Научная электронная библиотека
Монографии, изданные в издательстве Российской Академии Естествознания
3.3. Система норм: теоретико-методологический анализ
Понятие норма является достаточно дискуссионным в обществоведческих науках. В философской литературе сегодня отсутствует такое определение норм, которое устраивало бы большинство исследователей, что вполне оправдывает любые попытки дальнейшего изучения проблемы социальных норм.
Но несмотря на отсутствие универсального определения нормы, данное понятие имеет в философии собственное место, наряду с такими понятиями, как должное, середина, мера, правило, средняя величина, предписание, мерило, эталон, обычай, состояние желаемой организованности. Т. Парсонсу принадлежит заявление, что «нормативная ориентация имеет такое же фундаментальное значение» для объяснения мотивов поведения людей, «как пространство в классической физике»[356]. В соответствии со «Словарем иностранных слов» норма [лат. norma] понимается как:
1) узаконенное установление, признанный обязательным порядок, строй чего-нибудь;
2) установленная мера, средняя величина чего-нибудь.
Интерес к нормам проявляли Гераклит, Пифагор, Демокрит, Лао-цзы, Конфуций, Сократ, Платон, Аристотель. К примеру, с точки зрения Платона, обитель блага – умеренность и соразмерность, «все относящееся к мере, умеренностии своевременности и все то, что подобно этому принадлежит вечности»[357]. В. Йегер, проанализировав диалоги Платона, приходит к такому выводу: «нужно отметить, что до Платона, слово «космос» не употреблялось в значении порядка души; однако родственное ему прилагательное «kosmos» означало разумное, дисциплинированное поведение»[358]. Отсюда следует, что Платон – это философ, принадлежащий к тем, кто мыслит высшую норму поведения человека, как «космос», как внутренний порядок человека. Поэтому порядок, норму он выводит из природы человека как социального и нравственного существа. Аристотель в свою очередь считает необходимым «нахождение середины», имея в виду не какую-то математическую точку, какой-либо центр, а правомерную норму поведения человека. «Равное же состоит в известной середине между излишком и недостатком; под серединой самого предмета я разумею то, что равно отстает от обоих концов, и она всегда одна, и притом одна и та же во всех предметах. Серединою же по отношении к нам я называю то, что не дает ни излишка, ни недостатка, и эта середина не одна и та же для всех.
Точно так же в действиях есть избыток, недостатки и середина. Добродетель есть известного рода середина, поскольку она стремится к срединному»[359].
Нормы как предмет философского понимания просматриваются в работах М. Вебера, Р. Декарта, Э. Дюркгейма, И. Канта, А. Кетле, Б.Э. Кондильяка, В.И. Ленина, О. Конта, К. Маркса, Р. Мертона, Ф. Ницше, Т. Парсонса, А. Радклифа-Брауна, Н. Смелзера, П.А. Сорокина, Ф.Г. Спенсера, И.Г. Фихте, Ю. Хабермаса, Д.К. Хоманса, Т. Шибутани, Ф. Энгельса, Д. Юма и других.
Начало разработки проблемы социальных норм в отечественной социальной философии связано с именем Е.М. Пенькова, когда была опубликована его монография «Социальные нормы – регуляторы поведения личности» в 1972 году.
Анализу названной проблемы и вопросам нормативного регулирования поведения людей посвящаются работы С.Ф. Анисимова, О.Ю. Артемовой, В.С. Барулина, И.В. Бестужева-Лады, М.И. Бобневой, П.К.Гречко, А.А. Гусейнова, С.А. Даштамирова, М.В. Демина, А.А. Ивина, А.Н. Леонтьева, В.С. Манешина, В.Д. Плахова, Е.В. Поповой, А.А. Ручки, Н.И. Сидоренко, В.С. Смирнова, Ж.Т. Тощенко, Б.А. Урванцева и других.
Понятие нормы применяется к объектам и явлениям как живой, так и неживой природы. Понятие норма формируется подчас в рамках некоторой идеологической системы, задается как некая аксиома, привнесенная извне, определяемая в культурно-историческом контексте и привязываемая к конкретной традиции; нормы, действующие в обществе, называют социальными.
Ретроспективный взгляд позволяет сказать, что нормативные предписания пронизывали всю историю человечества, разные стороны жизни людей: взаимоотношения внутри семьи и общины, между родственниками и свойственниками, соплеменниками и чужаками, представителями разных поколений и разных ритуальных групп; повсеместно действовали неписаные правила, основанные на традиции, идущей от предков, а также ценностно-религиозные формы духовного отражения мира, обеспечивающие традиции и социальным нормам сакральный, т.е. абсолютный, статус.
