Научная электронная библиотека

Монографии, изданные в издательстве Российской Академии Естествознания

Эволюция общетюркских аффиксов в казахском языке

Тектигул Ж О,

4.1. Аффиксальное формирование общетюркского форманта прошедшего времени

Среди ученых-тюркологов существуют самые различные точки зрения относительно происхождения аффикса очевидного прошедшего времени –ды, который активно употребляется в образовании категории времени глагола и стоит обособленно, не принадлежа ни к причастию, ни к деепричастию.

О. Бетлингк пишет, что аффикс -ді(di), будучи личным окончанием в модели Rdi – (где R – корень), образован путем присоединения к имени действия -dik (-dik, якут –тах) аффикса спряжения. Здесь произошла утрата глухого х, ставшего под влиянием гласного звука звонким (-х/-ғ), а также вытеснение гласного.

Ср.: Первоначальный вариант спряжения в якутском языке.

Современный вариант спряжения глаголов якутского языка

[104, 206].

Формант – быт во множественном числе соответствует казахскому форманту -мыз (чередование т/з ~ т/с).

Точку зрения О. Бетлингка поддерживают Ж. Дени, Н.А. Баскаков, А.П. Поцелуевский [142, 114; 143, 6-7]. П.М. Мелиоранский напоминает о том, что в памятниках тюркской письменности подобный процесс сокращения не встречается (келдікім > келдім), и предлагает свою гипотезу. Согласно его точке зрения, основой для формирования формы прошедшего времени стало имя действия с формантом -ды(-ты). Например, акынды «проточный» < ак «течь». Ср.: турец. yikiнti «куча» < yik-in-mak «разрушение», gїčїrtї «скрипеть зубами» < qїcїr – gїcїr «қышыр-қышыр (звукоподражательное)» [137, LXX-LXX1]. Ж. Дени считает, что формант -ды//-ді, -дық//-дік является глагольно-именным, то есть, по всей видимости, образован из формы причастия [6, 169].

К. Брокельман и Н.К. Дмитриев связывают происхождение прошедшего времени с именем действия їt (-it, -ut, -üt) (al-їt «взятие» + оконч. принадл.) [144, 35]. Например, алытым бар в значении «я взял». Так, по Н.К. Дмитриеву, алыт-ым < алд-ым «я взял» – букв. «мое взятие», алыт-ың < алд-ың «ты взял» – букв. «твое взятие», алыт-ы < алд-ы «он взял» – букв.»его взятие». Здесь ыт- (їt-) и ды- (du-) являются одним формантом, а -ық//-ік – более поздний, производный показатель. Суффикс -дық//-дік (-дуқ) и глагол тұр могут быть генетически родственными формантами. Ср.: -тұ(-дұ) + қ – показатель собирательности-множественности, потому что показатель -р здесь употребляется и в составе глаголов состояния о/т-ыр, жа/т-ыр, жү-р, которые, наряду с глаголом тұр, образуют форму собственно настоящего времени. Отсюда видно, что показатель -р и формально, и семантически значим в формировании четырех глаголов, обозначающих состояние определенного субъекта и объекта. В монгольском языке происхождение аффикса -т, присоединяемого при спряжении глаголов повелительного наклонения во всех трех лицах, связывается с эти показателем прошедшего времени -ды. Этот аффикс в монгольском языке встречается в составе желательного наклонения глаголов настоящего времени, в причастии -тала и в составе некоторых имен действий. Оттенок сомнения, неуверенности, присущий аффиксу -ды в тюркских языках, в сокращенном варианте аффикса монгольского языка вообще не встречается. Эту семантику в монгольском языке передает частица -дже. Следов семантики сомнения, неуверенности древнего причастия -дуқ в составе очевидного прошедшего времени современного казахского языка нет, однако они сохранились в формах желательного, условного, повелительного наклонения, а также в формах -шы//-ші со значением пожелания, просьбы. В маньчжурском языке для придания оттенка неуверенности или предположения к форме настоящего времени добавляется частица дере. В. Котвич делает попытку связать происхождение этого явления с тюркской частицей неуверенности -дур//-дыр. Мы считаем, что аффикс -шы//-ші казахского языка со значением частицы (баршы, айтсыншы) и тюркская частица дүр//-дір имеют общий генезис. Только если в некоторых тюркских языках указанная частица сохранила свою самостоятельность в виде частиц сана, сәнә, то в казахском языке она сохранилась в качестве суффикса, присоединяемого после форм условного и повелительного наклонения. Происхождение форманта -шы/-ші (келші, айтшы) в казахском языке можно объяснить двумя способами: 1) он может быть семантическим компонентом показателя причастия су//-ды//-сы, который сформирован в результате звукового чередования л, т, ш, характерного для алтайских языков либо 2) может быть сокращенным вариантом частицы дур//дүр. Само служебное слово дүр образовано из корня дү и показателя аориста -р.

