Научная электронная библиотека
Монографии, изданные в издательстве Российской Академии Естествознания
2.1. Отклонения в поведении человека и их морфогенез
Наше прошлое, даже если оно уже вступило в процесс необратимого разложения, сохраняет форму, оказавшись между изменившимися экономикой, культурой и связанными с ним формами организации и общественного мышления. Упорядоченная социальная структура формируется в процессе взаимного обмена действиями и смыслами социальных субъектов различных уровней. Если часть из них не участвует в процессе коммуникации, т.е. озабочена чисто локальными интересами, то нарушается взаимоотношение между элементами социального субъекта, между личными, приватными и общественными, коллективными интересами, между личностью и обществом, группами и обществом; в обществе в целом нарастает дезорганизация.
В момент дезогранизации переход от одного типа общества к другому не осуществляется без нарушения непрерывности – общество оказывается временно не способным проявлять нужное воздействие на человека, при нестабильности общественного развития, разрушении нормативного порядка происходит дезориентация людей, что способствует повышению уровня поведенческих отклонений.
Остроумно и симптоматично Г. де Тард называет такие проявления человека «накожной сыпью социального тела»[141], которую можно действительно понимать как внешнее проявление болезни общества.
По мнению А. Бандуры, социальное поведение судят по таким параметрам, как аутентичность, значимость и девиантность[142].
Исследователи используют термины «отклонение» и «девиация» как однозначные, как синонимы. Девиация (латинское deviation уклонение от дороги) – это отклонение от правильной линии, от заданного курса…под влиянием каких-либо внешних причин[143].
Во-первых, отклоняющееся поведение, его рост имеет социально-экономические причины и, следовательно, свидетельствуют о неблагополучии в этой сфере общественной жизнедеятельности. Во-вторых, оно тесно связано со снижением духовно-нравственного потенциала общества. «Адаптация» населения к новым условиям через девиантное поведение, психологическая компенсация стрессовых ситуаций через тот или иной способ «ухода» от жизни носит исключительно иллюзорный и социально опасный характер. Это ухудшает здоровье нации, делает ее менталитет более иррациональным, склонным к восприятию радикальных, экстремистских идей. В последние годы усиление девиантного поведения принимает широкие масштабы, имеет долгосрочные негативные последствия, как для социально-экономического, так и для духовно-нравственного развития российского общества. В подтверждение А.Н. Самарин приводит данные по Google – «Россия занимает первое место в мире»[144].
Отклонения в поведении в широком смысле подразумевают любые действия человека, которые не соответствуют писаным и неписаным нормам. В узком смысле они относятся только к неписаным нормам. Характерная черта такого поведения – релятивность нормы. С одной точки зрения поведение может считаться нормальным, с другой – это же поведение является отклонением от нормы. Границы терпимости общества к таким проявлениям поведения различны в разных культурах или в разных ситуациях в одной и той же культуре.
История научного изучения поведенческих отклонений начинается с Э. Дюркгейма. После него исследования ведутся в трех основных направлениях:
1) теоретико-методологическое – М. Вебер, П. Сорокин, Т. Парсонс;
2) междисциплинарное – социологи М. Хальбвакс, У. Томас, Ф. Знанецкий, а также представители теории конфликта Л. Козер, Р. Дарендорф, психоанализа и социальной этологии;
3) специальная социологическая теория, зародившаяся в недрах структурного функционализма – Т. Парсонс, Р. Мертон.
При анализе современных теорий отклонений в поведении надо иметь в виду, что в исследованиях широко распространены различные подходы и методы, которые продиктованы социальной позицией, методологической культурой, достижениями научной школы, к которым принадлежат авторы.
В качестве примера следует выделить типологию Дж. Кинлоча:
1) органико-структурно-функционалистскую теорию, последователи которой при изучении девиаций и девиантов обращают внимание на реально наблюдаемые, проверяемые последствия, связанные с теми или иными социальными фактами, имеющими ясную функциональную определенность;
2) конфликтно-радикальную теорию, определяющую в качестве источников отклонений несбалансированность классовых интересов, борьбу различных социальных групп, страт; главный интерес – анализ социальной структуры общества, выступающей основным источником социальных конфликтов и противоречий;
3) социально-бихевиаристско-психологическую теорию, делающую акцент на психологии личности, индивидуальном смысле действий и взаимодействий индивидов, а также исследующую проблему относительности девиации и значение системы социального контроля[145].
По мнению А.Л. Салагаева, действуют по проблемам девиаций и другие подходы:
1) традиционный, сторонники которого разделяют в общем принципы этиологического объяснения девиаций и заняты исследованием и объяснением причин подобного поведения;
2) модернистский, позволяющий осознать значение этого поведенческого феномена путем его понимания, интерпретации на базе изучения социальной реакции на него;
3) постмодернистский, интерпретирующий существующую социальную реальность саму как девиантную и считающий, что «феномен девиации – интегральное будущее общества»[146].
В современной науке об отклоняющемся поведении доминируют следующие теории:
1) теории социальных процессов (концепции контроля и стигматизации);
2) социоструктурные теории (теории субкультур, конфликта культур и дифференциальных возможностей);
3) радикальные теории[147].