«Норма – понятие, обозначающее границы (меру трансформаций), в которых явления и системы (природные и социокультурные), человеческая деятельность сохраняют свои качества и функции; задающее их внутреннюю соразмерность»[360].
Теперь приступим к рассмотрению различных пониманий нормы: от предельно обобщенного до конкретного.
Начнем с того, что Добро есть существенная норма для жизни человеческой, оно – само по себе. Для Сократа оно было искомым: Добро – это то, что искал Сократ в качестве нравственной нормы. В.С. Соловьев так ведет речь о Добре: «Есть безусловная обязанность, но лишь к тому, что само, безусловно, что по существу и, следовательно, всегда и везде хорошо или достойно; и есть оно, это безусловное. Оно одно поистине желательно, или есть высшее благо для человека, основание и мерило всех других благ, и на нем только как на безусловной правде и критерии всего справедливого должно быть построено человеческое общежитие»[361].
Добро – это категория, обозначающая в предельно обобщенной форме нормативно-оценочное, должное, безусловное, достойное, благо.
На уровне конкретного первое, что следует отметить – это повсеместное использование термина «норма»: в точных науках норма есть мера, обобщенное понятие абсолютной величины числа[362]; в технике и технологии норма является мерой соответствия изделия, процесса сознательно установленным стандартам; поведением настроенных автоматов[363].
В классических учениях о человеке норма определяется различными способами: как биологически оптимальное(здоровье), как психологически приемлемое, как рациональное (разум), как нравственно достойное (благо, добро) или как эстетически привлекательное (красота). Следовательно, норма всегда выводилась через должное, то есть идеальное и поэтому неизбежно абстрагированное, абстрактное, нечто совершенное, предельное, абсолютное. Норма предстает перед человеком как ему заданное, но не предстоит как данное ему. Норма отличается от закона природы тем, что может быть нарушена или даже никем в действительности не осуществлена. А вот разница между нормами и ценностями видится в том, нормы, как типичное, действуют в определенных ситуациях, ценности же представляют собой общие, абстрактные понятия. Но особо выделим то, что именно система ценностей имеет определяющее влияние на содержание норм.
В общественных науках под нормой подразумевается предписанное правило поведения, которое принято какой-то социальной группой, общностью и контролируется с помощью санкций. Существуют иные трактовки: социальная норма понимается как признанный, обязательный или должный социальный порядок; узаконенное установление; правило поведения в определенной ситуации; нечто типичное, распространенное для данного класса социальных явлений. Практически во всех обществах существуют базовые нормы, которые формируются изначально в процессе социальной эволюции и являются фундаментом общественной жизни.
В подтверждение вышеизложенного, Е.М. Пеньковым дано следующее определение социальной нормы как обусловленного общественным бытием требования, предъявляемого обществом /классом, коллективом/ к поведению личности в ее взаимоотношениях с теми или иными общностями и другими людьми, к деятельности социальных групп и общественных институтов[364]. По мнению И.В. Бестужева-Лады, «социальная норма – это стихийно сложившееся или установленное государством, обществом, социальной группой правило, образец, предписание, которое определяет ту или иную форму жизнедеятельности людей, включая некоторые аспекты условий жизни, а также шаблоны, стереотипы сознания и поведения»[365]. Я.И. Гилинский дает следующее толкование социальной нормы: «исторически сложившийся в конкретном обществе предел, мера допустимого (дозволенного или обязательного) поведения, деятельности людей, социальных групп, социальных организаций»[366].
В современной социологической интерпретации норма рассматривается как абсолютизированное относительное, «идеальный институт», закон функционирования социокультурных целостностей, обеспечивающих их устойчивость и самотождественность, универсальный посредник-регулятор, который на определенном временном отрезке используется акторами для организации взаимодействия[367]. Первое основное понятие социологического анализа – это категория нормы. Она, прежде всего, и способствует терминологическому описанию закономерностей человеческого поведения. Нормы в известной степени представляют собой виды сопротивления, для нашего познания отдаляющие действия людей от сферы случайной вероятности. Они наделяют общественную жизнь элементом расчета и надежности[368].
В обществе, как социокультурной системе (по Т. Парсонсу), социальные нормы выступают в качестве инструмента регуляции поведения индивидов. Принятые ими определенные правила поведения, ценности, ролевые установки, обусловленные потребностями и интересами, объединяют людей (государства) в группы (общности), и в той же мере –
разъединяют их с разной степенью конфронтации.
