меха и шкуры, а набивать хорошо не могут. Они требуют также более строгого надзора по поведению.
Доселе заведено было, что четыре чучельника эти не отлучались постоянно от домов своих во весь год, а только поочередно и по мере надобности. Во время отлучек из домов своих, а именно Скорнякова из Оренбурга, а остальных трех из Черноречья, они получали кормовые деньги ... Все расходы по музею можно вполне поверить Скорнякову или Лысову, которые в этом отношении известной честности» [60].
Однако после отъезда В.И. Даля и В.А. Перовского отношение к музею изменилось. Уже в ноябре 1842 г. «для сокращения расходов по содержанию чучельников» по представлению заведующего при музее были оставлены только Скорняков и Лысов, другие же два отправлены в станицу «впредь до востребования» [61]. Позднее, 1 июня 1844 г. Зелёнка докладывал военному губернатору Обручеву: «Согласно предписанию Вашего высокопревосходительства от 20 мая прошлого 1843 г., прекращены постоянные занятия чучельников в Музеуме, из оставшихся двух один в то же время отправлен в станицу и отпуск ему содержания прекращен. А остается один Скорняков, которому вменено в обязанность ежедневно находиться при Музеуме, смотреть за чистотою чучел и выделывать оные, когда поступают какие экземпляры» [62]. Указывая, что с января Скорняков не получал жалования, Зелёнка просил «удовлетворить его за последние месяцы и впредь отпускать определенное
содержание» [63].
В.И. Даль и теперь, пользуясь своим влиянием в Петербурге, продолжал оказывать поддержку своим воспитанникам. За помощью к нему обратился Андрей Скорняков, которого не удовлетворяло создавшееся положение. Об этом свидетельствует собственноручное письмо Скорнякова от 22 февраля 1843 г., обнаруженное в ПФА РАН [64]. Оно адресовано Егору Ивановичу Шрадеру, консерватору Зоологического музея, в свое время обучавшего «казачьих малолетков», и начинается словами: «Так как Вы наслышались и пишете ко мне от г. полковника Владимира Ивановича Даля, что я желаю опять в Санкт-Петербург к Вам, в Академию, в Музеум, это справедливо оне говорят, и я очень желал бы усовершенствоваться известною Вам наукою и послужить с Вами еще вторичный раз в Музеуме». Он просит не отказать ему, напоминая, с каким старанием и прилежностью учился, и надеясь, что о его ревностной службе в последующее время рассказывал В.И. Даль, которым он был «всегда доволен» и помнит его.
«Егор Иванович, - пишет далее Скорняков, - после расставания с Вами моего я был в четырех походах; первый раз с полковником г. Далем в Хивинской зимней экспедиции и три раза с Александром Ивановичем Леманом, а последний раз в Бухарин за 2000 верст от Оренбурга». По его словам, после того, как «военный губернатор Перовский отправился совсем из Оренбурга», все идет по-другому, а о ксендзе Зелёнке, который «поступил вместо полковника Владимира Ивановича Даля», он говорит: «По этой части оне не знают». Скорняков рассказывает, что с Лысовым они «наделали штук 400 больших зверей» (медведя, оленя, трех сайгаков, дикую козу) и «птиц больших довольно», причем использовали все шкуры, «которые были приготовлены при Владимире Ивановиче Дале, начальнике нашем и отце». «Что будет дальше, - заключает он, - ничего неизвестно».
По-видимому, благодаря стараниям В.И. Даля, откликнувшегося на призыв о помощи, 8 декабря 1844 г. к Обручеву поступил запрос из Департамента военных поселений «о четырех казачьих малолетках, которые обучались в Зоологической лаборатории Академии наук анатомическому препарированию и чучельному искусству» [65]. Отвечая на вопрос, «куда именно они были по возвращении в войско распределены по настоящему их образованию», Обручев вынужден был признать, что «три из них, по неимению более надобности присутствия их, обращены в войско впредь до востребования» и только один находится при музее [66].
Судьба Скорнякова - несомненно, по ходатайству В.И. Даля решалась в самых высоких инстанциях. 30 сентября 1845 г. М.Ф. Зелёнка доносил В.А. Обручеву: «Оренбургского казачьего войска урядник Скорняков, находившийся постоянно при здешнем Музеуме, согласно Высочайшему повелению, последовавшему в 18 день июля, переведен препаратором в Зоологический Музеум Императорской Академии наук по уважению отличной способности его к анатомическому препарированию и чучельному искусству» [67]. На место Скорнякова он просил назначить Лысова.
Из документов ГДОО мы узнаем, что 26 марта 1847 г. Степан Лысов умер и в музее его заменил Иван Мелихов [68].