В 1971 году независимо друг от друга появились небольшие по объему работы двух ленинградских авторов Я.И. Гилинского и А.Г. Здравомыслова, в заглавие которых были вынесены слова «отклоняющееся (девиантное) поведение»[148].
В этих работах впервые в отечественной социальной науке ставился вопрос о необходимости рассмотрения различных нежелательных для общества нормонарушающих проявлений с позиции более общей теории, поскольку отклоняющееся поведение есть именно социальный феномен и различные его виды имеют общий генезис и причины, находятся в сложных взаимосвязях и зависимости от экономических и социальных условий. Отмечалось значение понимания и выбора критерия (точки отсчета) «отклонения», оценки и измерения его «величины», а также направленности. Поскольку, с точки зрения одного из авторов Я.И. Гилинского, отклонение в поведении может быть как со знаком «плюс» (позитивное – социальное, научное, техническое, художественное творчество), так и со знаком «минус» (негативное, отрицательное).
Выше мы могли убедиться, что отклонение или девиация определяется с помощью понятия социальной нормы. Так при рассмотрении отклонения Р. Дарендорф приводит следующую интенцию Т. Парсонса: «Отклонение есть мотивированная тенденция, в силу каковой поведение действующего лица противоречит одному или нескольким институционализированным нормативным образцам»[149].
Т. Парсонс рассматривает девиацию, «включающую четыре основных направления, соответствующих с одной стороны, потребности либо выразить отчуждение от нормативной структуры (включая отказ от привязанности к другому человеку как к цели), либо сохранить вынужденную конформность с нормативным образцом и привязанностью к другому, а с другой стороны, в соответствии с пассивным или активным характером поведения. Таким образом, мы получаем четыре разных вида направленности девиантного поведения: агрессия и бегство в качестве отчуждения и вынужденное действие и вынужденное одобрение в качестве вынужденной конфоромности[150].
Ч.Х. Кули использует термин «дегенерация личности» при изучении отклонений, имея в виду, «отклонение от некоторого общетипического образца; состояние тех людей, характер и поведение которых находится явно ниже образца или уровня, расцениваемых в господствующем мнении группы в качестве нормы»[151]. В основе своей это явление носит социальный характер, оно возникает при определенном отношении между личностью и остальной группой. Независимо от того, какие интеллектуальные или физические особенности вызывают это отношение, они предполагают непригодность к нормальной деятельности в обществе. Единственно ощутимым (и не слишком точным) критерием в такой ситуации является реально-успешная и адекватная социальная деятельность личности, и особенно устойчивое отношение к человеку со стороны группы.
Подчеркнем еще раз, есть периоды резкого снижения нормативного устройства, даже отсутствия и его разрегулированности, тогда наступает период так называемой аномии. В широком смысле аномия – это состояние общества, при котором нарушается нормативная регуляция поведения индивидов и социальных групп, поскольку общепринятые прежде нормы, законы, культурные ценности либо не соответствуют новым, либо новые еще отсутствуют.
Точное, ставшее классическим, определение аномии Э. Дюркгейм приводит в книге «Самоубийство», под которым понимается такое состояние общества, при котором отсутствует четкая непротиворечивая регуляция поведения индивидов и образуется нормативный вакуум, когда старые нормы и ценности уже не соответствуют реальным отношениям, а новые еще не утвердились[152]. Аномия возникает в результате социальных изменений, которые могут привести к экономическому краху, так и к расцвету общественной жизни. Такие изменения могут способствовать разрушению единства социума и росту обособленности его частей, общество при этом становится аномийным.
При объяснении генезиса отклоняющегося поведения в качестве его социальной базы видятся процессы включения/исключения, как девиантогенных факторов. Под социальным исключением (социальной эксклюзией) понимается «механизм, отделяющий группы людей от главного социального потока»[153]. В российском обществе наблюдается колоссальный разрыв между различными группами населения в доступе к социальным, экономическим, культурным, властно-политическим, квалификационно-профессиональным, медико-оздоровительным ресурсам. Нет никаких сомнений в том, что есть определенная часть российских граждан, практически лишенных каких-либо ресурсов. Стало быть, эта часть российского общества не просто бедна, она смещена на край социальной «ойкумены», став париями – «исключенными». Процессы исключения рассматриваются как в контексте бедности, безработицы, низкого уровня доходов, материальной необеспеченности, так и в социокультурном аспекте – депривированности основных социальных и культурных потребностей, социальной уязвимости. В жизни людей всегда присутствуют такие факторы, как неопределенность и неустойчивость бытия, уязвимость, и в этом нет ничего нового; новизна же заключается в том, что причины и проявления этих факторов в последние десятилетия множатся и претерпевают глубокие изменения, кроме того, они представляют собой питательную почву для роста стойких поведенческих отклонений и питомник легионеров преступного мира.
