Научная электронная библиотека

Монографии, изданные в издательстве Российской Академии Естествознания

НАЦИОНАЛЬНАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ РОССИИ В КОНТЕКСТЕ ПРИЗНАНИЯ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ АБХАЗИИ И ЮЖНОЙ ОСЕТИИ

Литвиненко Виктор Тимофеевич,

ГЛАВА 2. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ЭЛИТЫ И ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ В КОНТЕКСТЕ ПРИЗНАНИЯ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ АБХАЗИИ И ЮЖНОЙ ОСЕТИИ

Причины конфликтного состояния российско-грузинских политических отношений в 1991 - 2003 гг. рассматривали Алексеев А., Анчабадзе Г., Богатуров А., Гочиташвили Т., Гоциридзе Р., Гуния Ч., Давиташвили З., Никонов В., Рондели А.^[1] Особое место в российско-грузинских отношениях занимал и занимает комплекс проблем, связанных с этническими конфликтами в Абхазии и Южной Осетии.

Исторически исследовательский интерес к феномену Кавказа был связан со стремлением этого региона к самоопределению, становлением его государственности, начиная с XVIII века. Главной же причиной, по мнению одного из известных ученых-кавказоведов Ю. Тхагазитова, явилось столкновение двух типов цивилизаций: «В столкновении двух типов цивилизаций, двух типов сознания, двух религий Запада и Востока рождался русский «исторический культурный миф» о Кавказе, где существует «золотой век», где люди «вольны, как орлы»; в нем отчетливо проявляется ностальгия русской культуры по цельности мировосприятия; русским представляется, что мироощущение горцев, лишенное всеразъедающей рефлексии и скепсиса, с его народным и социальным миром и воплощает то естественное состояние, которое уже не первый век искала европейская... культура»^[2]. Эти конфликты  в значительной степени влияли на внешнюю политику грузинского государства в 1991-2003 гг., на отношения с Россией и обострились после войны в 2008 г.

Тема абхазского и южно-осетинского конфликта, а также роли элит в его урегулировании представлена большим количеством публикаций, для анализа которых необходимо отдельное историографическое исследование. Среди этих работ есть диссертации.^[3] В этом контексте значимыми для настоящей монографии были работы, как отечественных авторов - Бекмурзаева Б., Егорова В. и Загорского А., Данилова Д., Митяева В., Скакова А., Медоева Д. и Хубаевой С., Мещерякова В., Пустогарова В., Пикаева А.^[4], - так и некоторых зарубежных ученых - Кауфмана С., Кроу С., Майла И., Смита А., Хатинсона И.^[5] и др. Прикладной политический анализ конфликта в Южной Осетии проведен в ряде статей В.Д. Дзидзоева, К.Г. Дзугаева, А. Пацева, Д.Н. Медоева^[6]. При этом отметим важность корпуса текстов
в которых осуществлено теоретическое обоснование адаптационного потенциала транзитивных обществ, к которым относится не только Россия, но и Абхазия, а также Южная Осетия.

Заславская Т.И. пишет: «Что касается адаптационного потенциала общества, то он зависит в первую очередь от объективного положения, установок, деятельности и поведения рядовых граждан страны - крестьян, рабочих и служащих, массовой интеллигенции. Располагая очень ограниченными ресурсами, они, на первый взгляд, не оказывают самостоятельного влияния на ход институциональных реформ, нередко становясь их заложниками.

Однако мнение о незначительной роли этих групп в трансформационном процессе, на мой взгляд, обманчиво. Дело в том, что ни установление новых правил игры, ни даже освоение новых способов организации общественной жизни не являются конечной целью реформ, а следовательно, и конечным критерием оценки их результатов. В действительности таким критерием является преобразование социальных практик, отражающих повседневное поведение не столько верхних и средних слоев общества, сколько самых массовых социальных групп...»^[7].

Понять сущность политической системы невозможно без выяснения и целой совокупности внутренних факторов, которые могут являться ее детерминантами. В качестве таковых зачастую рассматриваются элементы политических систем, поэтому в начале второй главы монографии определимся со смысловым наполнением базовых терминов.

1. Власть - распределение ресурсов среди конкурирующих групп, которые могут влиять на решения.
2. Интересы - совокупность целей, преследуя которые отдельные лица или группы становятся участниками политического процесса.
3. Политика - общественный результат взаимодействия между властью и интересами, обычно выраженной в форме государственного законодательства.
4. Политическая культура - субъективная ориентация людей на политическую систему.

В широком смысле политическая система объединяет достаточно широкий круг субъектов и понятий, включая социально-политические общности, политические и правовые нормы, политическую культуру, политическое сознание и политические отношения. При этом диссертант полагает, что необходимо сознательно еще более заузить институциональный подход, который ему в широком смысле представляется недостаточно инструментальным.

Основой политической системы, ее главным и центральным элементом является политическая организация общества, то есть институциализированная часть политической системы. Такой подход в первом приближении представляется достаточно узким, но зато он позволяет применить институциональный метод исследования. Аналогичной методологии придерживался и известный испанский политолог Л.С. Санистебан, который в своих работах фактически ставил знак равенства между политическими системами и организациями^[8]. Политическая организация, по сути, является связующим институциональным звеном между политическими отношениями, политической властью, политическими интересами, социальными группами и, наконец - между политической властью и социумом. Кроме того, политическая организация связывает политическую систему с социумом, с ее неполитическими (экономической, социальной, духовной) системами. Политическая система сама является частью общества, но полностью не сливается с ним.

Структура политической системы рассмотрена адекватной структуре политической организации.

В нее входят:

1. Собственно политические организации: государство, политические партии, некоторые общественные объединения. Они имеют прямые и четкие связи с политикой, оказывают на нее прямое воздействие, их целью всегда является политическая власть.
2. Неполитические организации: профсоюзы, кооперативы. Они возникают, как правило, в силу экономических, социальных и иных причин; целью их создания выступает не политическая власть, поэтому и функционируют они в основном в производственной, социально-бытовой, культурной и других сферах жизни общества.
3. Организации, имеющие в своем содержании незначительный политический аспект: объединения филателистов, туристов, автомобилистов, любителей пива и т.д. Они возникают и функционируют часто на основе личных склонностей и интересов людей к занятию определенной деятельностью. Политический же оттенок приобретается ими только в качестве объектов воздействия со стороны государственных и политических органов, но не как субъектами-носителями политической власти. Хотя возможны и варианты, когда некоторые из этих организаций могут стремиться стать политическими, либо стать таковыми, если начнут в своей деятельности ориентироваться на захват, удержание и использование политической власти, то есть, поставят перед собой и своими членами конкретные политические цели^[9].