В словаре «Социальная философия» И.А. Гобозов характеризует норму как установленный стандарт, эталон для оценки существующих и создания новых объектов. Норму отличают от воплощающего ее реального предмета и от фиксирующего ее нормативного высказывания, например, юридического закона. Как эталонный объект, так и нормативное высказывание, в лучшем случае, соответствуют норме, но не являются ею. Нормы существуют лишь там, где есть человеческие потребности и соответственно цели. В природе, не включенной в деятельность, норм нет. Соответствует норме лишь тот объект, который служит достижению не любой, а лишь благой цели. Норма задает границы количественных изменений объекта, в которых он сохраняет качество служить средством для достижения благой цели.
Норма – это частный случай меры – интервала, в котором предмет, изменяясь количественно, сохраняет свое качество. Иногда границы нормы и границы меры совпадают[369].
В философском контексте нормы, с точки зрения Е.В. Поповой, представляются в плане:
1) «суждения, которые несут знания о должном (юридически, нравственно, религиозно, эстетически, технически и т.п.);
2) требования, регулирующие и определяющие (положительно или отрицательно, с различной степенью конкретности) должное, с точки зрения сообщества или его институтов, поведение и схемы деятельности людей (как отдельных индивидов, так и их групп);
3) образцы для оценки поведения людей и их групп со стороны этого сообщества;
4) идеалы и в этом смысле – цели, к которым стремится человек в своих действиях»[370].
Социальные нормы соответствуют ценностям общества. Большинство из них закреплены в обычаях, традициях, возникших спонтанно в ходе общественного развития. Можно заметить, Ф. Энгельс в Эльберфельдских речах отмечает, что «цивилизация научила людей видеть свой интерес в поддержании общественного порядка, общественной безопасности, общественного интереса»[371].
Социальные нормы есть результат отражения в сознании и поступках людей закономерностей функционирования конкретного общества. Собственно говоря, нормы возникают в совокупности объективных факторов и сами становятся объектами по отношению к людям.
Выше мы могли убедиться, что особенность социальных норм как раз в том и состоит, что они всегда есть типизированные правила поведения, выраженные в достаточно конкретных требованиях общества, в которых были, или могут быть точно определены объем, характер, а также границы возможного и допустимого в поведении людей. Одновременно в них содержатся мотивы, критерии, оценки и средства социального контроля за поведением. Поэтому наиболее существенным признаком социальных норм, отличающим их от ценностей, является их императивность, заключающаяся в том, что поведение личности, идущее вразрез с нормами, обязательно вызывает негативную реакцию со стороны общества и его социальных институтов. Важно тем не менее, на наш взгляд, иметь подозрение о наличии опасности того, что постоянное навязывание нормы, сопровождаемое убеждениями в ее ценности, подрывает саму идею нормирования как деонтического состояния «долженствующего быть», не подлежащего никакому обсуждению и рационализации.
В отношении нормы личность всегда остается свободной. Не существует нормы (заповеди), которую человек не мог бы нарушить, считает Н. Аббаньяно[372]; «а это значит, что всякая норма, правило, заповедь открывают перед нами альтернативу» – что ставит человека в активную позицию в отношении данного. П. Слотердайк добавляет к сказанному: «Нормальность наполовину состоит из микроскопических отклонений от нормы»[373].
Норма (заповедь) имеет смысл только для свободного существа. «Моральные или религиозные предписания, например, заповеди Десятисловия, указывают лишь на возможность действия или поведения, которые считаются по праву считаются высшим по сравнению с другими. «Не убий», «не укради» – это, безусловно, неоспоримые предписания, но они лишь указывают на определенные возможности действия. На самом деле они не делают невозможными противоположные действия, которые нарушают эти самые предписания. Более того, их нарушение, к сожалению, являются постоянным и каждодневным; а это значит, что они –
возможности, которые аппелируют к «доброй воле», то есть правильно направленному выбору людей нормативная онтология, таким образом, располагает личность «выше и раньше» закона, природы, сущности»[374].
Можно считать справедливым тезис Н. Аббаньяно о возможном характере предписаний и их повсеместном нарушении, однако есть другое базовое положение философской концепции В. Франкла, который вносит свой вклад в понимание данной сути: «Во времена, когда десять заповедей теряют, по-видимому, свою безусловную значимость, человек более чем когда–либо должен учиться прислушиваться к десяти тысячам заповедей, возникающих в десяти тысячах ситуаций, из которых состоит его жизнь»[375].