Известно, что аффиксы, сформированные в современном языке из самостоятельного слова, не сразу обращаются в аффиксы, превращаясь сначала в служебное слово, затем в частицу, и только потом – в аффикс. Следовательно, имеется точка зрения, согласно которой модальная частица -шы (-ші), присоединяясь к форме современного повелительного наклонения, выражает значение просьбы, мольбы и может быть вариантом личного местоимения сен «ты», превратившегося в служебное слово. Аффикс -шы/-ші, который подвергся существенным звуковым изменениям в литературном языке, сохранился в говорах в форме -сәнә//сене. Например, Батыр, мейманға маза берсәнә (экспр.) «Батыр, оставь в покое гостя» – Иә, солай болыпты десене «Да, скажи, что так было» [98, 151]. Бер сәнә (берші) «дай», қайт сана (қайтшы) «возвращайся» [67, 403]. Употребление этой частицы в образцах устной литературы, текстах героического эпоса доказывает, что она является одной из древних форм. В туркменском литературном языке употребляется частица сана//сәнә, в башкирском -һана, -һәнә (ал-һана). И. Березин говорит о том, что в устной разговорной речи в форме 2-го лица повелительного наклонения употребляется сочетание местоимения сан и междометия а. Например, іссана (іс + сан + а) – «пей, а», отурсана (отур-сан-а) «сиди, а». А. Нурмагамбетов считает, что частица сәнә, которая встречается в языке казахов, проживающих в Туркменистане, по-видимому, является результатом влияния туркменского языка, и задается вопросом, не является ли его состав сочетанием личного окончания деепричастия 2-го лица и частицы а, употребляющейся в некоторых тюркских языках (-сын + а > сыңа > саңа > сана > сәнә) [98, 152]. Образцы подобного употребления даются на узбекском, каракалпакском языке: узб. борасан -а – «пойдешь, а», ккалп. келсанъ-а «приди, а», карач.-балк. алсан-а – «возьми, а»; крым-тат. йат-сана «ложись», хак. сых-сына «выйди», сөлә-зинә «говори» и др. Мы считаем, что появление этой формы можно объяснить по-другому. Если общей семантикой для всех перечисленных выше форм является употребление с целью выразить значения желательности, пожелания, приказа, то в казахском и других тюркских языках эти значения мы обнаруживаем в одном из особенно активно используемых в образовании желательного и повелительного наклонения аффиксов – показателе условного наклонения –са. А то, что суффикс условного наклонения –са сохранил и значения желательности, пожелания, мы видим из его участия в образовании форм желательного наклонения. Например,. барса екен «хоть бы он пошел», айтсаң еді «ты бы хоть сказал» и др. Эти значения имеются также в составе показателей повелительного наклонения -сын//-сін. Мы считаем, что в форманте -сана, употребляемом в туркменском, узбекском, каракалпакском языках, сохранились следы показателя древнего имени действия –сы. Это подтверждается употреблением указанного форманта в диалектах каракалпакского языка в форме -ыш//-іш (под влиянием звуковых чередований): тюйеге айтсанъыш букв.: «скажи верблюду» [43, 478]. Еще одним доказательством того, что форма очевидного прошедшего времени была образована из показателя причастия -дық, является отсутствие показателя множественности в форме 3-го лица множественного числа. Вообще, окончание множественного числа отсутствует у форм 3-го лица всех причастий. И это правильно, ибо в составе всех показателей причастий имеется древний формально-семантический компонент собирательности-множественности. Присоединение показателя множественности -қ в форме 1-го лица множественного числа очевидного прошедшего времени, во-первых, можно объяснить отражением явления плеоназма, или полным отдалением формы очевидного прошедшего времени от категории причастия в процессе развития современного языка. Что касается спряжения категории причастия, которое и с точки зрения изменения, и с точки зрения синтаксической функции неразрывно связано с именными частями речи, то оно и спрягается по образцу имен. Сходство спряжения глаголов состояния казахского языка отыр «сидеть», тұр «стоять», жүр «ходить», жатыр «лежать» с именными частями речи объясняется тем, что они являются сложными формами, то есть их финальный звук р является показателем причастия (-р). Родственность форманта очевидного прошедшего времени -ды с категорией причастия доказывается наличием его в составе причастных аффиксов -атын, -етін.

