Научная электронная библиотека

Ефимов В И,

Глава 2. ЕДИНСТВО АДЕКВАТНОСТИ И НЕАДЕКВАТНОСТИ В ФОРМАХ ЧУВСТВЕННОГО ОТРАЖЕНИЯ

Человеческое сознание включает в себя многообразные элементы, формы, – в том числе и такие сложные элементы, как представления, память, формы мышления.

Наиболее простыми элементами сознания человека и исходными для познания формами чувственного отражения являются ощущения и восприятия, а естественными «окнами» в окружающий мир, через которые поступает «первичная» естественная информация во внутренний духовный мир личности, являются её органы чувств (точнее рецепторы).

В научной и учебной литературе ощущение обычно характеризуется как чувственный образ отдельного свойства предмета («субъективный образ объективного мира»). Но образ обязательно имеет какое-то сходство с тем, образом чего является. Ощущения же далеко не всегда имеют черты сходства с вызвавшими их свойствами вещи. Как следствия, результаты воздействия этих свойств ощущения могут быть как в чём-то похожими на свои причины, так и совершенно ни в чём не похожими на них. Так, зрительные и тактильные ощущения пространственных характеристик вещей, воздействующих на соответствующие рецепторы, гомоморфны очертаниям, конфигурации, размерам, сорасположенности элементов этой вещи, но ощущения вкуса и запаха ничего общего не имеют с атомами и молекулами, вызвавшими их. В то же время любые ощущения всегда находятся в отношениях однозначной или многозначной адекватности (соответствия) с вызвавшими их свойствами вещи. Например, ощущение того или иного цвета не является образом породивших его электромагнитных волн, но оно обязательно адекватно им: каждый цвет как ощущение обусловлен воздействием на зрительный рецептор либо электромагнитных волн, излучаемых источником или отраженных от вещи, строго с определённой длиной волны и частотой колебаний
(в каком-то узком диапазоне), либо определённых сочетаний нескольких типов волн; ощущение белого цвета соответствует воздействию на орган зрения как электромагнитных волн всего видимого спектра, так и разных жёстко определённых, к примеру, пар, влияние каждого компонента которых в раздельности вызывает ощущение цветов жёлтого и фиолетового, зелёного и синего и др. Ощущение так называемого «чёрного» цвета какого-то места вещи соответствует отсутствию воздействия на зрительный рецептор любых электромагнитных волн от этого места, потому что вещь здесь поглощает все волны, попадающие на него, и ничего из них не отражает.

Поэтому, на наш взгляд, более подходящим для характеристики ощущений будет слово «впечатление» (вместо «образ»). Ведь впечатление, будучи со своими источниками в отношениях адекватности (однозначного или многозначного соответствия), могут как находиться, так и не находиться с ними в отношениях аналогичности, похожести; они в каком-то виде (как «след») могут остаться в памяти, а могут и не запомниться. Находясь в причинно-следственных или функциональных связях с отражаемыми свойствами, одни впечатления могут в каком-то виде (вроде «отпечатка») остаться в памяти человека, а другие – могут бесследно исчезнуть.

Впечатление может сочетаться с другими подобными ему впечатлениями, образовать с ними единство (ощущение – восприятие), стать осмысленным, интерпретированным, запомниться, воспроизводиться в памяти, перейти в элемент представления, оказаться вербализованным, стать «мостиком» к мысленному оформлению.

О том, что ощущения правильнее было бы характеризовать не как образы, а как впечатления, говорят исследования рядом ученых форм чувственного отражения.