Рост исключенности напрямую воздействует на бедных, так как они в большей степени подвержены множеству рисков, чреватых ухудшением их положения (болезнь, инвалидизация, безработица, голод, преступность, смерть), и менее способны противостоять этим рискам. Бедность и неравенство могут также повысить косвенным путем депривированность, подпитывая социальную напряженность, девиантность (преступность) и тем самым окончательно уничтожая социальное, культурное и национальное единство российского народа.
Р. Дарендорф формулирует следующее высказывание, обозначающее сферы современного общества, в которых не выполняются доминирующие нормы: «Это могут быть географические районы, городские районы, подземка, улицы больших городов. В других случаях – это метафорические зоны: для молодежи именно они важны и скорее всего, могут привести к нарушению социальных норм. Такие зоны могут расширяться, и тогда мы получим мир, где все дозволено и ничто не имеет значения. Рушатся координаты смысла и ценностей»[154].
Э. Дюркгейму принадлежит тезис, который до сих пор вызывает неоднозначное отношение, о том, что преступность (как одно из проявлений поведенческих отклонений) – нормальная особенность общественной жизни, с точки зрения структурно-функционального анализа. Преступность наблюдается во все времена и во всех типах обществ, поэтому она имеет симптомы нормальности – «нет никакого другого феномена, который обладал бы столь бесспорно всеми признаками нормального явления»[155]. Он аргументирует свой парадоксальный вывод тем, что не может быть общества, в котором индивидуумы не отличались бы в большей или меньшей степени от среднего коллективного типа, поэтому неизбежно, что среди такого рода отклонений существуют отклонения преступного характера. Такой характер отклонения приобретают не в силу каких-либо внутренне присущих им качеств, а в связи с определением, которое дает этому деянию коллективное сознание. Если общественное сознание становится сильнее, чтобы подавить эти отклонения, оно само становится вместе с тем более чувствительным, более взыскательным. Выступая против малейших отклонений с энергией, проявляемой до этого только в отношении более значительных нарушений, это сознание придает им столь же серьезное значение, какое раньше придавалось преступлениям. «Другими словами, оно определяет их в качестве преступных. Итак, преступность необходима; она прочно связана с основными условиями любой социальной жизни и именно в силу этого полезна, поскольку те условия, частью которых она является, сами неотделимы от нормальной эволюции морали и права»[156].
Человеческая природа сложна, двойственна. Получается, что человек по природе своей одновременно может быть как девиантом, так и конформистом.
Э. Дюркгейм прав – каждое правило, установленное культурой, создает свой собственный потенциал для отклонения. Человек создает правила, обеспечивающие ему безопасность и предсказуемость, в то же время он создает другие правила, позволяющие ему делать выбор и извлекать личную выгоду; и когда человек иногда нарушает эти правила, то не только потому, что нарушение любого правила заложено в правило по определению, но и из-за того, что отказ все время жить в рамках установленных обществом правил – неотъемлемая черта человеческой
природы.
Р.К. Мертон выдвигает гипотезу: отклоняющееся поведение есть «симптом расхождения между культурно предписанными устремлениями и социально стуктурированными путями осуществления этих устремлений»[157].
Он выводит пять типов приспособления индивидов к культурным ценностям через принятие или отвержение и замены их новыми – это конформность, инновация, ритуализм, бегство, мятеж. Люди могут переходить от одной альтернативы ролевого поведения к другой по мере вовлечения в разные сферы социальной деятельности.
Конформность в поведении индивидов по отношению к культурным целям и институционализированным средствам характерна для обществ, в которых высока степень стабильности. Инновация следует за сильным культурным акцентированием цели и использованием «институционально запрещенных, но часто эффективных средств достижения хотя бы подобия успеха»[158]. Этот тип приспособления производит большую частоту девиантного поведения в одном социальном слое, чем в другом. По его мнению, «самый сильный толчок к отклоняющемуся поведению получают низшие страты»[159]. Достижение (цели) успеха затруднено для тех, в чьем распоряжении есть только низкое образование и скудные экономические ресурсы. Господствующее в культуре давление ведет к постепенному затуханию законных, но в общем и целом неэффективных усилий и ко все большему применению незаконных, но более или менее действенных средств. Именно когда система культурных ценностей превозносит до небес «общие цели успеха и навязывает их всему населению в целом, в то время как социальная структура жестко ограничивает или полностью перекрывает для значительной части того же самого населения доступ к одобряемым способам достижения этих целей, – именно тогда принимает широкие масштабы девиантное поведение»[160].
Вслед за Р. Мертоном исследователи признают пять типов поведения:
1) подчинение, или конформное поведение (принятие целей и средств);
2) инновация, реформизм (принятие целей, устранение средств);
3) ритуализм (неприятие целей, принятие средств);
4) ретритизм, уход, или бегство (неприятие ни целей, ни средств);
5) мятеж (отказ от целей и средств с заменой их новыми целями и средствами).
В строгом смысле девиантным поведениемсчитаются второй, четвертый и пятый типы поведения.