Фактически человек побуждается к действию целыми комплексами мотивов, которые берут свое начало из трех основных источников: интереса, социальной нормы и принуждения. Мы добавили бы еще морали. Причем из всех вышеперечисленных мотивов самыми странными и малоизученными являются социальные нормы, которые часто объясняются словами «так принято», что не может быть рациональным объяснением[376].
Однако на пути к свободному действию человека могут и чаще всего поджидают ограничения и запреты. Одной из особенностей человеческих отношений, выражающих его нормативную природу, является широкое распространение различных социальных ограничений и барьеров, искусственно сужающих сферу взаимодействия индивидов. Это вполне объяснимо, в совокупности людей неизбежно возникает потребность в регламентации поведения людей и в установлении определенных запретов.
Эти ограничения могут выступать в виде запрета или избегания общения с некоторыми категориями лиц или обсуждения определенных тем. Такое положение дел можно назвать интердиктивным (от латинского interdictum – запрещение). Необходимо заметить, что именно в пределах интердиктивной коммуникации чаще всего встречаются нерациональные, иногда абсурдные, детализирующие нормы, которые, безусловно, осложняют оптимальную организацию социума. В традиционных обществах интердиктивная система норм была особенно распространена.
Интердиктивные нормы могут регулировать форму общения, предмет общения, сферу общения, применение в качестве средств общения знаков и знаковых систем. Разумеется, наиболее важное регулятивное значение имеют санкционированные государством интердиктивы.
Интердиктивные нормы, иначе неизменные базовые нормы у разных народов примерно одинаковы – это запреты на убийство, воровство, обман, предательство – их можно считать безусловными. В отличие от них условные нормы существуют в конкретном обществе или в определенное время, причем в других социальных системах они могут быть патологическими, устаревшими.
Ж. Батай отмечает, что человек, в отличие от животного, произошел действительно из соблюдения запретов, причем некоторые были общими для всех: так, например, правила, препятствующие инцесту, прикосновению к менструальной крови, непристойному поведению, убийству, поеданию человеческого мяса[377]. Общее соблюдение запретов делает нас людьми, а не животными. «В сноске – в своей книге я показал, что противопоставление нарушения границ и запрета больше волнует не первобытнообщинный строй, а современное общество. Мы скоро приходим к очевидному выводу, что во все времена человеческая жизнь в любых формах, – поскольку она основана на запрете, отличающем ее от жизни животного (если не считать труда), – обречена на нарушение границ, обеспечивающее переход от животного состояния к человеческому»[378].
Основная сложность кроется в том, что систему культурных норм невозможно ввести и закрепить обычным способом перевода культурных значений на деонтический уровень культуры. Хотя Платон и утверждал, что долженствование стоит выше бытия, что «долженствующее соразмерно»[379], что добро выходит за его пределы, однако это утверждение осталось утопической конструкцией.
Возможно ли перевести значение в «долженствующее быть», каким образом осуществляется данный процесс?
Е. Гурко, исследовательница философского наследия Д.Б. Зильбермана, считает, что им было дано следующее решение этого непростого вопроса: переход значения в норму был решен в греческой и западной культуре через идею Логоса, понимаемого как онтологизация определенного ценностного отношения в разумно осмысливаемой идее. Механизм действия традиции осознается как объективация ценности в идее, знака в смысле этого знака. Тем самым нормативное значение оказывается трансцендентным античному сознанию и произвольно определяет его специфику в актуальности социального поведения. «Нормативно объективированное в образе судьбы требование превратить личностное ценностное отношение в сообразуемый с другими смысл далее отделяется от непосредственности социально-личностного понимания и движется в натурфилософски-космологизированной, конструктной, т.е. чистой, знаково-предметной форме. Нормативная сила судьбы вынуждает ценностную ориентацию, т.е. «эстетическую» способность суждения, породить идею разумности и целесообразности самого эстетического отношения, которая затем объективно вновь осмысливается как нормирующий и гармонизирующий Логос. Нормативность Логоса при этом постоянно остается вне сознания, имитируя видимость объективной идеологии в пластической образности форм-идей»[380].