Подробно исследуя зрительные восприятия В.М. Розин [см.: 55] отмечает, что, и в этом убеждены многие ученые, нужно различать простое смотрение как пассивное, рефлекторное, ненамеренное отражение зрительным анализатором свойств объекта, воздействующего на глаз человека, и обусловленное только физиологическими особенностями строения глаза, нервных волокон и соответствующего участка головного мозга, и ви́дение как намеренное, осознаваемое отражение этих свойств, при активном функционировании зрительного анализатора человека, с участием происходящего в данный момент переживания и других элементов психики, прежнего визуального опыта, элементов интерпретации. Отсюда, показывает он, люди, разные в определенном отношении, видят одинаковые объекты неодинаково: дикарь и современный человек, ребенок и взрослый, специалист в какой-либо деятельности и неспециалист в ней (например, художник и нехудожник, колорист непрофессионал по расцветке). На сетчатке каждого человеческого глаза - плоскостное изображение («перевернутое») объекта, и зрительное восприятие как смотрение - тоже является плоскостным. Но при бинокулярным осматривании объекта (т.е. обоими глазами) в результате
синтеза информации от сетчатки каждого глаза образуется впечатление его объемности и глубины его фона. Итак, зрительное восприятие как видение объекта – это и есть результат слияния информации, содержащейся в воздействии этого объекта на соответствующий рецептор (глаз человека) и элементов имеющегося у человека опыта. Аналогичными слиянием характеризуется и другого рода восприятия.

В.М. Розин обращает внимание на то, что даже при простом смотрении проявляется некоторая активность зрительного рецептора. Глаз постоянно осуществляет непрерывные микродвижения, как бы сканируя воздействующий объект словно «лучом зрения». На сетчатке глаза изображение этого объекта перевернуто (дважды: «верх  низ», «левое  правое»), как на экране проектора. Но уже у младенца через некоторое время с момента рождения происходит в органе зрения «вторичное перевертывание» этого изображения и возникает зрительное восприятие, соответствующее положению объекта. В связи с этим он приводит утверждение известного советского ученого Б.В. Раушенбаха о том, что в простейшей схеме (модели) визуального восприятия можно выделить две ступени: на первой образуется «перевернутое» изображение внешнего пространства объекта на сетчатке глаза, а на второй происходит с участием дополнительной информации, извлекаемой из «запасников памяти» человеческого мозга, «исправление» этого изображения как воссоздание облика внешнего пространства объекта в человеческом сознании.

Известно, что в нашей стране и других странах уже в течение многих десятилетий ученые проводили разнообразные опыты над испытуемыми, помещая непосредственно перед их глазами специальные устройства, которые переворачивали изображение отражаемого объекта (двояко: «верх-низ» и «левое-правое»), т.е. на сетчатках глаз получались верные облики его, а зрительно он воспринимался в перевернутом виде. Испытуемые постоянно носили эти устройства в течение определенного периода, снимая их только в совершенно темном помещении на время сна. Они активно участвовали в «игровых ситуациях» (в ловле и метании в цель мячей, в защите себя палкой от «удара» дубиной из папье-маше, в чаепитии, в прогулках по городскому тротуару среди идущих в разные стороны людей и др.). И благодаря воздействию на анализатор зрения тактильных и слуховых органов чувств, вестибулярного аппарата, костно-мускульной двигательной системы, накопленного опыта, самовнушения, волевых усилий и других факторов через некоторое количество дней испытуемые обретали способность вновь видеть объекты в их настоящем пространственном существовании, т.е. в визуальном анализаторе совершалось еще раз «переворачивание изображения».

Далее устройства стали усложнять. И В.М. Розин пишет, что ряд отечественных и зарубежных психологов проводили такого рода исследования, но с устройствами, более усложняющими зрительное восприятие, «... работали с псевдоскопами и инвертоскопами – оптическими устройствами, позволяющими создавать у испытуемых на сетчатке отраженные, зеркальные и перевернутые «вверх ногами» изображения объекта. При этом не только искажались предметы и пространство: близкое становилось далеким и наоборот, изменялось расположение объектов в пространстве относительно друг друга...» [55, с. 42]. Эти эксперименты показали, «... что видимый человеком мир не совпадает с теми чувственными данными, которые воспринимает глаз...» [55, с. 43–44]. «Таким образом, визуальный материал предмета (т.е. его видимая форма и т.д.) – только одно из условий видения. Другой же исходит от самого человека, его визуального опыта и сознания» [55, с. 48].