Любопытной и своеобразной представляется теория стигматизации: «Девиантность создается обществом… Социальные группы создают девиантность, создавая правила, нарушение которых составляет отклонение, применяя эти правила к отдельным индивидам и наклеивая на них ярлык аутсайдеров. С этой точки зрения, девиантность – это не свойство акта индивида, а скорее следствие применения другими индивидами правил и санкций к «нарушителю». Девиант – это тот, на кого удалось наклеить этот ярлык; девиантное поведение – это поведение, на которое люди наклеили ярлык девиантного… Девиантность – это качество взаимодействия между индивидом, который совершает акт, и теми, кто реагирует на него»[161].
Основное положение теории стигматизации или «наклеивания ярлыков» заключается в том, что определение индивида или индивидов к той или иной категории девиантов провоцирует или усиливает отклонение. Г. Беккер указывает, что клеймение оказывает действие на представление индивида о самом себе, на его участие в социальном взаимодействии. И большая часть окружающих людей ждет от него продолжения нарушения норм общепринятого поведения. Это ведет индивида к исполнению девиантной роли. Данный ответ на ожидание и реакцию общества Э. Лемерт предложил обозначить как вторичное отклонение. В качестве примера «вторичного отклонения» он характеризует поведение подростка: «По той или иной причине (скажем, излишней энергии) школьник участвует в какой-то шалости в классе, за что наказывается учителем. Спустя некоторое время он опять нечаянно нарушает порядок и опять получает выговор. Затем, когда это иногда случается мальчик обвиняется в том, чего он не делал. Когда учитель употребляет по отношению к нему такие ярлыки, как «бестолочь», «хулиган» или другие обидные выражения, это вызывает у школьника враждебность и возмущение, и он может почувствовать, что он зажат в тисках ожидаемой от него роли. Затем может возникнуть сильный соблазн принять свою роль в классе в том виде, в каком она определяется учителем, тем более, что школьник обнаруживает, что такая роль наряду с наказаниями может приносить определенные выгоды»[162].
В продолжение примера Э. Лемерта иллюстративно выглядит работа В.И. Журавлева«Основы педагогической конфликтологии», в ней автор предлагает алфавитный список из 65 уничижительных эпитетов, которыми награждают учителя своих подопечных. Вот некоторые из них: Б – «бездарь», Г – «глупец», Д – «дура (к)», И – «идиот», К – «козел»,
Л – «лентяй», Н – нецензурные выражения, О – «осел», П – «придурок», С – «сука», Т – «тупица»[163].
Повседневные отношения людей в области личных контактов (семейные связи, отношения по месту жительства, учебы) пронизаны конфликтами, соперничеством, противоречиями в сфере интересов. Решение конфликтов могут носить как созидательный, так и разрушительный характер. Венгерский исследователь Ф. Потаки предполагает, что формы девиантности представляют собой в определенном смысле ошибочные антиобщественные образцы решения конфликтов. Он подчеркивает при изучении методологических проблем поведения, что факторы девиантности (самоубийство, употребление алкоголя, наркотиков, агрессивные действия по отношению к другим, правонарушения) имеют историческое развитие и своеобразное культурно-детерминированное проявление.
Ф. Потаки делит причины и условия девиантности на две группы:
1. Социальные макроотношения (отношения собственности и отношения между классами в силу своих антогонистических противоречий в массовом порядке могут порождать те обстоятельства (неуверенность в завтрашнем дне, безработица, зависимость, бесправие, одиночество, социальные различия и т.д.), которые могут побудить большую часть населения в целях разрешения конфликта прибегнуть к формам девиантного поведения.
2. Большая группа причин зависит от состояния общественной интеграции личности, а также от личностной силы сопротивления по отношению к моделям девиантного поведения, т.е. зависит от нравственной зрелости, силы воли и автономности личности.
Он же выдвигает тезис о «преддевиантном синдроме», имея ввиду своеобразный комплекс определенных симптомов (аффективный тип поведения, «трудные» дети, агрессивные формы поведения, семейные конфликты, ранние антисоциальные проявления, низкий уровень интеллекта, отрицательное отношение к учебе), которые приводят индивида (социальные группы) к общности, обнаруживающей аналогичные признаки[164].
Если дети прошли в своих семьях путь асоциального развития, то в их психике сформировались асоциальные жизненные установки, выраженные в интересах, идеалах, потребностях, убеждениях, целях деятельности, отношениях к учебе, к коллективу. Там, где нет условий для проявления позитивных социальных качеств личности, проступают на поверхности качества антисоциальные. Школе не удается нейтрализовать в большинстве случаев отрицательное воздействие семьи, или другой ближайшей, референтной среды и, следовательно, девиантное поведение детей. «Совокупность основных отношений к миру, к людям и себе, задаваемых динамическими смысловыми системами, образует в своем единстве и главной своей сущности свойственную человеку нравственную позицию. Такая позиция особенно прочна, когда она становится сознательной, т.е. когда появляются личностные ценности, рассматриваемые нами как осознанные общие смысловые образования. Исповедание этих ценностей закрепляет единство и самотождество личности…надолго определяет главные характеристики личности, ее стержень, ее мораль»[165].