Культура составляет смысловой фундамент социальной жизни, посему «можно сказать, что субъекты культуры, благодаря пониманию ее внутреннего смысла, располагают значениями в контексте культуры и сообщаются друг с другом, соответственно своим значениям, при помощи знаков. Знание связи между значениями и знаками образует субъективный контекст культуры. Точно такой же культурный интерес поддерживает ткань поведения в форме связи между постоянными устроенностями (темперациями) единиц поведения и его переменными характеристиками (например, личностями или единичными фактами). Эта согласованность объясняется представлением о культуре как системе норм, которым следуют, поскольку понимают их культурную ценность; либо системе ценностей, для достижения которых предполагается необходимым следовать известным культурным нормам. Наконец, культура должна включать систему идей или объективированных форм знания этого двойного соответствия»[381].
Трансформация культурных значений в покоящиеся на ценностной основе нормы необходима для действенности философской рефлексии, превращения ее в смысловое тело культуры. Это значит, что теоретически в рамках культуры с любым типом доминирующей культурной традиции философия способна исполнять функции матрицы культуры. В рамках современной культуры чрезвычайно трудно и сложно, если возможно вообще, вывести философские идеи на уровень культурных норм, сделать их тем, что является обязательным к исполнению.
Философия на уровне модальной матрицы понимания имеет возможность вносить эти матрицы во все виды человеческой деятельности, являя собой общекультурную функцию. Поскольку этот мир отличается от всего остального бытия значением, которым человек наделяет все, с чем сталкивается он в своей жизни, то модальная матрица мира человека становится матрицей смыслоозначения, всех форм модального манипулирования со значением – норм, идей и ценностей.
Почему существуют социальные нормы? Это один из наиболее фундаментальных вопросов человековедческих и обществоведческих наук. Дж. Бендор и П. Свистак пытаются найти ответ на него. Под нормами они понимают «правила поведения, подкрепленные санкциями»[382]. Социальные нормы напрямую связаны с принципами ограниченно рационального выбора и необходимы для того, чтобы стабилизировать поведение людей внутри социальных групп и институтов. Они считают, что в современных социальных науках можно выделить два типа объяснения существования норм. Первый тип связан с традицией методологического индивидуализма, с представлением о человеке, как homoeconomicus, действия которого описываются с точки зрения индивидуальных выборов и целей. Второй тип основывается на традиции структурного функционализма. Человек рассматривается, как homosociologicus, поведение которого определяется групповым влиянием и его функциональным значением для группы или общества. По мнению исследователей, оба типа изучают нормы как данность, статично.
Они предлагают с позиций теории эволюционных игр ответить на обозначенный вопрос. По их представлению во взаимодействие вступают два игрока, которые могут сотрудничать или не избегают сотрудничества. Отказ от сотрудничества оказывается индивидуально рациональной стратегией поведения, но невыгодной для группы. Однако если взаимодействие продолжается и повторяется некоторое неопределенное количество раз, то считается, что совместное взаимодействие оказывается выгоднее эксплуатации одного игрока другим. Следовательно, кооперация становится стабильной только в том случае, если будущее является достаточно значимым для взаимодействующих игроков. Всегда важно учитывать представления игрока о стратегии оппонента. «Узнав о стратегиях поведения других людей, игроки могут захотеть изменить свои стратегии поведения на те, что оказались более успешными»[383] определенная стратегия может быть стабильной при одной динамике и нестабильной при другой.
Однако существуют такие стратегии, которые (слабо) стабильны при любых условиях. Авторы называют данные стратегии постоянно стабильными. Именно такой тип стратегий связан с появлением норм. Дж. Бендор и П. Свистак вывели ряд теорем, чтобы дать объяснение возникновению норм. Если какие-либо стратегии стабильны перед лицом эволюционных изменений, включая процессы, связанные с экономическим принуждением, то эти стратегии должны быть зафиксированы в определенном виде социальных норм.
Особый тип социальных норм связан со стратегией конформизма, которая включает в себя три ключевых элемента:
1) разделение всех игроков на друзей и врагов;
2) социально желаемое действие и наказание;
3) правила игры социально желаемого действия по отношению к друзьям и наказания по отношению к врагам.
Основными характеристиками стратегии конформизма (постоянно стабильных стратегий) можно назвать следующие: постоянный учет взаимодействий с третьей стороной и контроль взаимодействий всех игроков без исключения.
Постоянно стабильные стратегии должны создавать социальные нормы следующим образом: контролировать и сдерживать каждого внутри сообщества, делать это постоянно и наказывать любое нарушение законного порядка. Девиация в подобных стратегиях имеет социальную функцию.
Таким образом, все перечисленные положения относятся к сообществам с плотными взаимодействиями: все игроки взаимодействуют друг с другом в каждый период игры и по окончании каждого периода знают, что произошло в процессе всех взаимодействий в сообществе. Однако социальные нормы необходимы в сообществах с более редкими взаимодействиями, в таком случае «любая стратегия, являющаяся постоянно стабильной, должна быть социальной»[384].