А.М. Щербак отмечает возможность того, что прототипом форманта -di могло быть имя действия с формантом -dїγ, которое существовало параллельно с именем действия на -dїq (-дық). О сонанте -γ, находившемся на конце аффикса -di, ученый пишет, что, существуя в отдельных фонетических позициях в качестве отдельного сонанта -γ, соответствующего глухому звуку к, в последующую эпоху он был утрачен [141, 142].

Как бы то ни было, большинство тюркологов поддерживают точку зрения, согласно которой источником форманта дығ//-дық, одновременно выражающего значение лица, времени и модальности, может быть имя действия.

Б.А. Серебренников и Н.З. Гаджиева также отмечают: не должно быть никаких сомнений по поводу того, что в основе форманта прошедшего времени -dы/di находится имя действия, и это лишний раз доказывается присоединением личных окончаний, которые ведут свое происхождение от притяжательных окончаний [75, 209].

То, что формирование указанного форманта не связано с формой имени действия, доказывает употребление форманта –ды в древнетюркских памятниках и современных тюркских языках в атрибутивной функции. Ср.: чагат. ödürdi – избранный < ödür «избирать, делить», їtіndї neη «выброшенная (диал.) вещь», jerindi «неприятный, отвратительный», sačїndї «рассыпанный» и др. Изредка встречается его употребление вместо имен существительных, выражающих результат деятельности и действия. Ср.: süpründi «мусор» < süpür – «подметать» и др. В современном казахском языке формант -ды образует производные слова со значением предметности, выражающие результат процесса (жуынды «помои», шайынды «помои», үгінді «опилки», сарқынды «пережитки» (древнетюрк. sarqїndї suv «капающая вода»), ерітінді «раствор», қорытынды «вывод»), а также имена прилагательные, выражающие наименования качественных понятий, возникших в результате определенного действия. Ср.: асыранды «приемный», түйінді «заключительный», туынды «производный», ағынды «проточный», жаттанды «вызубренный», шұбырынды «бродячий» и др. Начальный аффикс –ын в составе сложного форманта –ынды является аффиксом имени.

В татарских диалектах встречается употребление указанного форманта в сочетании со словами типа бар «есть», жоқ «нет». Ср.: Мин ул кәдәр еракка бардым юк «Я не ходил в те дали».

Подобное употребление форманта -дуқ//-дық в функции сказуемого мы видим и в составе сложного форманта ғулуқ//-гулук, выражающего значение того, что субъект ставит целью выполнение определенной работы. Ср.: Ол барғулық ерді «он должен был пойти». В некоторых огузских языках встречается употребление вместо л согласного с. Ср.: Ол мунда барығсақ ерді «Он должен был прийти сюда», Ол мундын барығсақ тәгул «Он не ушел бы отсюда» [65, 115]. Форманты -ғу (-ғулық) и -ығ (-ығсақ) являются элементами, образованными метатетическим путем, а форманты -лық и -сақ являются результатом чередований л/с/ш.