У девианта своя «мораль», своя «нравственность». Б.С. Братусь объясняет свою позицию тем, что «моральная шкала включает в себя не только положительные, но и отрицательные с общепринятой точки зрения ценности (подобно тому как, скажем, условно выделенная шкала ума должна располагать сравнительными отметками не только для высот ума, но и для его, с точки зрения наблюдателя, ущерба, т.е. глупости). Даже в тех случаях, когда мы говорим об аморальности, речь идет не просто об отрицании морали, а о моральной позиции, нам чуждой, извращенной»[166].
Активная злоба и злостность, презрение и насмешка, вызов и пренебрежение характеризуют отклонения в поведении детей и молодежи. Их нормы – это вывернутые наизнанку нормы более широкой культуры. По стандартам данной субкультуры«поведение делинквента правильно именно потому, что оно неправильно по нормам более широкой культуры»[167].
Главные трудности перевоспитания даже малолетних девиантов состоят не в том, что подросток «не хочет» исправиться или «не понимает», что надо жить честно, а в том, что он порой не может этого сделать из-за наличия уже сформировавшейся и ставшей достаточно инертной системы смысловых образований, которая, несмотря на «хотение» и «понимание», продолжает определять прежнее, извращенное отношение к миру.
П.Н. Тарновская достаточно жестко еще в 1902 году по этому поводу писала: «люди, отягченные неблагоприятной болезненной наследственностью, с детства лишенные всякого воспитательного начала, живущие в дурных условиях, в грязной среде пьянства и разврата, видя пагубные примеры и по природе своей не имея необходимого противовеса, умеряющего часто повышенные животные инстинкты – такие дети легче других становятся кандидатами в преступники»[168].
Представление об особенностях личностных и поведенческих отклонений данной категории детей можно составить при знакомстве с письмами Анны, адресованных автору. Экспликация писем показывает, что сочетание выраженных поведенческих, эмоциональных, интеллектуальных отклонений и дефективной нравственно-этической составляющей личности проявляется повсеместно:
Письмо первое: «Я все же забрала Даниила в начале июля, и, честно сказать, моя жизнь и жизнь моей семьи превратилась в кошмар. Сначала, пока мы были в Якутске, все было более – менее нормально, если не считать случаи мелкого воровства в супермаркетах и грубости иностранцам.
Мы приехали в Москву и через два дня поехали на Казказ, где была моя мама с моими детьми. Его все приняли хорошо, Женька (мой старший сын) его ждал, всем поделился, сначала все хорошо к нему относились, а я исполняла каждое его желание. С первого дня Даня возненавидел Женьку. Трехэтажный мат в его адрес, я тебя убью, сука, морду тебе набью, лох. На озере, где мы купались, попытался его утопить (заманил на глубину и стал спускать ему круг, Женька плавать не умеет, слава Богу, мимо катамаран проезжал), стал меня шантажировать: если ты куда-нибудь пойдешь без меня, я Женьку побью. И бил. Сильно, жестоко, не один раз. И зажигалкой пугал. Вранье с меркантильными целями на каждом шагу, один раз наказала, не пустив гулять, так он дверь открыл с засова (у меня с трудом получается) и убежал «искать другую маму, потому что ты меня достала», привели домой около 12 ночи с трудом.
Оскорбления, грубость, постоянное «убью», как на зоне. Моей любовью и лаской к нему пользуется, в основном, в меркантильных целях. Чуть что – отправь меня обратно, у меня там друзья, мне там было хорошо, а с тобой плохо, я хочу в детдом. Приехали в Москву 7 августа. На вторую ночь в Москве с ним была истерика. На замечание «не свети Жене фонариком в глаза» он начал делать назло, я фонарик забрала, он начал всю мебель крушить ногами, кричать, что всех нас ненавидит, всех убьет ночью, и сам спрыгнет из окна. У нас была моя тетка, физически сильная, скрутила его, но и ей досталось, я позвонила на горячую линию психологической помощи, сказали вызывать «скорую». «Скорая» с ним не смогла справиться, вызвала психиатрическую. Психиатры долго с ним разговаривали наедине, потом он заснул. Побои Женьки продолжались. В опеке посоветовали государственный психологический Центр, вожу его туда каждый день. Женю бить перестал. Моя мама забрала младшего Павла и уехала с ним обратно на Кавказ, простить Дане то, с какой жестокостью он бил ее внука она не может. Отца моего Даня доводит до белого каления периодически. Огрызается, на его замечания смеется в лицо, в общем, ужас. На мое замечание «спусти, пожалуйста, за собой воду в туалете» говорит: «ну, ты меня, б…ь, достала! Я что, каждый раз должен спускать?» – «Да» – «Да пошла ты...»