В самом деле, процесс возникновения социальных норм представляется сложным и противоречивым, для его протекания характерно и очевидно, что он слагается из двух противоположных устремлений: с одной стороны, преодоления существующих стандартов, стереотипов, а с другой стороны, стереотипизации и стандартизации той или иной инновации.
Очень эффективной для объяснения функционирования норм оказывается кибернетическая модель: институты выполняют функцию регуляторов, обеспечивающих самосохранение системы. Т. Парсонс выделяет внешние и внутренние условия самосохранения и считает особенно важными ценностные параметры, которые пригодны для измерения:
1) степени реализуемости поставленных целей;
2) приспособляемости к экстремальным условиям;
3) интеграции и стабилизации существующих институциональных норм и образцов[385].
Ю. Хабермас в полемике с Э. Тугенхатом предупреждает о том, что не следует «путать измерение действенности норм…с измерением социальной значимости тех норм, которые фактически имеют силу», иначе «автономному смыслу значимости долженствования будет нанесен урон». В качестве своего сторонника он привлекает Э. Дюркгейма, предостерегавшего «от ошибочного стремления генетически выводить обязующий характер норм действия из готовности следовать санкциям приказывающей власти». И поясняет свою позицию, что «погрешение против норм карается, потому что они претендуют на значимость в силу морального авторитета; они обладают значимостью не потому, что связаны с санкциями, принуждающими повиноваться им»[386].
Нормы воспринимаются как объективные, если человек считает их рациональными, даже если он сам их не принимает, но придерживается этих норм, так как происходит естественный отбор именно тех норм, которые решают проблемы единства и кооперации, а восприятие их объективности заключается в их повсеместном распространении в процессе эволюции.
Исследователь Т.В. Шипунова подмечает, что часть норм диктуется объективными потребностями выживания общности и ее развития, а часть появляется в результате субъективного видения законодателем пользы или вреда для социума от того или иного вида поведения[387].
Т. Шибутани, рассматривая связь регулирующего воздействия норм на поведение, подмечает: «Чем более установились нормы, тем менее вероятно, что люди их осознают. Многие нормы в этом случае как бы утрачивают реальность своего содержания и лишь подразумеваются, приобретают латентный характер». «И именно потому, – пишет он,- что так много важных норм лишь подразумевается, посторонним часто трудно освоиться в новой для них группе»[388].
Кроме того, нормы связаны, к примеру, с непрерывным воспроизводством легитимно упорядоченных межличностных отношений.
Социальная норма не может претендовать на значимость лишь потому, что это подтверждено дискурсивно. «Утверждение норм кодировано дважды, поскольку мотивы признания притязаний на нормативную значимость могут основываться как на убеждениях, так и на санкциях, или же на сложной смеси внутреннего убеждения и внешнего принуждения»[389]. Далее «позитивистски ввести нормы в действие недостаточно, для того, чтобы надолго обеспечить их социальную значимость. Длительное утверждение той или иной нормы зависит также от того, можно ли в данном контексте традиции привести основания, достаточные, для того, чтобы в кругу тех, кому оно адресовано, соответствующее притязание на значимость казалось хотя бы оправданным. Применительно к современным обществам это означает: нет легитимности – нет и лояльности масс» – примеры тому движение водителей с правым рулем, экологические протесты.
Понятие легитимности норм действия разлагается на составляющие, в которых выражается фактическое признание норм и то обстоятельство, что они достойны признания; социальная значимость существующих норм не совпадает более с действенностью норм оправданных. Этой дифференциации понятий нормы и долженствования соответствует дифференциация понятия обязанности; уважение к закону не расценивается более per se (само по себе) в качестве нравственного мотива.
Моральный принцип понимается таким образом, что он исключает как недейственные те нормы, которые не могли бы получить квалифицированного одобрения у всех, кого они, возможно, касаются. Облегчающий достижение консенсуса связующий принцип должен, таким образом, твердо установить, что в качестве действенных принимаются только те нормы, которые выражают всеобщую волю: они должны, как вновь и вновь утверждает Кант, годиться для «всеобщего закона»[390].
Моральные вопросы не могут быть решены монологическим путем, они требуют коллективных усилий. Совершенно недостаточно понимать дело так, что каждый человек самостоятельно приходит к признанию моральных норм и после этого поддерживает их принятие; по мнению Ю. Хабермаса, требуется реальная аргументация участников для достижения консенсуса. Только в этом случае моральные нормы приобретут связь с личным интересом, который, в свою очередь, получит поддержку со стороны других индивидов.