Среди российских политологов значительный вклад в развитие теории транзита внес А. Ю. Мельвиль, предложивший синтез структурного и процедурного подходов к исследованию политической трансформации^[10].

Региональные различия, кроме экономических и других, имеют и ментальный характер, который понимается как определенная система образов окружающего мира, коллективные и индивидуальные представления, включающие архетипы социокультурной памяти, традиции, установки, и чувства, сформировавшиеся в определенных условиях. В них проявляются модальные черты населения - представления, символы, ценности, родовые предрасположенности, характер населения территории^[11]. Все эти факторы необходимо учитывать при рассмотрении политических процессов в Абхазии и Южной Осетии, в политическом отношении являющихся переходными обществами.

В переходных обществах политические процессы представляют собой системно-несистемное образование: поведение их основных участников минимально легитимизируется, политические институты, выполнявшие свою роль в прошлом, уже не  могут эффективно функционировать, а институты, которые способны взять на себя функции по регулированию общественных процессов, находятся в стадии становления и еще не приспособлены для эффективного управления. К проблемам трансформационных обществ относится также возможность сохранения и воспроизводства негативных явлений прошлого. Признаками анархизации политических процессов в эти периоды выступают массовые выступления неорганизованных групп, периодически возникающие политические кризисы, массовые фобии, распространяющиеся мифы и девиантные формы поведения. Они являются важной, а в особых случаях, когда в самих властных структурах царят анархия, беспредел и криминал, - и основной составляющей политических процессов, формой политического участия. Следовательно, в обществе формируется несистемная политическая активность, и ее результатом становится постоянно воспроизводимая на данном отрезке времени нестабильность общественного бытия человека. Это, разумеется, ставит общество перед необходимостью создавать и укреплять новые политические институты, формировать профессиональную и социально ориентированную политическую элиту, распространять массовые организованные формы политического и общественного участия, обеспечивая их взаимодействие с властью и друг другом^[12]. Ведя речь об элитах, причастных к развитию ситуации вокруг и внутри Абхазии и Южной Осетии, хотя бы кратко упомянем влияние войны 2008 года на элиту Грузии.

В основном законе Грузии в рамках конституционной реформы будет скорректировано название Южной Осетии. Об этом, как сообщило агентство «Грузия Online», было объявлено на заседании рабочей группы по территориальному устройству, работающей в составе комиссии по внесению поправок в конституцию.

Действующая редакция основного закона гласит, что в состав Грузии помимо прочего входит «бывшая Южноосетинская автономная область». Термин «Южная Осетия» грузинские власти не признают, предпочитая использовать указанную формулировку из конституции или сочетание «Цхинвальский регион».

В обновленной конституции будет указано, что в состав Грузии входят 13 административно-территориальных единиц, включая Цхинвальский регион, а также Автономную республику Абхазия. Напомним, что еще после войны начала 1990-х годов Грузия фактически лишилась контроля над Южной Осетией. На территории региона, правда, находились грузинские анклавы, охранявшиеся грузинской полицией. Однако в ходе августовской войны 2008 года представители силовых структур Грузии покинули Южную Осетию. Вскоре после войны Россия, напомним, признала эту республику независимым государством, в регионе были размещены российские войска.

Официально Южная Осетия («Цхинвальский регион») и Абхазия считаются в Тбилиси «грузинскими территориями, оккупированными Россией». В соответствии со специальным законом, который парламент Грузии принял осенью 2008 года, в этих регионах запрещаются любые сделки купли-продажи, а гражданство Южной Осетии и Абхазии признается незаконным.

Поражение в войне закрыло вопрос о территориальной целостности Грузии. Думается, что политическому истеблишменту страны сейчас необходимо не просто примириться с этом фактом, но и фундаментально перестроить систему ценностей, целей и задач, стоящих в обозримом будущем перед Грузией, таким образом, чтобы это военное поражение не превратилось или в своего рода «комплекс национальной неполноценности», или в навязчивую политическую идею грузинского общества. Нельзя допустить, чтобы Грузия стала вести себя пассивно-агрессивно в отношениях с миром и растеряла бы таким образом как репутацию уважаемой в мире страны, к которой многие в мире испытывают искреннюю симпатию и сочувствие, так и огромные внутриполитические завоевания последних лет, в первую очередь в области демократии и эффективности государственного управления^[13]. В контексте заявленной в настоящей монографии проблематики, обратим внимание читателей на изменение отношения россиян к политической элите Грузии.

В августе 2009 года Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ) представил данные о том, как россияне относятся к президенту Грузии Михаилу Саакашвили, а также мнение наших сограждан о возможности развития дружеских российско-грузинских отношений^[14]. Результаты опроса представлены в таблицах 1-4^[15].

Подавляющее большинство россиян считают, что Грузии нужен президент, более достойный, чем Саакашвили (79 %).  11 % опрошенных отметили, что им не во всем нравится грузинский президент, но они уважают выбор народа. Лишь в 2 случаях из ста наши сограждане выражают уважение и симпатию к президенту Грузии.

Следует обратить внимание, что более образованные респонденты чаще склоняются к позиции, что Грузии нужен другой, более достойный президент (70 % среди россиян с начальным образованием и 83 % среди опрошенных с высшим и неполным высшим образованием). Менее образованные респонденты же чаще, чем россияне с более высоким уровнем образования, указывают, что несмотря на то, что им не во всем нравится Саакашвили, они уважают выбор народа (14% среди опрошенных с начальным против 6 % россиян с высшим и неполным высшим уровнем образования).