Пошли мы с ним устраиваться в школу. Я выбрала хорошую школу – интернат, потому что у меня к тому времени уже появились первые седые волосы. Дома среда, пятница, суббота и воскресенье. Он там сидел и на просьбы прочитать текст, посчитать и т.д., плевал семечками в лицо учительнице и всех нас посылал. Она сказала: «Господи, только не в мой класс!». В общем, ужас. Затем на мое: «пойдешь в детский дом, только не в Якутске, а в Москве, где ты никого не знаешь», одумался, и пошел просить, чтобы его взяли в эту школу. Вчера Даня украл у моего отца 500 р., пока я не нашла у него сдачу 170 р., клялся, что это не он, затем начал выступать, какого – мы смеем поднимать на него голос. Я, чтобы его не ударить, отправила гулять и подумать о своем поведении. В итоге искали в 12 ночи с милицией, милиции сказал, что он взял деньги и, чтобы я просила у него прощения за то, что выгнала бичевать. Чтобы пошел домой, пришлось просить. Дома сказал, что хочет в детдом, что я сделала только ему хуже, что забрала, и что не хочет меня больше видеть. Я сказала, что уже купила билеты. Начал плакать и говорить, что пошутил. Психолог Центра, куда он ходит, с самого начала хороших прогнозов не давала, сегодня сказала, что необходим психиатр, сегодня с ним не могли справиться 6 специлистов Центра с охранником, потому что он каким-то образом принес из дома нож и бегал за детьми с ножом с воплями «убью», заведующую, которая с ним занимается индивидуально 2 недели, послал на х.. Завтра поведу к психиатру. Психолог говорит, что он представляет реальную угрозу для Жени, что привязанность ко мне держится на материальном интересе, что в будущем будет хуже. Я их с Женей одних в комнате спать не оставляю, сплю рядом на раскладушке, потому что Даня любит держать отвертку под подушкой. Я уже все отвертки выбросила из дома, не знаю, где он их берет. Я не сплю, не ем, только курю, сердце у меня кровью обливается, правда, но я привезу его обратно в октябре, когда приеду на суд. Я не могу. Напишите мне, пожалуйста, что вы обо всем этом думаете. Пожалуйста! Вы же меня предупреждали. Но ему не нужны ни любовь, ни ласка, он продаст меня при первой возможности, я его уже просто боюсь».
Письмо второе: «Даня сейчас на лечении в детской психиатрической больнице. 1 сентября он убежал, так как не хотел идти на занятия, его
где-то в 1 ночи нашла милиция по моему заявлению, и отправила в обычную больницу, как бродяжку. Там через пару дней вызвали психиатра и переводом направили в детскую психиатрическую. Сидя на лекарствах, умудряется терроризировать всю палату, что психиатр сказала, что пришлось увеличить дозу успокоительного. Милиции он заявил, что домой не пойдет, потому что ему с нами плохо, я его насильно в Москву привезла, он не хотел и сопротивлялся, потому что хотел быть в своем детдоме с друзьями, назвал меня «ш…й е…й» и сказал, что ненавидит. Я с ним не могу! Он неуправляем абсолютно, творит что хочет. Привезу назад. Звонила в детский дом, психиатр просила узнать, стоит ли он на учете в ПНД, страдают ли его братья психопатией. Но никто ничего не знает. Вы извините, что я Вам пишу. В банке данных мой отказ от него восприняли осуждающе: «надо справляться», «это вам не игрушка». Но я из-за него не хочу терять собственных детей, хотя бы, потому что их двое, а он один, да и привязанности у него ко мне нет вообще».
Поведение этого ребенка, насквозь пронизанное девиацией, можно представить, в лучшем случае, как упрямство протестующей против самой себя личности, которая в конечном итоге отчаивается в своем желании быть собой, направлено – именно как упрямство – против другой личности[169].
О такой же степени отчаяния пишет С. Кьеркегор, описывая беспокойство личности, которая осознавая свое предназначение – необходимость быть собой, – не знает, как этого добиться, скрывается в альтернативах, отчаивается и не желает быть собой, или еще хуже: не желая быть собой, или же самое худшее: желает быть другим, желает себе новое «Я»[170].
Можно подойти к оценке и с позиции В.С. Соловьева: «Важно не то, что во всяком человеке есть зачатки и добра, и зла, а то, что из двух в ком пересилило. Не то интересно, что из всякого виноградного сока можно и вино, и уксус сделать, а важно, что именно вот в этой–то бутылке заключается – вино или уксус»[171].
Человек – это существо, в руках которого находится его собственная судьба, которое само решает, кем ему стать и каким. «Человек –это единственное существо в космосе, которое полностью определяет свое бытие посредством собственного самоопределения»[172]. Поэтому он является существом, о котором говорится, что он является «всяким телом и всяким творением», в котором заложены «семена и зародыши всякого рода жизни», и в зависимости от того, какому из этих начал он даст развитие – вегетативному или умышленному – он тем и станет – или «животным» или «небесным существом». От его самоопределения зависит, кем он станет и его судьба.