Интересно отметить предложение В.М. Розина признать еще одно отличие «видения» от «смотрения», усматривая его в том, что термин «ви́дение» имеет и более широкий смысл, выходящий за область непосредственной реакции зрительного анализатора на воздействие внешнего объекта на человеческий глаз. Он пишет: «Однако человек видит не только днем: мы видим и переживаем сны (часто не менее эмоциональные, чем дневные впечатления); мы воображаем и видим (да, да, видим), читая книги, слушая музыку, размышляя о научных предметах (недаром же именно к научному мышлению относятся термины «умозрение», «мировоззрение»). Известный советский ученый С.С. Аверинцев в одной из своих книг замечает, что слово «теория» (θεωρία), приобретшее для нас совсем иное содержание, значило для древнего грека, собственно говоря, «созерцание», почти «глядение», безотносительное и бескорыстное всматривание в черты телесных и бестелесных эйдосов (форм), т.е. «умо-зрение» в самом буквальном смысле слова. Видеть можно даже с закрытыми глазами (как явствует из некоторых средневековых текстов, святых можно было лучше рассмотреть внутренним «умозрительным» оком, именно с закрытыми глазами). Это, конечно, преувеличение, метафора, но вдуматься не мешает; тем более, что источником галлюцинаций являются не прямые, зрительные впечатления, а деятельность души, психики. ... часто анализ родственных явлений, в данном случае обычного видения и художественного, сновидений, иллюзий, внутреннего умозрения, воображения, позволяет лучше понять каждое из них» [55, с. 6].

Итак, ощущение – это психическая форма отражения того конкретного свойства конкретной вещи, которым она в данный момент непосредственно воздействует на рецептор одного из анализаторов человека, а это
воздействие, порождая возбуждение соответствующего отдела нервного центра головного мозга, преобразуется во впечатление о данной свойстве.

Ощущение является адекватным отражением свойства, воздействующего на рецептор, однозначно соответствует ему и содержит определенную информацию о нем. Вся цепочка процессов, происходящих в элементах анализатора, является сложной качественной переработкой, качественным преобразованием конкретного воздействия в соответствующее психическое впечатление, своеобразным «переводом» для человека информации о воздействующем свойстве с «чужого» непонятного «языка» на приемлемый «психический» язык.

Поскольку всякая вещь, обладая множеством свойств, может воздействовать сразу несколькими из них на наши органы чувств, а последние функционируют не по очереди, а способны действовать и сразу все, то в нашем сознании чаще всего существуют не отдельные ощущения, а те или иные их «комплексы», именуемые восприятиями. Восприятие – психическая форма отражения (чувственное впечатление о конкретной вещи или её части, представляющая собой единство ощущений, отражающих те свойства, которыми она в данный момент воздействует на наши органы чувств (перцепторы анализаторов). Даже один орган чувств позволяет иметь восприятие. Например, благодаря органу зрения получается целостное впечатление о вещи в единстве её внешних пространственных параметров, цветности и др.

Восприятие во многом аналогично ощущению, но является более сложным процессом, поскольку происходит синтезирующая деятельность определённых отделов коры головного мозга.

С прекращением воздействия вещи на органы чувств одни чувственные впечатления о ней и её свойствах исчезают, а другие фиксируются и сохраняются в памяти в виде так называемых «следов», которые непреднамеренно или преднамеренно могут воспроизводиться и дать начало представлению как ещё одной, но более сложной психической форме отражения реальной действительности.

Ощущение – чувственное впечатление о том конкретном свойстве конкретной вещи, которым она в данный момент воздействует на рецептор одного из анализаторов, а это воздействие, порождая возбуждение соответствующего отдела человеческого мозга, преобразуется в данное впечатление. И это впечатление является адекватным отражением свойства, воздействующего на рецептор, однозначно соответствует ему и содержит определённую информацию о нём. Вся цепочка процессов, происходящих в элементах анализатора, является сложной качественной переработкой, качественным преобразованием конкретного воздействия в соответствующее психическое впечатление о нем, своеобразным «переводом» для человека информации о воздействующем свойстве с «чужого» непонятного «языка» на приемлемый «психический» язык.