За пять лет более чем в два раза выросла доля россиян, уверенных в том, что развитие дружеских отношений между Россией и Грузией при действующем президенте Грузии Михаиле Саакашвили невозможно: такую точку зрения разделяли 32% опрошенных в 2004 году и 78% - в 2009 г. Причем, пять лет назад 40% наших сограждан  еще питали надежду на дружбу между странами при действующем президенте этого закавказского государства. Сегодня таковых лишь 14% респондентов. Более четверти россиян затруднились высказать мнение о перспективах развития российско-грузинских отношений. Возможность дружбы между странами реже всего отмечают жители Северо-Запада (6% опрошенных).

Любопытно, что среди опрошенных, полагающих, что Грузия заслуживает более достойного президента, чем Саакашвили, 88% сомневаются в возможности позитивного сценария развития российско-грузинских отношений. В то же время респонденты, уважающие выбор народа Грузии, разделились во мнениях относительно дальнейших отношений между двумя странами (44% из них полагают, что дружба России и Грузии возможна, и столько же отметили обратное).

Таблицы 1-4

В интервью Радио Свобода бывший спикер парламента Грузии, а ныне один из лидеров грузинской оппозиции, лидер партии «Демократическое движение - Единая Грузия» Нино Бурджанадзе заявила: «Я уверена, что любое демократическое правительство посчитало бы себя обязанным подать в отставку после потери 20 процентов территории. Плюс - то, что происходило уже после войны: я не увидела ни одного адекватного шага со стороны Грузии, грузинского руководства. Я слышу до сих пор, что война не закончена, что она продолжается. Это что значит? Что мы опять должны воевать с Россией? Я еще раз хочу подчеркнуть - да, я зла на Россию, я обижена на Россию, но это не значит, что я за то, чтобы мы воевали с Россией. Я за то, чтобы мы говорили с Россией, как бы это сложно ни было. Как раз мужество и ум государственного деятеля в том и заключается, чтобы находить пути для диалога в самых сложных ситуациях» И далее Бурджанадзе продолжила: «Хочу, чтобы вы знали: ни один грузин - ни в оппозиции, ни во власти, ни прозападный, ни антизападный - никогда не смирится с тем, чтобы Абхазии и Южной Осетии не было в составе Грузии!»^[16].

Отметим, что в Грузии негативное отношение к России преобладает. В настоящее время страх быть заподозренным в прорусскости в грузинской политической среде настолько велик, что серьезно мешает оппозиции. Уже сегодня многим в Грузии ясно: из-за действий оппозиции Саакашвили не уйдет. Оппозиция оказалась не столь решительной, как этого от нее ждал радикальный электорат, и потеряла поддержку в обществе. Да и сам Саакашвили понял, что сильнее оппонентов. Это ему дал понять и вице-президент США, во время двухдневного визита в Грузию демонстрировавший готовность Вашингтона поддерживать грузинского президента в течение всего его президентского срока, истекающего только в 2013 году.

После визита Байдена грузинские власти заговорили о военной и экономической помощи, которую США будут оказывать Тбилиси, в частности речь идет о $4,5 млрд, а также о новых видах вооружения и системах слежения, позволяющих наблюдать за действиями на границе Южной Осетии и Грузии. Единственное условие США к президенту Саакашвили - практические шаги по развитию демократии в стране. На это, судя по настроениям в рядах умеренной оппозиции, Саакашвили уже готов: в беседе с «Властью» самый перспективный оппозиционный кандидат Ираклий Аласания выразил уверенность в том, что президент Грузии пойдет не только на изменения выборного законодательства, но и на досрочные местные и даже парламентские выборы^[17]. Позиция Патриарха Илии II по вопросу территориальной целостности Грузии так же бескомпромиссна, как и позиция грузинских политиков и это несмотря на то, что церковь должна была по определению быть вне политики и гуманнее относиться к жертвам агрессии.

Председатель Следственного комитета при прокуратуре РФ Александр Бастрыкин, занимавшийся по поручению президента РФ о сборе доказательств о преступлениях грузинской военщины на вопрос каковы шансы осудить руководителей Грузии за бойню, которую они учинили в Южной Осетии ответил следующим образом: «Привлечение к уголовной ответственности на территории РФ высших должностных лиц государственной власти Грузии - президента, министра обороны и других чинов - вряд ли возможно. Они подпадают под действие иммунитета должностных лиц государства от иностранной уголовной юрисдикции. Такой иммунитет закреплен нормами международного права. Есть эти нормы и в нашем законодательстве - часть 2 статьи 3 УПК РФ - на осуществление уголовного преследования требуется согласие государства, на службе которого находится или находилось лицо, пользующееся иммунитетом.

Самый перспективный путь, по которому нам надо идти, чтобы привлечь руководителей Грузии к уголовной ответственности, - это инициировать процедуру расследования их преступлений в международных уголовных инстанциях. Таким правом обладают российские компетентные органы - МИД и минюст»^[18]. Неизбежно встанет вопрос и об ответственности руководителей Украины усиленно оснащавших Грузию оружием.

Эксперт российско-германского Совета Александр Рар утверждает: «Президент Ющенко действительно воспринимает Украину как державу, которая определяет какой-то «фронт защиты свободы». Этот так называемый «фронт» он выстраивает совместно с прибалтийскими странами и Грузией при поддержке отдельных государств Европейского союза, таких как Швеция, Польша и частично Британия. К «фронту защиты свободы» относится и попытка стран-транзитеров российского газа взять под контроль движение российского газа в Европу.

Но грузинская война год назад не только не укрепила этот союз, на что, может быть, кое-кто и надеялся, а, напротив, его разрушила, потому что ведущие европейские страны, и, в конечном итоге, США не захотели придерживаться новой политики сдерживания России. А также брать курс на выстраивание некого такого вала против Москвы. Россия нужна Западу как стратегический партнер в борьбе с исламским терроризмом, а не как новый противник в «холодной войне»^[19]. В отличие от стран распавшегося социалистического лагеря республики бывшего Союза - Грузия и Украина играют определенно выраженную подчиненную роль в планах Запада.