В.Г. Кондратьев указывает, что форма древнего причастия прошедшего времени на –дуқ генетически связана с древней формой –сық, которая не имеет никакого отношения ко времени выражения субъекта действия. Например, Түн удысықым келмеді [Тон. 12] «Ночью не мог уснуть», Іл тутсық йір букв.: «Земля, на которой стоит (построена) страна» [КТм, 4]. Древнетюркскому форманту -дуқ соответствуют форманты: в якутском языке –тах, в казахском -ған [110, 37]. Формант множественности –қ в составе указанного аффикса –дуқ//-дық с появлением аффикса множественности -мыз//-міз был вытеснен, и начальный –ды сохранился только в форме имени действия и в спряжении современной формы очевидного прошедшего времени в условном наклонении, в функции сказуемого. Это доказывает параллельное употребление в языке древнетюркских памятников, наряду с формантом –дық, имени действия на -ды//-ді с окончанием множественности -мыз//-міз. Ср.: Аз қырқ аз будунығ, йара тып келтіміз, сүңісдіміз, ілін йана біртіміз [КТб, 20]. букв. «(мы) пришли, соединив малые сорок народов, воевали, вернули их страну». Ілгері Қадырқан йашығ аша будунығ анча қонтурдымыз, анча ітдіміз» [КТб, 21]. «из лощины Кадырхана впереди (мы) слишком (много) народу оставили ночевать, так сделали» [145, 73]. Различный перевод одного только глагола прошедшего времени жазылады «пишется» в тексте указа ХІV в. хана Токтамыша (Тоқтамыс ханның Йағайлаға) Казем-Беком как «біткүлдім», В. Радловым как «бітіклäдіміс», И. Березиным как «біткүлміш» указывает на параллельное употребление формантов-дық//-дік и -мыз [99, 19].

Причастный формант –дық в киргизском, хакасском, тувинском, тофаларском языках, в большей степени подвергшихся влиянию монгольского языка, встречается в варианте -шух//- шу, а в монгольских языках в вариантах -джее//-шее, -джы//-шы,-дж//-шы. Ф.Г. Исхаков и А.А. Пальмбах считают, что формант прошедшего времени глагола -шух//-шу образован в результате сокращения синонимичного форманта -ған йік киргизского языка (в других тюркских языках – ған еді) [45, 378-379]. Н.А. Баскаков в качестве их инвариантов указывает на форманты -дуқ, -дік, -ду, -ді [146, 80]. Г.И. Рамстедт считает, что указанный формант монгольского языка и общетюркские аффиксы прошедшего времени -ды имеют общее происхождение [32, 117]. Следовательно, происхождение форм прошедшего времени, которые в тюркских и монгольском языках употребляются в различных вариантах, восходит к одному-единственному древнему форманту -дуқ, а усеченные варианты -ды, -дi, -шы, -ші появились позднее.

Интересно, что в уральских языках в древнюю эпоху было большое количество формантов прошедшего времени, многие из которых позже были утрачены, а некоторые закрепились в составе сложных аффиксов. К самым древним среди них относят форманты -и (i) и -с (s), которые при спряжении глаголов присоединяются непосредственно к глагольной основе. Путем привлечения подобных фактов из уральских и тюркских языков можно обнаружить много общих свойств в образовании и спряжении древних форм прошедшего времени. Ибо исследователи в области финно-угорских языков также считают, что формирование показателей прошедшего времени –и(і) и -с имеет именную основу. И. Синней связывает показатель прошедшего времени со следующими образованиями: кольск.-лапл. monnoj «ходящий», фин. оpettaja «обучающий», а также с формами прошедшего времени на –с, образованными из глаголов с показателями прошедшего времени –с. Б. Коллиндер считает, что финитные форманты глагола с типологической точки зрения изначально являются именными синтагмами, именными структурами, образованными от основы глагола 1-го и 2-го лица и имен. [137, 168]. Эта гипотеза близка к истине, потому что в уральских языках личные окончания глаголов соответствуют притяжательным окончаниям. Современным финитным формам мен жүземін «я плаваю», мен шабамын «я кошу» в древнюю эпоху соответствовали формы «менің жүзуім, менің шабуым» «мое плавание, моя косьба». Кроме этого в уральских языках употребляются формы причастия на -н, -м, -п, -т, -с [147, 181].

Древний вариант современного форманта очевидного прошедшего времени –дығ сохранился в диалектах тюркских языков [126, 143]. Н.З. Гаджиева объясняет состав сложного форманта настоящего времени –ады наличием в нем аффикса настоящего времени -а и древнего причастного форманта -ды, -т, который не различается по времени [148, 169].

То, что современный аффикс очевидного прошедшего времени является по происхождению формантом со значением имени, производящим имя, подтверждают производные и сложные имена Темір-Қутлуғ (Қут-луғ), Тоқтамыш (Тоқта-мыш), Едүгү (Едү-гү», Турдучақ (Турду-чақ). Формант очевидного прошедшего времени в составе второго компонента имен собственных казахского языка Аманкелді, Сатыпалды является результатом более поздней эпохи. Следовательно, элемент -ды в составе имени Турдучақ является отражением его семантического употребления в ту пору, когда он еще не был формантом очевидного прошедшего времени. Слово Турдучақ само является сложным образованием. Ср.: Турду + шақа > Турдушақ «младенец, ребенок, который живет, будет жить». В казахских диалектах слово шақ в значении «младенец» употребляется до сих пор, о чем мы упоминали выше (в связи с аффиксом -шақ).