Под руководством Б.Г. Ананьева было выделено четыре уровня влияния норм на поведение индивида. Первому уровню соответствует поверхностное знание социальных норм, выступающее для индивида внешним регулятором поведения и деятельности, а не внутренними мотивами, и поэтому они не могут адекватно направлять и самоконтролировать поведение. Второй уровень развития личностных качеств соответствует более глубокому усвоению норм, при котором отдельные качества становятся мотивами, регламентирующими поведение индивида. Однако личностные мотивы могут вступать в противоречие с социальными установками, принципами, нормами, что приводит к завышенной самооценке и подчас необъективной критике других людей. В этом случае социальные качества еще не стали устойчивыми мотивами индивида и могут расходиться с его поступками и деятельностью. Третий уровень развития качеств личности характеризуется единством действия социальных норм поведения, мотивов реального поведения. Ранее усвоенные социальные нормы осуществляются на практике, что способствуют углублению мотивов, установок, норм. Четвертый (наивысший) уровень развития социальных качеств личности таков, что они выступают как глубоко осознанные мотивы и потребности, которые устойчиво регулируют поведение и деятельность индивида, приближаясь к социально-ценностным установкам, принципам, нормам[391].
Но мы помним, что между знанием норм и отношением к ним и реальным поведением нет однозначного соответствия.
Стоит упомянуть, нормы выполняют функцию контроля в общественной жизни людей. Социальный контроль – процесс, посредством которого устанавливаются ограничения на поведение людей для того, чтобы мотивировать индивидов соответствовать нормам группы или общества в целом. С социальными нормами всегда связывается мысль о социальной санкции. Нормы предполагают надежные образцы поведения, когда сами являются надежными, то есть обязывающими. Отсюда понятен смысл определения обязательности, обусловленной системой наказаний за нарушение норм и вознаграждениями за конформное поведение, благодаря чему поддерживается общественный порядок.
Распространенная классификация норм (правовые, моральные, религиозные) учитывает способ осознания и регулирования поведения, а также и форму санкций за несоблюдение норм. Однако, при рассмотрении социальных норм, признаются две главные системы нормативной регуляции – мораль и право.
И.А. Ильин выявляет пять характерных черт, отличающих нормы морали от норм права. По мнению философа, первые отличаются от вторых норм, во-первых, по авторитету: в морали – внутренний авторитет: голос совести; в праве – внешний авторитет. Во-вторых, по порядку, в котором устанавливается правило поведения (в морали – самостоятельное восприятие голоса совести; в праве – последовательное прохождение правил через установленные этапы, в которых учат многие люди). В-третьих, по лицам, получающим предписания (в морали – добровольное признание требований совести; в праве – всякий член общества независимо от его согласия или признания). В-четвертых, по предписанному нормой права поведению (в морали – внутренне поведение, выражающееся и во внешних поступках; в праве – внешнее поведение, которое может, однако, привести к рассмотрению душевного состояния). В-пятых, по санкции (в морали – укор совести и чувство вины; в праве – угроза неприятными последствиями и внешне принудительные меры)[392]. С.С. Алексеев выдвигает шестое отличие права от моральной нормы: право является институциональным регулятором, выступающим как писаное право; мораль – это область чистого сознания, замкнутого на духовной жизни людей, не требующая внешнего, объективированного выражения[393].
Представляя общую картину, подчеркнем еще раз: моральные нормы предъявляя требования к поведению людей, в то же время отличаются от требований правовых норм. Моральные нормы значительно расширяют границы возможного и допустимого в поведении людей, в образе их действия и представляют собой общие ориентиры поиска решения, варианта поведения, предоставляя людям значительную самостоятельность как в выборе, так и его реализации.
В первобытных обществах нормативные требования сводятся к повторению традиционного порядка действий; способ и норма деятельности не фиксируются отдельно от самой деятельности там, где средствами передачи служат исторически сложившиеся обычаи. Религиозные нравственные системы дают примеры детально разработанных нормативных предписаний. Иная структура социальных требований выражена в кодексах, формирующих определенные принципы поведения (и предполагающих существование особых систем интерпретации этих принципов), а также их обоснования. В нормативных системах современных обществ находят свое место требования всех трех названных типов (традиции, правила, принципы).