При этом если новая политическая роль Украины опосредована тем, что она занимает своеобразное  место,  как в национальных интересах США, так и в планах НАТО, то значение Грузии в геополитических условиях складывающегося нового  миропорядка характеризуется относительно скромными параметрами. Не обладая достаточными экономическими ресурсами, сохраняя потенциал этнополитических столкновений и политической нестабильности, обладая ограниченными возможностями в обеспечении мировых коридоров транзита энергоносителей из прикаспийских стран, Грузия важна в плане реализации политических амбиций Запада лишь как противовес влиянию России на постсоветском пространстве в целом и Черноморского Закавказья в частности. При этом не учитываются внутригрузинские этнические противоречия.

Национальные противоречия в Грузии, на долгое время «замороженные» в советское время, в настоящее время вылились в этнополитические грузино-абхазский конфликт и военную  агрессию  грузинского  режима против Южной  Осетии,  приведшую  к  образованию новых  независимых  государств Абхазии  и  Южной  Осетии. Сохраняется потенциальная возможность вовлечения в конфликты армянского и аджарского населения. Межэтническая напряженность сохраняется в Сванетии, Мингрелии, а также между грузинами и азербайджанцами, проживающими в Восточной Грузии, между чеченцами-кистинцами, проживающими в Ахметдском районе Грузии^[20].

«В конце ХХ века ученые ... открыли новый феномен - этническое возрождение или этнический парадокс современности. Этот феномен состоит в значительном повышении роли этничности в общественных процессах, новой волны повышенного интереса к этнической идентичности, языку, культуре, традициям и образу жизни»^[21]. От правящей элиты зависит, чтобы проблемы национально-культурной идентичности не  разрушали государство изнутри.

К примеру, грузинское население в Абхазии многие представители правящей в Абхазии элиты считают пятой колонной. «Они участвуют в политической жизни Грузии, ездят в Зугдиди, голосуют там на парламентских и президентских выборах, поддерживают Михаила Саакашвили. За годы конфликта в Гале погибли около 400 наших военнослужащих и свыше ста российских миротворцев в результате террористических актов. Там шла перманентная партизанская война, которая не может развиваться без поддержки местного населения. Никто не может гарантировать, что они не будут теперь стрелять в спины русским пограничникам», - сказал журналистам представитель одной из абхазских силовых структур.

Политолог Дмитрий Евстафьев оценивает ситуацию как тревожную. По его словам, режим Багапша изначально был неустойчив и ему всегда была присуща некая двойственность. «Еще недавно туда активно ездили высокопоставленные представители администрации США. И сейчас независимость Абхазии носит «реверсивный» характер. Режиму Саакашвили и его гарантиям после Аджарии абхазские власти не доверяют. Однако когда американцы осознают «нерентабельность» Саакашвили, переговоры с Грузией при участии США о вариации конфедеративного устройства вполне реальны. Багапш не политик, а бизнесмен, и при должных гарантиях сохранения собственности он готов к диалогу. Предоставление гражданства грузинскому населению - игра в демократизацию, нацеленная и на западную аудиторию, чтобы способствовать признанию действующего режима», - считает Евстафьев^[22].

В новых государствах вышеуказанное используют как руководство к действию. В частности, правительство Абхазии поощряет репатриацию этнических абхазов из диаспоры, предлагая им гражданство и бесплатные участки земли, а также налаживает связи с Кубой и Ираном. Наиболее крупная абхазская диаспора находится в Турции. В этой стране действует много организаций, объединяющих представителей северокавказской диаспоры и не все они носят пророссийский характер. В частности, «Кавказский форум» - одна из наиболее радикально настроенных общественных организаций, однако в ней доминируют не абхазы и даже не черкесы, а вайнахи. В Турции Абхазию официально представляет «Комитет поддержки Абхазии» и эта общественная структура придерживается пророссийской позиции».

«Многие этнические абхазы, живущие в Турции, подумывают вернуться в земли, откуда в XIX веке бежали их прадеды, особенно теперь, когда эта территория оказалась под защитой России», - отмечает американский политолог Эллен Барри. Между тем в свое время абхазы бежали, в том числе, от экспансии Российской империи. На данный момент в самой Абхазии проживает менее 100 тыс. абхазов, а в Турции, по некоторым оценкам, полмиллиона, сообщает Барри. Власти Сухуми надеются на приток репатриантов и инвестиций.

Пока вернувшихся можно счесть по пальцам, но если репатриация наберет обороны, связи с Турцией окрепнут, разрыв с Грузией обострится, а зависимость Абхазии от России ослабнет, поясняет Барри. Президент Багапш утверждает, что берет пример с Израиля, созывающего евреев со всего мира.

У Абхазии живописное, не испорченное цивилизацией морское побережье, и широкая, хотя и запущенная, туристическая инфраструктура. В дефиците только люди, сообщает Барри, поясняя, что после бегства 200 тыс. жителей грузинской национальности население территории уменьшилось почти наполовину. По официальной статистике, с 1990-х годов вернулось всего 2 тыс. репатриантов. На данный момент власти Абхазии предлагают репатриантам гражданство, в течение года полностью оплачивают им жилье и пять лет платят денежное пособие. Алиас В. Авидзба, президент организации «Молодая Абхазия», которая пропагандирует идею репатриации, отмечает, что в Турции чаще всего спрашивают, не слишком ли активно Абхазия контактирует с Россией^[23]. В приводимых примерах мы видим диалектичность развития абхазской нации.

В свое время Э.Ренан отмечал, что «нация - есть ... великая солидарность; в ее основе лежат священные чувства к принесенным жертвам в прошлом и к жертвам, которые будут еще принесены в будущем. Нация предполагает героическое прошлое, единую волю в настоящем и общую программу действий в будущем... Существование нации ... есть ежедневный плебисцит»^[24]. Национальные общности - природно-культурные целостности, неперсонифицированные в каком-то одном лице, единой организационной структуре; они осуществляют свои интересы через деятельность множества индивидов и организованных групп. Но такое осуществление не говорит о том, что жизнедеятельность общностей может быть сведена только к индивидуальной и групповой активности. Одной из областей формирования и осуществления запросов национальных общностей является надиндивидуальная (надгрупповая) деятельность индивидов, групп, в рамках которой индивиды, группы действуют не от своего имени, а от имени общностей, за которыми они себя числят, не обязательно четко осознавая это^[25].