Б.А. Серебренников считает, что аффиксы притяжательности, сформированные из личных местоимений, сначала выражали не семантику принадлежности, а отношение к определенному лицу. Тюркский ev-i-m в древнюю эпоху употреблялся, скорее, в значениях «дом, относящийся ко мне, для меня», «дом, в котором я живу», нежели «мой дом». В этот период притяжательные аффиксы были схожи с глаголом–посредником настоящего времени быть и позже лишились указанной функции [149, 111]. Следовательно, причастный аффикс -дық//-дуқ был сформирован под влиянием именного аффикса -лы со значением отношения, обладания и элемент собирательности-множественности -қ.

М. Кашкари говорит о том, что формант -дуқ участвует также в образовании масдара (отглагольного существительного). Ср.: Сәнің көрдукің, көрмәдукің бір «Что видел ты, что не видел – все одно» [65, 110].

В казахских говорах встречается выражение временной семантики посредством аффиксом -лы//-лі (сулы – «выпивший воду», например: Атымыз сулы «Наш конь пил воду (букв.: «выпивший воду»). Ср.: уақтылы келді – (литер.) уақытында // уақытымен келді «пришел вовремя». У М. Кашкари: қуруғлығ йа «построенный дом», сарығлығ ер «мужчина, заболевший желтухой» [65, 105]. Эти языковые факты являются свидетельствами того периода, когда формант –лы с относительным значением стал показателем причастия прошедшего времени.

А.М. Щербак указывает на следующие причины формирования показателя очевидного прошедшего времени, относящегося к категории желательного наклонения -ды, из древнего форманта причастия -дуқ, -дүк: 1) длительность, возникающая вследствие утраты согласного при произнесении указанного аффикса либо в результате «проглатывания» гласным звуком согласного. Например, туқд:ы «родился», эрт:і «был», 2) возможность форманта очевидного прошедшего времени иногда сочетаться со вспомогательными связующими формантами: сүчүк таттың эрсә ачыкка анун «вкусивши сладкое, готовься к горькому», 3) употребление форманта прошедшего времени в атрибутивном значении: у М. Кашкари – сасыды нэң «зловонная вещь» [МК, 265], 4) возможность употребления причастных формантов -дуқ, -дүк в функции личных окончаний глагола: тіліг өктүгүм хам ара йаздукум «я похвалил и местами поругал (покритиковал» его язык)» [107, 150-151].

Следовательно, отмечаемый в современной тюркологической науке формант 1-го лица множественного числа –дық в спряжении глагола очевидного прошедшего времени является фонетически измененным реликтовым пережитком причастия прошедшего времени -dyk, -dik, употребляемого в древних орхоно-енисейских памятниках. Ср.: Кел, балалар, оқылық, оқығанды көңілге ықыласпен тоқылық (Ы. Алтынсарин). (Здесь форма оқылық употреблена в значении «будем учиться», форма тоқылық в значении «будем накапливать (знания)»). Относительно факторов, оказавших влияние на переход форманта имени действия -ді в показатель прошедшего времени, Б. Серебренников говорит следующее: известно, что древнего человека не особенно интересовало, какое время длилось определенное оставшееся в прошлом событие. Подобные формы прошедшего времени начали появляться позднее, с формированием в разговорной речи повествовательных предложений. Для них (повествующих) стало особенно важным выражение результата прошедшего, но сохранившего для данного времени свою значимость, действия. Например, мен сондай бір аңды өлтірдім «я убил такого зверя», мен қолымды жарақаттадым «я поранил руку», от сөнді «огонь погас», менің ағам суға батып кетті «мой брат утонул», ол ұлды болды «у него родился сын» [149, 110-111].

По мнению Б. Серебренникова, функцию показателя результата такого действия, произошедшего в прошлом, выражали имена действия, а результат действия и функцию связи с субъектами, непосредственно осуществляющими эти действия, выполняли аффиксы принадлежности (притяжательные), обладания, личные аффиксы.