Доказательством тому является признание Д.Р. Мерфи, приговоренного к двойному пожизненному заключению, ставшего «авторитетом» в исправительной системе для особо опасных преступников штата Флорида. Исповедь его – это раздумья о том, что могло его привести в тюрьму; он признается: «…Я не вышел из семьи алкоголиков, наркоманов или каких-то падших людей. Мои родители не были разведены. Вокруг меня было хорошее окружение. Все в этом мире способствовало моей самореализации. Хорошая семья, любовь, друзья, домашние животные, учеба…
в чем же причина?». И он приходит к выводу, который поразил «словно громом: а ведь я продукт своего собственного ВЫБОРА в жизни. То, чему мы учились; наши кумиры; музыка, которую мы слушали; люди, с которыми мы общались – все это был наш собственный выбор. Разумеется, было много сильных влияний и много дурного, чему нетрудно было поддаться. Но, в сущности, мы все без труда отличаем добро от зла»[173].
Но на самом деле, зло явно сильнее добра, и, «если это явное считать действительно реальным, то должно признать мир делом злого начала... Есть зло индивидуальное – оно выражается в том, что низшая сторона человека, скотские и зверские страсти противятся лучшим стремлениям души и осиливают их в огромном большинстве людей. Есть зло общественное – оно в том, людская толпа, индивидуально порабощенная злу, противится спасительным усилиям немногих лучших людей и одолевает их; есть, наконец, зло физическое в человеке – в том, что низшие материальные элементы его тела сопротивляются живой и светлой силе, связывающей их в прекрасную форму организма, сопротивляются и расторгают эту форму, уничтожая реальную подкладку всего высшего»[174].
Если в результате формируется двойная направленность как одновременная предрасположенность к моральному и безнравственному поведению, к добру и злу, то этот феномен становится основной чертой и одновременно предпосылкой амбивалентности нравственной жизни человека.
Может наступить время самообмана, как средства самозащиты, имеющей тенденцию стать «визой на въезд в мир преступлений». Вследствие самообмана человек теряет нравственные ориентиры, в процессе самообмана происходит размывание граней между добром и злом, маскируется истинный смысл борьбы противоположных мотивов.
Амбивалентная личность стремится не подвергать изменению в целях самозащиты свое состояние, прибегая к следующим формам:
а) пытается сохранить смысловую ценность мотива, реально отвергнутого выбором данного конкретного действия, поступка;
б) не признает факта собственного проступка;
в) утверждает, что у нее не было выбора (значит, не было проступка):
г) оправдывает себя таким внутренним состоянием, которое не подлежало контролю в момент совершения проступка (например, расстройством, усталостью, опьянением и т.п.)[175].
Конструктивная работа мысли наиболее очевидным образом воплощена в синергетической парадигме, которая вполне пригодна для интерпретации образования и действия сложного механизма человеческого поведения и его отклонений. Но прежде для себя уясним несколько замечаний И.Р. Пригожина:
1) если бы мир состоял из устойчивых динамических систем, то он радикально отличался от того мира, который мы наблюдаем вокруг;
2) это был бы статичный, предсказуемый мир;
3) в том мире, в котором мы живем, флуктации, бифуркации и неустойчивости встречаются на всех уровнях[176].
Отсюда следует немаловажный вывод: мы живем в мире множественных флуктаций, одни из которых развиваются в то время, как другие затухают[177]. Необратимость усиливается на уровне человеческой активности[178]. У обширного класса динамических систем небольшие возмущения начальных условий со временем усиливаются.
И.Р. Пригожин и И. Стенгерс[179] объясняют, что в системе, вышедшей из равновесия (диссипативной) образуются локальные случайные отклонения от средних значений, т.е. флуктации. Сочетание воздействия внешних условий и внутренних флуктуаций оказывает всё большее влияние на состояние индивида, его поведение. Из малых флуктаций складывается одна, захватывающая всю систему. Диссипативная система способна сохранять свою функциональную целостность, рассеивая в себе поток внешней свободной энергии, компенсируя внутреннее производство энтропии. Поэтому воздействия из внешней среды являются фактором образования новых структур, обеспечивающих оптимальное отношение системы со средой. Таким образом, модель управления, в традиционном понимании как «контроль за исполнением», в качестве обратной связи не срабатывает в неравновесных системах. Здесь нужен принципиально иной ход: со-бытийные, со-переживаемые, со-гласованные действия субъектов. Каждый человек должен понимать, что его действия отзываются во всей диссипативной структуре.
Можно остановиться на примечательной ссылке на процессы детерминизма и индетерминизма, что помимо детерминированных процессов, некоторые фундаментальные явления должны содержать некий вероятностный элемент. Случайность и необратимость играют важную роль.
Сильно неравновесная система может быть названа организованной не потому, что в ней реализуется план, чуждый активности на элементарном уровне или выходящий за рамки первичных проявлений активности, а по противоположной причине: усиление микроскопической флуктации, происшедшей в нужный момент, приводит к преимущественному выбору иного пути. Поведение в среднем не может доминировать над составляющими его элементарными процессами. В сильно неравновесных условиях процессы самоорганизации соответствуют тонкому взаимодействию между случайностью и необходимостью, флуктациями и детерминистическими законами.
Мы считаем, что вблизи бифуркаций основную роль играют флуктации или случайные элементы, тогда как в интервалах между бифуркациями доминируют детерминистические аспекты, когда система, эволюционируя, достигает точки бифуркации, детерминистическое описание становится непригодным. Флуктация вынуждает систему выбрать ту ветвь, по которой будет происходить дальнейшая эволюция системы, применительно к исследуемой проблеме, то эта ветвь именуется «отклонение от нормы».