На наш взгляд, элиты сделали практически исказить присущий демократии дискурс взаимоотношений власти и оппозиции. Д.п.н., профессор Тимофеева Л.Н. под упомянутой дефиницией понимает следующее: «Политический дискурс между властью и оппозицией есть вербальный и невербальный обмен или обоснованными и, как правило, противоположными смыслами, позициями, взглядами в соответствии с их убеждениями и определенными правилами и процедурами с целью принятия важный политических решений по социально значимым проблемам. В итоге политического дискурса власти и оппозиции решаются две существенные задачи: проводится свободная, добровольная, без принуждения экспертиза текущего политического курса и возникших проблем; конструируются пути и способы их разрешения, альтернативные проекты будущего развития»^[26]. Надо заметить, что даже в послевоенный период провоцируют новый виток конфликта не только руководители Грузии, но и, к примеру, Южной Осетии.

Военный эксперт Мурман Купрашвили считает, что полноценная война не нужна ни России, ни Грузии. Вместе с тем, полагает он, стравить Москву и Тбилиси в новой войне может политика Цхинвали. Так, летом 2009 года президент Южной Осетии Эдуард Кокойты фактически предъявил территориальные претензии к Грузии. Он заявил, что «исконно осетинское» ущелье Трусо, где родились многие известные осетины, в советское время несправедливо было передано Грузинской ССР и должно быть возвращено Южной Осетии. предъявил претензии на часть грузинской территории - Трусовское ущелье, которое расположено между горой Казбек и Главным Кавказским хребтом. Кокойты назвал ущелье «исконно осетинской землей, которая по непонятным причинам в советское время как-то перешла под административное управление Грузинской ССР». Президент добавил, что «надо ставить вопрос о возвращении этих земель Осетии». Трусовское ущелье находится на территории грузинского региона Мцхета-Мтианети, расположенного в центральной части страны.

Кокойты между тем утверждает, что Южная Осетия намерена «совместно с Россией» провести демаркацию границы с Грузией, вне зависимости от того, будет ли с этим согласна грузинская сторона. Официальный Тбилиси, как известно, не признает Кокойты легитимным президентом и считает Южную Осетию «оккупированной Россией грузинской территорией». Со своей стороны, Грузия требовавшая «освобождения всех оккупированных территорий», отдельно поднимала вопрос о принадлежности Ленингорского (Ахалгорского района). До августовской войны 2008 года часть района контролировалась грузинскими властями. В ходе вооруженного конфликта территорию взяли под контроль российские войска, в результате район полностью перешел под управление Южной Осетии. В Тбилиси присутствие там российских войск назвали нарушением мирного соглашения (предусматривавшего, в частности, отвод войск на линию, предшествовавшую началу боевых действий). Однако изменить ситуацию грузинским властям не удалось.

По мнению военного эксперта, если осетинские формирования войдут в это ущелье, то руководство Грузии будет вынуждено отреагировать. Не сможет остаться в стороне и Россия, которой придется выполнять свои союзнические обязательства по отношению к Цхинвали^[27].

Доктор психологических наук, профессор Семенов В.Е. констатирует: «Не отрицая влияния личного индивидуального опыта на становление взглядов человека и формирование им теоретических представлений о личности, мы полагаем, что еще более значимым оказывается влияние факторов культуры и идеологии, определенного социального заказа. В целом можно сказать, что психологические теории несут на себе отпечаток менталитета той социальной группы, к которой принадлежат их авторы и приверженцы, являются выражением этого менталитета, воплощенных в нем «сознательных и неосознанных ценностей, норм, установок...»^[28].

Россия впервые нарушила монополию Запада на «гуманитарные интервенции» и на толкование норм международного права в своих интересах - совершив операцию по «принуждению к миру» в целях защиты своих граждан, подвергшихся угрозе этноцида. Предпосылки для этого создали злоупотребления этим правом со стороны самих стран Запада - как в случае с «гуманитарными» бомбардировками Югославии в 1999 году, так и не вполне сочетающееся с нормами международного права признание независимости Косова в 2008 году.

Конфликт вокруг Южной Осетии обнаружил еще целый ряд важных закономерностей функционирования национальных элит. Страны Запада и их политические элиты, в частности, продемонстрировали свою недостаточную «монолитность» - с самого начала среди представителей правящего класса ведущих стран Запада и отражающих их СМИ не было единства относительно линии в отношении России - курс на изоляцию поддерживали немногие страны, не определявшие повестку дня. И если американский политический «бомонд» изначально был весьма критично настроен по отношению к действиям России, то политические лидеры Франции, Италии и Бельгии заняли более взвешенную и отстраненную позицию, что позволило тому же Николя Саркози (и в меньшей степени Сильвио Берлускони) выступить в роли «арбитра и посредника» при его урегулировании, смягчая впоследствии атаки на России ряда стран бывшего «Восточного блока» в рамках ПАСЕ.

Позиции политического руководства и элиты Германии в отношении «южно-осетинского кризиса» также выглядели неоднозначными: если федеральный канцлер Ангела Меркель подвергла критике действия Москвы, то глава МИД Вальтер Штайнмайер занял более взвешенную и осторожную позицию, а экс-канцлер Герхард Шредер осудил действия руководства Грузии, определив именно ее в качестве агрессора в конфликте^[29]. Европа, хотя и отреагировала горячо на «принуждение Грузии к миру», обвинив Россию в агрессии, «принудить» Россию поступить по-своему не смогла. Век XXI - это не XIX век, и война - этот последний довод королей - более не является основополагающим принципом мировой политики.

Нынешний Запад едва ли был готов вступить в войну из-за Грузии, как когда-то в XIX столетии он вступил в войну на стороне Турции. Это, конечно, не значит, что общественное мнение Запада ныне менее настроено против России, но, вероятно, 50 лет Холодной войны, когда мир балансировал на гране ядерной катастрофы, и относительная отдаленность Грузии, интересы которой не воспринимаются Европой как собственные, сделали свое дело. И Российская Федерация вышла из «Пятидневной войны» моральным победителем^[30].