Сами ощущения и восприятия как формы чувственного отражения, как впечатления о воздействующих объектах и их свойствах (при всей своей адекватности им) не подлежат квалификации в аспекте «истина-неистина». Вместе с тем нужно отметить, что человеческие органы чувств при их отклонениях от нормы, заболеваниях, нездоровое состояние некоторых центров головного мозга, нарушение психики людей, а также особые сочетания воздействующих факторов могут обуславливать искажения в ощущениях и восприятиях и даже порождать такие впечатления, которые не вызваны воздействием соответствующих материальных вещей или их свойств.

Такие ощущения и восприятия, как впечатления, возникают, происходят, существуют не по воле людей, стихийно, нечаянно, бессознательно, неумышленно. Рассмотрим ряд видов таких искаженных, нелепых впечатлений и впечатлений от «мнимых объектов»: галлюцинации, чувственные иллюзии, кажимости (видимости), привидения.

Галлюцинации представляют собой псевдоощущения, бредовые «восприятия» не окружающей среды, а внутреннего психического состояния, непроизвольно возникающие в сознании субъекта чувственные образы, «оригиналы которых либо вообще не существуют в мире, либо существуют, но в данный момент не воздействуют на его органы чувств. Причины галлюцинаций находятся не вне субъекта, а в нём самом, в патологическом нарушении перцептивной деятельности, т.е. они происходят в результате аномальных возбуждений соответствующих органов головного мозга, влияющих на те или иные органы чувств, что обусловливает не зависящее от субъекта проецирование различных чувственных образов вовне и их воображаемую пространственно-временную локализацию, сопровождающееся соответствующими психическими переживаниями.

Галлюцинация – это «...болезненный, или, как говорят, патопсихологический симптом. ... Во время галлюцинации человек ничего не воспринимает. Это след ранее бывших восприятий, болезненное представление, возникающее в сознании. Галлюцинация – это сон наяву. Человеку кажется, что он видит или слышит то, чего нет, он может ощущать отсутствующий запах и даже чувствовать прикосновение. При этом, обычно, закрыв глаза, он продолжает видеть, а заткнув уши, слышать» [54, с. 142–143].

Существуют различные виды галлюцинаций: зрительные, слуховые, осязательные, обонятельные, смешанные: например, галлюцинирующий беседует с мнимыми собеседниками или голосами, убегает, прячется от неких преследователей, испытывает страх перед какими-то опасностями и т.д. и т.п. Всё это может быть обусловлено разными причинами: сильными нервными потрясениями, психическими расстройствами, заболеваниями, злоупотреблением алкоголем, наркотиками и др.

От галлюцинаций следует отличать иллюзии и кажимости (видимости). Например, кто-то входит вечером в свою комнату и видит в лучах луны у стены человека. Подходит поближе и убеждается, что за «человека» он принял висячие на стене халат и над ним шляпу. «Это была не галлюцинация, а иллюзия, то есть неправильное, искаженное отражение реального предмета. Халат и шляпа показались человеком» [54, с. 141].

Часто к иллюзиям относят мыслительные неистины (нелепые, несбыточные идеи, мысли, призрачные замыслы [см., напр.: 17, с. 441;
60, с. 241], но, пожалуй, это – просто употребление слова «иллюзия» в переносном смысле в результате экстраполяции его исходного смысла на область мышления. Мы иллюзиями считаем только чувственные (а остальное имеет другие названия).

Итак, иллюзии – искаженные ощущения и восприятия предметов действительности, порождаемые несовершенством органов чувств, свойственным всем людям, либо необычными внешними условиями, при которых воспринимаются объекты. Например, оптические иллюзии: прерывность множества быстро (24 кадра в секунду) сменяющих друг друга изображений на экранах создает в сознании иллюзорный эффект непрерывности изменения изображения; равные по размерам фигуры видятся неравными: белые на чёрном фоне – крупнее, больше, чем чёрные – на белом.