Современная эпоха характеризуется в соответствии с постмодернистской парадигмой, главным образом тем, что люди пребывают среди хаоса и обрывков опыта, с которым они не знают, что и как делать. Однако было бы неоправданно предполагать, что состояние хаоса является постоянной величиной. Постмодернистская парадигма достаточно хорошо объясняет разрегулированное (аномичное) состояние социума, но при этом не дает никаких объяснений, а тем более каких-либо прогнозов (даже возможных) по поводу дальнейшего существования этого общества. Кроме того, постмодернизм фактически отрицает явление девиации, заявляя что «феномен девиации – интегральное будущее общества», так как в рамках этой парадигмы не предусматривается существование каких-либо устойчивых норм, в том числе, и пове-
денческих.
Э. Гидденс называет основные черты постмодерна:
1) изменения бытия происходят в контексте разрывов в познании;
2) социальные трансформации обретают центробежный и беспорядочный характер;
3) личность индивида подвергается разрывам, расчлененности в результате того, что жизненный опыт носит фрагментарный характер;
4) истина обретает контекстуальный характер;
5) ощущается теоретическая беспомощность перед лицом глобализирующихся тенденций;
6) возникает «опустошение» повседневной жизни;
7) координация политических усилий лишена благоприятных возможностей из-за возрастания роли локального фактора и дисперсии[180].
Казалось бы, всем будет лучше, если все будут следовать нормам, но кто-то всегда заинтересован стать тем, кто может нарушать эти нормы. И таких «нарушителей» становится больше.
Нарушение нормы сегодня – это уже данность, вполне нормальное явление. Получается, что в каждой норме заложена возможность нарушения нормы. Люди сами многое сделали для рутинизации и повседневности данного процесса. Результатом этого процесса является размывание представлений о дозволенном и недозволенном в индивидуальном и массовом сознании, отсутствие общего ценностно-нормативного эталона. Современный человек лишается критериев для различения позитивного и негативного, нормы и отклонения, становясь приверженцем «девиантной толерантности» – распространенного в информационных обществах стереотипа, согласно которому нет и не может быть единственно «правильных» видов и форм поведения. Господствующей становится точка зрения, согласно которой каждый решает для себя сам, что нормально, а что – нет. Современный человек волен выбирать степень отклонения от нормы. Сие дано ему в силу так понимаемой свободы, автономии, независимости, индивидуализации, отчуждения, атомизации, самоорганизации, как сложной открытой системы, необратимой, но, надеемся, все же обратимой в своих ценностях, признании нормы, возвращения социальности и культурности.
Подводя итоги, можно обозначить, что определение понятия отклонения в поведении и его генеза предполагает выделение существенных и специфических признаков данного явления:
1) отклонение – это такое проявление поведения, когда оно не соответствует общепринятым, общетипическим или официально установленным социальным нормам: законам, правилам, традициям, социальным установкам;
2) отклонение и личность, его проявляющая, вызывают чаще негативную оценку со стороны других людей: стигму, осуждение, санкции;
3) действие отклонения наносит ущерб самой личности или окружающим людям, вследствие чего происходит дестабилизация существующего порядка, причинение морального, психического и материального ущерба, физическое насилие и причинение боли, ухудшение здоровья, угроза для жизни;
4) отклонение можно охарактеризовать как стойко повторяющееся (многократное или длительное) поведение;
5) отклонение в поведении согласовывается с общей внутренней направленностью личности, оно может не являться следствием нестандартной или кризисной ситуации, самообороны;
6) отклонение сопровождается различными проявлениями социальной дезадаптации, которое может быть самостоятельной причиной данного поведения;
7) рассматриваемый феномен имеет выраженное индивидуальное, возрастно-половое, этно-социальное своеобразие. Индивидуальное различие проявляется через мотивы поведения, формы проявления, динамику, частоту и степень выраженности. Личностная позиция к собственному поведению также различна – от нежелательного для себя до привлекательного;
8) поведение человека периодически находится в критическом неравновесном состоянии, когда бифуркация в процессе разветвления, может привести к тому, что одна ветвь проявляет себя как норма, а вторая ветвь приходит к диссипации, то есть рассеиванию элементов системы, другими словами – к девиации;
9) естественно, что между этими ветвями есть и промежуточные звенья, что еще больше затрудняет прогнозирование развития такой неравновесной системы как поведение человека;
10) отклонение сегодня – широко и повсеместно распространившийся и рутинизированный поведенческий феномен.
Объяснение генезиса отклонений в поведении будет неполным без:
1) анализа структурных изменений общества;
2) исследования социально-экономического, социально-культурного неравенства;
3) рассмотрения процессов включения/исключения; и наконец;
4) внимания к окружающей жизненной среде, стимулирующей девиантную социализацию и инкультурацию;
5) учета изменений в общественном сознании, усилившихся проявлений социокультурных негаций.