«Пятидневная война» обозначила четкие различия во взглядах ведущих акторов Запада (США, НАТО, ЕС), а также внутренние разногласия между членами одной и той же организации. Очевидны различия в подходах к нынешней кавказской геополитике у таких членов ЕС, как Франция и Литва, или среди таких членов Североатлантического альянса, как Турция и Польша. И даже внутри «новой Европы» позиции Чехии и Словакии не совпадали с подходами Эстонии, Латвии или Румынии. Для США последовательная и безусловная поддержка Грузии была обусловлена представлениями о геополитической роли Кавказа в продвижении американских национальных интересов. Для США Кавказ есть часть (и тыловая зона) проекта «Большой Ближний Восток». Таким образом, он воспринимается как территория приложения силы, как геополитический плацдарм. В то же время для Европейского союза Южный Кавказ - это часть Большого Черноморья, которое после вхождения в ЕС Болгарии и Румынии воспринимается уже как часть Европы. Для европейцев этот регион имеет, прежде всего, отнюдь не военно-стратегическое значение; он воспринимается как пространство для укоренения европейских ценностей, а потому в подходах единой Европы доминирует ставка на «мягкую безопасность». Отсюда и большая готовность к компромиссам и уступкам Москве, отказ от введения санкций в отношении России, стремление понять мотивы российского руководства. По итогам «пятидневной войны» Европейский союз заметно потеснил США на Южном Кавказе. Ранее присутствие ЕС в регионе ограничивалось форматом миссии ОБСЕ в Южной Осетии (мониторинг режима прекращения огня) и посреднической деятельностью миссии специального представителя ЕС на Южном Кавказе. После «горячего августа» Европейский союз (и особенно Франция, страна-председатель в ЕС во втором полугодии 2008 года) сделал заявку на роль «честного брокера» в российско-грузинских отношениях. Именно Николя Саркози, вместе с российским коллегой Дмитрием Медведевым, стал соавтором мирного плана по Южной Осетии. Он же взял на себя роль посредника в переговорах между Москвой и Тбилиси по поводу вывода российских войск из внутренних регионов Грузии (Гори, Поти, Сенаки) и размещению европейских наблюдателей.

«Пятидневная война» повысила роль Турции на Кавказе. Анкара заявила о себе как о возможном арбитре и посреднике
в разрешении конфликтов в регионе, в чем многие, особенно
в Армении, увидели призрак «возрождения османизма». По итогам войны, в Южной Осетии была предложена «Кавказская платформа», претендующая, наряду с проектами «Новое европейское добрососедство», «Черноморская синергия» и «Большой Ближний Восток», на концептуальное региональное строительство. Практически параллельно с выдвижением этой платформы состоялся исторический визит президента Турецкой Республики Абдуллы Гюля в Ереван, что ознаменовало собой начало армяно-турецкого диалога на высшем уровне^[31].

Как далее по тексту монографии будет показано, существуют противоречия между правящей в России элитой и элитными группами в Абхазии и Южной Осетии. Однако указанные противоречия не носят антагонистического характера. Не случайно Секретарь Совета безопасности Абхазии Станислав Лакоба констатирует: «Антироссийских настроений и не было в Абхазии. Просто обсуждение разных документов и соглашений со стороны подавались и воспринимались как антироссийские, а представители оппозиции даже этого не чувствовали, потому что они в массе своей все пророссийские. Недовольство вызывало то, что власти Абхазии не были достаточно подготовлены, чтобы подписывать с Россией ряд документов. Когда подводит чувство меры, победители могут потерять победу»^[32]. Тем не менее, у элиты Абхазии остается понимание, что без помощи России защитить суверенитет страны практически невозможно.

При этом абхазские власти очень открыты и демократичны, особенно по кавказским меркам. Даже их критик Инал Хашиг признает, что на прием к президенту может попасть любой, часто даже в день обращения, а «за взгляды здесь никого никогда не сажали». Конечно, как и везде на Кавказе, в абхазской политике есть двойное и тройное дно, которое не стремятся открывать посторонним. Но встретиться и спросить - не проблема.

Сергей Багапш пришел к власти при очень драматичных обстоятельствах. На выборах 2004 года кандидатом, поддержанным Кремлем и первым президентом Владиславом Ардзинбой, был Рауль Хаджимба, в прошлом глава службы госбезопасности Абхазии. Багапш стал лидером оппозиции. Его сторонники не признали результаты выборов, по которым победа была присуждена Хаджимбе. В ответ вся российская вертикаль развернулась против абхазской оппозиции. Губернатор Краснодарского края Александр Ткачев под телекамеры пообещал, что ни один абхазский мандарин не пересечет границу (был как раз разгар сезона), если абхазы не выберут, кого следует. Давление оказалось бесполезным. Багапш пошел на повторные выборы (причем Хаджимба баллотировался вместе с ним как вице-президент) и выиграл их.

Президент Абхазии говорит о тех событиях очень спокойно и взвешенно. «Александр Ткачев - человек удивительный сам по себе, он много помогал Абхазии, мы сегодня дружим. Что было тогда - это чистая политика. Может быть, во многом я сам все спровоцировал. Когда в свое время с нами со всеми беседовали люди из Кремля, я категорически отказался баллотироваться на пост президента. Они сделали ставку на Хаджимбу. И вдруг в последний момент появляется Багапш. Понятно, что все уже было заряжено, поезд пошел. Сегодня ситуация обратная. Я боюсь, чтобы те самые структуры не начали работать против моих оппонентов. Я попросил всех: не надо никакой пропаганды нынешнего президента Абхазии. Мы сами здесь разберемся со своими делами»^[33]. В абхазском обществе, к сожалению, нет реального понимания независимости. Оно понимает ее как независимость от Грузии. То есть как избавление от внешней угрозы. Но ведь есть и угрозы внутренние, их несет в себе экономика, демография, здравоохранение, образование, культура... Только отведя от себя эти угрозы, Абхазия сможет приблизиться к реальной независимости.

Год, прожитый Абхазией от августа-2008 до августа-2009, доказал очевидную в общем-то вещь: независимость, мечту о которой иные страны лелеют столетиями, не может быть самоцельной. Она - лишь условие обустройства жизни на новых началах^[34]. От политического романтизма правящие в Абхазии и Южной Осетии элиты переходят к технологизации власти.