Близким к иллюзиям (чувственным) является эффект кажимости (видимости). Нередко смысл термина «кажимость» трактуется тоже слишком широко, его экстраполируют и на область мышления, полагая, что он применим и к неправильным мнениям, точкам зрения, обманным действиям и т.п. [см., напр.:62, с. 200; 3, с. 398; 78, с. 82].

Сущность всякой вещи обнаруживает себя только через явления; проявление сущности и есть функционирование этой вещи, реализация её свойств и т.п. Условно говоря, если бы вещи были изолированы друг от друга, то люди получали бы при познании окружающего мира свéдения о каждом проявлении сущности, так сказать, в «чистом виде» и о каждой сущности в отдельности.

Но вещи взаимодействуют между собой, что как бы «вносит поправки» в проявления каждой сущности. Отсюда, люди в познании непосредственно имеют дело с явлениями, в той или иной степени видоизменёнными из-за влияния других вещей. Нередко явления могут оказаться результирующим обнаружением ряда взаимодействующих сущностей. Вот в таких случаях и имеет место кажимость, когда в сознании у наблюдающего субъекта создаётся впечатление, будто такое результирующее проявление ряда взаимодействующих сущностей представляет собой обнаружение одной из них. Значит, кажимость это не самопроявления сущностей, как утверждают некоторые авторы, а искаженные впечатления от восприятия вполне здорового субъекта с нормальными органами чувств, искаженные взаимодействием вещей и их свойств.

Такое результирующее проявление представляет собой момент объективной реальности, что можно зафиксировать некоторыми приборами (фотоаппаратом, кинокамерой и др.), носит объективный характер, а кажимость как искаженное впечатление от соответствующего восприятия – субъективный.

В нашей литературе весьма некорректно, непоследовательно трактуется категория «кажимость (видимость)».

Придерживаясь диалектико-материалистического понимания взаимосвязи сущности и явления, а значит, напрашивается, считая, что сущность любой вещи обусловливает её свойства и функционирование и обнаруживает себя через них, т.е., в общем говоря, через множество своих проявлений (явлений, в этом смысле), некоторые авторы, тем не менее, заявляют, что есть не только адекватные, но и неадекватные проявления сущности, относя к ним кажимости, (видимости), что кажимость искаженно выражает сущность [см., например: 62, с. 199; 78, с. 82; 3, с. 398. – Курсив наш – В.Е.]. Одни авторы считают, что видимости не являются порождением сознания [см.: 78, с. 82. – Курсив мой – В.Е.], а другие заявляют, что в видимости наличествует субъективный момент, вещь кажется иной, что видимость отражает (?) мнимую (?) сущность, что видимость происходит из-за обмана (кто их обманул? – В.Е.) органов чувств [см., например: 77, с. 51; 3, с. 398. – Курсив мой. – В.Е.].

Сама постановка рядом авторов вопроса о соотношении «быть» и «казаться», явно говорит о том, что «быть» относится и к любой сущности, и к любому интегральному проявлению сущностей,
а «казаться» – относится к познающему субъекту, ибо это ему «кажется», это – он необоснованно приписывает воспринимаемое им интегральное проявление взаимодействующих сущностей только одной из этих сущностей, что обусловлено рождённым в его сознании искажённым впечатлением от восприятия данного проявления.

Огромное количество звёзд Галактики, которые находятся вблизи галактической плоскости её симметрии и к числу которых принадлежит наше Солнце, любому наблюдателю, не вооруженному телескопом, видится сплошным светящимся «туманом», поэтому получившим название «Млечный путь». Кстати, обычные фото– или кинокамеры дают изображение аналогичной недифференцированной молокоподобной полосы на небе.

Жаркий солнечный день. В сознании любого наблюдателя, смотрящего на сухую асфальтированную дорогу, возникает впечатление мокрого асфальта в нескольких метрах от него и далее.

Классический пример кажимости – «вращение всех космических тел вокруг Земли», в «истинности» которого путём каждодневного простого наблюдения в течение многих тысячелетий «убеждались» все люди.