В мае 1851 г. в Оренбург, сменив В.А. Обручева, на губернаторский пост вновь вернулся В.А. Перовский. И уже 13 ноября к нему поступило прошение от коллежского ассесора Андрея Скорнякова (в этот чин он был произведен в 1849 г.) об обратном переводе его в оренбургский Музеум [69]. Прошение мотивировалось желанием «перейти в родной климат» - для восстановления расстроенного здоровья и необходимостью оказывать помощь «престарелой матери, жительствующей в городе Оренбурге». Перовский, обратившись с ходатайством к министру народного просвещения, получил согласие на перевод Скорнякова в Оренбург [70]. В июле 1852 г. он приехал и приступил к работе в музее, где, кроме Ивана Мелихова, встретил и Павла Волженцова, которого губернатор вернул из станицы в марте того же года [71].
Архивные документы рассказывают, что музей начал быстро возрождаться, и для пополнения его коллекций чучельники опять посылались в далекие поездки по Оренбургскому краю.
Примечания
1. Государственный архив Оренбургской области (ГАОО), ф.6, оп. 10, № 5350, л. 7.
2. Там же, л. 8.
3. Там же, л. 21.
4. Там же, л. 36.
5. Там же, лл. 31-33 об.
6. Там же, л. 33.
7. Там же, лл. 106-106 об.
8. Там же, лл. 58-58 об.
9. Там же, лл. 24-24 об.
10. Там же, лл. 177 об.-198.
11. Там же, лл. 192 об.-193.
12. Там же, лл. 187 об.-188.
13. Там же, лл. 119-125.
14. Там же, л. 139.
15. Там же, л. 168.
16. Там же, лл. 177-180.
17. Алмазов, А. Письма из Оренбурга 1833 года / Русский Архив. 1902. Кн. 2. № 5-8.
18. ГАОО, ф. 6, оп. 10, № 5350, лл. 187-188 об.
19. Там же, л. 188.
20. Там же, л. 188 об.
21. Там же, л. 197 об.-198.
22. Там же, л. 194.
23. Там же, л. 197.
24. Там же, л. 219.
25. Там же, лл. 206-208 об.
26. Там же, лл. 209 об.-210.
27. Модестов, Н.Н. Магистр философии Фома Карлович Зан в Оренбурге // Труды Оренбургской ученой архивной комиссии (ОУАК). Вып. 35. Оренбург. 1917.
28. ГАОО, ф.6, оп.10, № 4257.
29. ГАОО, ф.6, оп.10, № 3850, лл. 223-223 об.
30. Там же, лл. 232-232 об. 
31. Там же, лл. 237-237 об. 
32. Там же лл. 239-240 об.
33. Там же лл. 239-239 об.
34. Там же лл. 240-240 об.
35. РНБ, рук. Отд., ф. 571, № 13.
36. Фесенко, Ю.П. Проза В.И.Даля. Творческая эволюция. Луганск - СПб.: Альма матер, 1999.
37. ПФА РАН, ф.51, оп.3, № 7, лл. 32-33 об.
38. Модестов, Н.Н. Бывший префект гродненской гимназии иеромонах доминиканского ордена Кандид Зеленко в Оренбурге // Труды ОУАК. Вып. 28. Оренбург, 1913.
39. ГАОО, ф.6, оп.10, № 5240, лл. 571-571 об.
40. ГАОО, ф.6, оп. 10, № 4623.
41. Столпянский, П.Н. Эпизод из жизни В.И. Даля // Русская Старина. 1903. Т. 115. № 79.
42. Модестов, Н.Н. Владимир Иванович Даль в Оренбурге // Труды ОУАК. Вып. 27. Оренбург, 1913.
43. ГАОО, ф. 6, оп. 10, №4623, лл. 2-2об.
44. Там же, л. 2 об.
45. ПФА РАН, ф. 51, оп. 3, № 7, лл. 32-33 об.
46. ГАОО, ф. 6, оп. 10, №4623, лл. 2об.-3.
47. Там же, лл. 3-3об.
48. ПФА РАН, ф. 51, оп. 3, № 8, лл. 32-32 об.
49. ГАОО, ф. 6, оп. 10, №4623, лл. 27-28.
50. Там же, л. 22.
51. Там же, л. 25-25 об.
52. ПФА РАН, ф. 51, оп. 3, № 7.
53. ПФА РАН, оп. 1а, №58, лл. 126-129.
54. ГАОО, ф. 6, оп. 10, №4623, л. 35.
55. Там же, л. 39.
56. Там же, лл. 40-49.
57. ПФА РАН, ф. 51, оп. 3, № 9, лл. 56-57.
58. ГАОО, ф.6, оп. 10, №5241, лл. 540-540 об.
59. Там же, лл.679, 700, 703.
60. ГАОО, ф. 6, оп. 3, №9, л. 56.
61. Там же, л. 73.
62. Там же, л. 91.
63. Там же, л. 91 об.
64. ПФА РАН, ф. 51, оп. 3, №22, лл. 28-28 об.
65. ГАОО, ф. 6, оп.10, №4623, лл. 94-94 об.
66. Там же, лл. 98-98 об.
67. Там же, лл. 108-108 об.
68. ГАОО, ф.6, оп. 7, №72.
69. ГАОО, ф.6, оп. 6, №12969, лл. 1-2.
70. Там же, л.4.
71. ГАОО, ф.6, оп. 6, №13017.
Г.П. Матвиевская