Технологизация власти сопровождается исключением населения из политических процессов: различными способами - прямыми или косвенными - властные структуры пытаются оградить население от политического участия в них. К прямым формам воздействия относится сокращение оппозиции в парламенте путем искусственного стимулирования деятельности проправительственных партий, создание бюрократических препятствий и проволочек для организаций новых партий, общественных организации и движений. К косвенным - культивирование в обществе атмосферы нетерпимости ко всякого рода протестным действиям, объявление их непродуктивными и бесполезными, пропаганда терпимости и компромисса, создание негативного общественного мнения вокруг оппозиционных партий и движений.

Слабость гражданского общества приводит к тому, что граждане не в состоянии создать существенную преграду этим процессам. Новые политические институты в виде  политических партий и общественно-политических движений, будучи неустойчивыми и в целом формализованными организациями, вынуждены  большую часть времени тратить на свое укрепление во властных структурах или борьбе за власть. Закон еще не стал реальным регулятором общественных отношений, так как выполнение Конституции пока не является гарантированным процессом^[35].

Директор российских и азиатских программ Центра оборонной информации США Николай Злобин замечает: «Многих
в мире отпугивает безграничная вера России в свою уникальность, неповторимость и самобытность. Но нельзя считать себя экспонатом кунсткамеры и ожидать, что к тебе придут с дружбой и объятьями. Сила Евросоюза в том, что все входящие
в него страны стремятся к тому, чтобы доказать друг другу, что они средние и похожие. А в России вера в собственную исключительность является чуть ли не центральным пунктом политического менталитета»^[36]. И далее Злобин оценивает ментальность российской элиты: «Для значительной части российского истеблишмента сама мысль о том, что Россия движется в сторону интеграции с Западом, разговоры на эти темы, понимание того, что Россия - часть европейской цивилизации, гораздо важнее, чем само это движение и сама интеграция. Имитация европейского выбора России значит гораздо больше, чем сам выбор»^[37].

Технологизация власти в значительной мере отражает процессы рационализации политического дискурса, который включает на данном этапе становления государственности Абхазии и Южной Осетии ориентацию элиты на структурирование государственной власти, выявление ресурсов для обеспечения ясно осознаваемых субъектами власти целей, способности власти использовать эти ресурсы, а общества - выстраивать свои отношения с системой власти в лице государства. При этом отчетливо просматриваются проявления внутриэлитной борьбы за власть.

К примеру, президент Южной Осетии Эдуард Кокойты объявил 4 августа 2009 г. об отставке премьера Южной Осетии Асланбека Булацева по состоянию здоровья. Булацев, по словам Кокойты, болел с декабря и уже не раз отправлял прошение об отставке. По конституции республики вместе с премьером в отставку отправляется и все правительство, министров которого Кокойты попросил исполнять обязанности.

Булацев, бывший руководитель управления ФНС по Северной Осетии, был назначен премьером республики в октябре прошлого года. Информация о его назначении появилась в сентябре прошлого года, назначен он был в октябре. Тогда чиновники объясняли это необходимостью контролировать финансовые потоки, направленные Россией на восстановление республики. В 2008 г. на эти цели было выделено 1,5 млрд руб., а в 2009 г. российский бюджет планирует потратить 8,5 млрд руб.

Премьеру не давали работать, прежде всего сам Кокойты - он был против его назначения и утверждал, что парламент его кандидатуру не одобрит, рассказывает премьер-министр Южной Осетии в 1990-1993 гг. Олег Тезиев. По его словам, уже через неделю после назначения Кокойты вынудил его покинуть республику и сосредоточил власть в своих руках.

Источник, близкий к администрации президента Южной Осетии, утверждает, что Булацев большую часть времени отсутствовал в республике и назначение реального премьера давно назрело. По словам московского чиновника, вопрос принципиально был решен во время визита российского президента Д.А. Медведева 14 июля 2009 г. в республику^[38]. Южная Осетия никогда не была оазисом демократии. Но до прямой диктатуры здесь дело все-таки не доходило. В 2001 г. оппозиционер Эдуард Кокойты выиграл президентские выборы у тогдашнего главы республики Людвига Чибирова, которого поддерживала Москва. Югоосетинская демократия делалась все более «управляемой» по мере ухудшения отношений между Россией и Грузией. Кокойты присваивал себе все больше полномочий, явно копируя российский опыт: ввел выборы по партийным спискам, отменил графу «против всех», резко урезал полномочия парламента, полностью подчинил себе судебную систему.

Несогласные с политикой президента один за другим покидали республику: кто уезжал в Россию, а кто, как бывший премьер-министр Дмитрий Санакоев, перешел на грузинскую сторону. Война, устранившая внешнюю угрозу, изменила настроения в обществе. «Раньше люди терпели и полную некомпетентность чиновников, и произвол силовиков, которые просто так могут арестовать человека и держать в тюрьме по шесть месяцев без предъявления обвинений. А теперь все чаще задают вопросы, тем более что республика лежит в руинах, а справиться с задачей ее восстановления нынешние власти не в силах», - говорит Вячеслав Гобозов. Общее возмущение вызывает и неимоверное разрастание чиновничьего аппарата, который пополняется за счет родственников и знакомых Кокойты. «До смешного доходит: в Южной Осетии создан даже антимонопольный комитет. Спрашивается, зачем нам антимонопольный комитет, если у нас промышленности нет?» - задается риторическим вопросом член совета Народной партии Алан Гассиев^[39]. В условиях размытости критериев оценки эффективности власти подобные приемы ротации представителей элиты Абхазии и Южной Осетии, на наш взгляд, будут наблюдаться на регулярной основе.

Профессор А.М. Старостин замечает: «Как показывает анализ, критерии эффективности власти достаточно сложны и зависят не только от функциональных и нормативных требований к ней. В случае государственной власти ее эффективность выступает, с одной стороны, в качестве результирующей удовлетворения интересов населения и элит, а с другой, как отношение целей и результатов с используемыми средствами (ресурсами). И, вместе с тем, на оценке эффективности всегда сказывается тот властный контекст, задаваемый элитным сообществом, которое так или иначе обозначает свою политическую миссию»^[40]. Политическая миссия невозможна без обеспечения легитимности власти новых государств.