Проблема соотношения нормативного стандарта и инновации, конформизма и разнообразности в функционирования общества приобрела особый интерес в последние годы. Принудительный конформизм составляет характерную черту всех форм культуры, воспроизводящих различными способами тотальное подчинение человека обществу в условиях неразвитости или разложения социальной организации и социального контроля.
В сложноорганизованных общественных системах развивается и становится нормой дифференциация социальных норм, интересов, способов самосознания, вкусов у различных групп; формируется иерархическая структура управления поведением. Нормативные системы традиционных обществ представляют собой нерасчлененное, свято хранимое и передаваемое подрастающему поколению как целое, отступление от них признается антиобщественным актом. В то же время расчлененность и рациональность нормативных требований легализуют изменение самих норм, следовательно, и развитие общества.
Выше мы могли убедиться, что в основе своей все социальные нормы в той или иной мере проникнуты ценностным смыслом. Функциональные различия между нормами и ценностями собственно как регулирующими инстанциями проанализированы Л.И. Иванько. Автор признает за ценностью целеполагающую сторону, тогда как нормы выражают преимущественно другую сторону, связанную со средствами и способами ее осуществления. Нормативная система более жестко детерминирует деятельность, чем ценностная, по следующим позициям: во-первых, норма не имеет градаций: ей либо следуют, либо нет. Ценности же различаются по «интенсивности», характеризуются большей или меньшей степенью настоятельности. Во-вторых, конкретная система норм основывается на внутренней монолитности: человек в своей деятельности следует ей всецело и полностью, одномоментно; неприятие какого-либо из элементов этой системы означает неустойчивость, противоречивость его личностной структуры отношений. Что же касается системы ценностей, то она, как правило, строится по принципу иерархии: человек способен «жертвовать» одними ценностями ради других, варьировать порядок их реализации. Наконец, эти механизмы выполняют, как правило, различную ролевую функцию в формировании личностно-мотивационной структуры деятельности. Ценности, выступая определенными целевыми ориентирами, определяют верхнюю границу уровня социальных притязаний личности; нормы же – это тот средний «оптимум», перешагнув границы которого личность рискует оказаться «под обстрелом» неформальных санкций»[394].
По замечанию Д.Б. Зильбермана, «лучшая норма – та, которой следуют автоматически, не думая о ценности такого следования и не зная, что это – норма»[395]. Такой расклад представляется идеальным, но все-таки в реальной жизни может складываться совсем не так: человек бывает не всегда добрым, не соответствует канонам категорического императива. Люди придерживаются разных норм морали. И все же они находят какие-то формы и способы оставаться честными, порядочными, морально устойчивыми. Нормы ориентируются на единство, при котором предполагается, что Я признается Другим, и Я признает Другого, точнее, даже чужого, с которым все должны жить в согласии, и каждое сообщество (Я-Другой-пока-чужой) придерживается таких норм, которых считает «хорошими» и «оправданными», обеспечивающих тем самым его развитие.
Социальные нормы копируются чаще и проще, чем другие формы поведения, если изменения в базовой модели поведения не производят слишком много стратегий отклонения от нормы. Всем будет лучше, если все будут следовать нормам, но кто-то всегда заинтересован стать тем, кто может нарушать эти нормы.
Понятие «отклонения в поведении» тесно связано с категорией «социальная норма». Помимо норм не существует каких-либо иных средств, способов организовать свободных, претендующих на самоорганизацию и самоопределение людей. Нормы – явление сложное, не явное, а умопостигаемое; и для того, чтобы они стали регуляторами поведения, требуется определенное интеллектуальное развитие человека, его воспитание. Один из моментов приобщения индивидов к социальным стандартам составляет рациональное осознание этих норм и их элементов, другая сторона того же процесса – интериоризация (интернализация) этих стандартов, то есть превращение внешне заданных требований во внутреннюю норму, потребность, привычку, при этом человек всегда индивидуализирует социально-типичное отношение и избирательно относится к норме. На этом уровне происходит оценивание возможных последствий достижения цели с точки зрения других людей в зависимости от их потребностей и норм сообщества: человек положительно переживает одобрение, отрицательно – негативные реакции людей. Происходит сорегуляция поведения, с помощью социальных норм определяются качества: доброта, ум, смелость, щедрость или же упрямство, жадность, агрессивность, вседозволенность.
Освоение индивидами норм составляет основу не только общественного воспитания, но и процессов социализации, и инкультурации, смысл этого процесса заключается в том, что искусство воспитания, в котором больше организованного начала, как раз состоит в том, чтобы подготовить человека к трудностям реализации норм поведения.