«Образ легитимной власти создается в атмосфере веры и убежденности граждан в том, что субъекты власти принимают решения и отдают приказания, соответствующие должному уважению человеческого достоинства и в соответствии с демократическими представлениями о политической свободе и правах личности»^[41]. Согласно мнению В.П. Пугачева понятие легитимации применительно только к тем государствам, граждане которых ассоциируют себя с народом, а государство с государством. Если у большинства населения не сформировалось чувство принадлежности к своей стране, не развито политическое сознание, то имеет место «политическая индифферентность, абсентеизм, отчуждение населения от власти, раскол между обществом и властью, а, следовательно, кризис»^[42].

Легитимность государственной власти тесным образом связана с эффективностью и гуманностью политической власти. «Эффективность государственной власти - соотношение между фактическим социальным результатом и целями властвования, отражающими объективные потребности прогрессивного развития общества при минимальных затратах времени, средств, сил и минимальными негативными последствиями»^[43]. «Гуманная государственная власть - это та власть, которая существует для народа, действует в его интересах, преследует цель народного блага, основывается на мировоззрении, любви к людям, уважении к человеческому достоинству»^[44].

Эффективность политической деятельности субъекта власти во многом зависит от социальной базы доверия: чем она шире, тем результативнее итоги политической деятельности. Когда доверие опирается на общественные интересы, поддержка субъекта политики является максимальной. Если же объект испытывает недоверие к субъекту, политическая деятельность последнего существенно затрудняется.

Поэтому необходимо отметить, что для достижения эффективности и стабильности взаимоотношений, а следовательно, для достижения высокого уровня легитимности власти необходимо прежде всего, чтобы общество и государственная власть не находились отдельно друг от друга, а стали целостным единым механизмом, поскольку общество - это единый социальный организм, состоящий из множества социальных субъектов: индивидуальных (личность) и коллективных (социальные группы, социальные институты), государство же, важнейший социальный субъект, регулирующий общественные отношения, являющийся неотделимым от общества. От государства требуется прежде всего эффективная и гуманная политика по отношению к населению, а от населения - повышение уровня политической и правовой культуры и уважительное отношение к власти и тем действиям, которые она предпринимает^[45]. «Иными словами, легитимность политической власти в Российской Федерации зависит от стратегической цели общественного развития, доверия масс к проводимому политическому курсу, его одобрения и поддержки»^[46], а также возможности защиты от внешней агрессии.

Начальник Генерального штаба Вооруженных сил Абхазии генерал-полковник А. Зайцев признает: «Естественно, надежда на российский щит есть, коль они взяли нас под прикрытие. Но реально мы готовы. На этом участке мы ставим более 20 тысяч резервистов. Согласитесь, это сила. У каждого есть оружие, много боеприпасов, оставшихся с прошлой войны. Боеприпасы есть, оружие есть, люди есть, моральный дух высокий - мы готовы, и территория играет в нашу пользу»^[47]. Таким образом армия является важным инструментом в противостоянии элит.

Нынешние позиции России на Южном Кавказе обеспечиваются силой. Военные базы в Абхазии и Южной Осетии - это главный довод против возможного рецидива августовской войны. Но нужны и доводы другого порядка, поскольку сломать прежний сценарий здесь невозможно, опираясь только на силовые механизмы. Нужна более совершенная дипломатия. Сценарий можно сломать либо за счет решительных перемен в российско-грузинских отношениях (сейчас это невероятно, даже если будут отменены все запреты на ввоз вин и «Боржоми»), либо путем региональной изоляции Грузии, перспективы которой зависят от того, удастся ли улучшить отношения Армении с Азербайджаном и Турцией^[48]. Важно учитывать, что регион в результате прошедших конфликтов перенасыщен оружием.

Власти Южной Осетии пытаются разоружить граждан, поскольку наличие оружия способствует как криминализации, так и представляет угрозу правящей элите. «Много лет в Южной Осетии, которая вела долгую борьбу за отделение от Грузии, не было большой разницы между мирным жителем и военным», - пишет американский политолог Эллен Барри. Теперь, когда безопасность Южной Осетии гарантируется Россией, власти просят жителей добровольно сдать оружие. По словам высокопоставленного источника, заведено 50 уголовных дел по подозрениям в незаконном хранении оружия, а за каждый автомат Калашникова, переданный в надлежащие органы, предполагается выплачивать 300-400 долларов.

Двадцать лет назад в Южной Осетии мало кто имел оружие, и в первой стычке между осетинами и грузинами в 1989 году применялись деревянные дубинки и охотничьи ружья, напоминает Барри. Вскоре местные стали вооружаться: 51-летний Тимур Цховребов, командир местного ополчения из 10 человек, воровал оружие из советских военных частей, предварительно подкупив часовых. Автомат Калашникова также можно было выменять на автомобиль «Жигули» или корову. 74-летняя Ирина Козаева вспоминает, как благоговейно смотрела на свою первую покупку - пулемет времен Второй мировой войны, способный сбивать самолеты.

Цхинвали обзавелся не только небольшой собственной армией, но и ополчением наподобие вооруженных сил Швейцарии: в период напряженности каждый взрослый мужчина обязан явиться на пункт сбора. Для осетина оружие - это его мировоззрение, заметил посол Южной Осетии в России Дмитрий Медоев. По его оценкам, в Южной Осетии столько же единиц оружия на руках у населения, сколько самих жителей, за вычетом маленьких детей.

Между тем в августе 2009 года жителей призвали добровольно сдавать оружие. По мнению эксперта Магдалены Фришовой, российская сторона обеспокоена тем, что в Южной Осетии много вооруженных группировок, которые никому не подчиняются^[49]. Из приведенных выше фактов просматривается неоднозначность контекста функционирования элит имеющих непосредственное отношение к становлению государственности Абхазии и Южной Осетии. В следующем параграфе мы поведем речь об отношении жителей России к указанным процессам.