На наш взгляд, исходным и при этом внутренне противоречивым видом духовного освоения реальной действительности являлись приметы, которые исторически начали возникать ещё в раннем палеолите и, множась, совершенствуясь, передаваясь из поколения в поколение, дошли до нас и существуют ныне у каждого народа. Они включали и включают в себя и адекватное отражение действительности, и многочисленные заблуждения, содержат и знания, и веру, и уверенность, и опасение, характеризуются и трезвостью размышлений, и бессмысленностью измышлений и т.п.

На основании длительного всестороннего научного исследования богатого археологического материала, полученного при многочисленных, целенаправленных раскопках, а также в результате случайных обнаружений, ученому миру удалось воссоздать довольно подробную картину жизни, видов и характера труда древних людей, их сообществ (родов, племён). Уже в период каменного века наши далёкие предки, занимавшиеся собирательством, охотой, рыбной ловлей, бытовым самообслуживанием, создавали различные орудия труда и оружие (рубилы, скребки, ножи, дубины, копья, луки, стрелы, иглы и т.д.), предметы потребления (пищу, жилища, одежду, обувь, украшения и др.). Для этого они в качестве предмета труда использовали находимые или добываемые природные материалы (подходящие камни, дерево, кости, рога, шкуры, оперение птиц и т.д.), обрабатывая их механическими способами (раскалыванием, обкалыванием, точением, измельчением, разминанием и т.п.), придавая им нужные формы, размеры, свойства, а также подвергая их преобразующим воздействиям природных факторов (ветра, воды, тепла, огня, тех или иных веществ и пр.).

Осуществлявшиеся в процессе своей жизнедеятельности постоянные наблюдения различных предметов, признаков и отношений, взаимодействий их друг с другом, практические воздействия на них и получаемые при этом эмпирические данные позволяли людям уже периода палеолита (и в последующие периоды) примечать (замечать, подмечать, фиксировать в своём сознании) их сходства и различия, их связи, присущности одного другому, повторяемости в их естественных и произведённых изменениях, одновременность или последовательность существования друг с другом и т.п. в процессе и на основе этого возникали и приумножались различного рода приметы, включавшие в себя и правильные, и неправильные истолкования результатов наблюдений и опыта и выводы из них. Имевшиеся и рождавшиеся приметы древние люди применяли во всех вышеназванных видах своей трудовой деятельности, в повседневных межчеловеческих отношениях, самообслуживании, обрядах и т.п., руководствовались ими, при этом уточняя их и получая новые, постоянно передавая и те, и другие последующим поколениям.

Поскольку люди первобытного общества мысленно не выделяли себя из природы, они породили в своём сознании антропоморфистские представления обо всём наблюдаемом, существующем и происходящем в окружающем мире, одушевляя всё неживое и живое, уверовав в то, что рядом и «параллельно» с ними пребывают и действуют некие незримые существа, силы и свойства (наиболее значимые из которых они наделяли наименованиями).

Отсюда, с достигаемыми, накапливаемыми знаниями с самого начала были неразрывно связаны («смешаны», «сплавлены») и различные заблуждения, домыслы, мифы, языческие верования.

Существенно увеличилось стимулирование более широкого и глубокого духовного освоения окружающего мира и самих себя и вместе с тем значительно расширился объём получаемой многообразной информации с возникновением и развитием в первобытном обществе земледелия, скотоводства и ремесленничества. Отмечая особую роль земледелия в стимулировании осознания действительности, А.Ф. Некрылова пишет: «Полная зависимость от природы заставила земледельца тщательнейшим образом изучать окружающий его мир, примечать «мельчайшие подробности случайностей природы», улавливать закономерности
и связи одних явлений с другими. Это вылилось в целый свод правил, примет (курсив наш. – В.Е.), тонких и верных наблюдений, знать которые не грех и сегодняшнему сельскому жителю, да и не только ему» [Круглый год, Русский земледельческий календарь / Сост. Некрылова А.Ф.; ред. Е.М. Кострова. – М.: Изд-во «Правда», 1989. – 496 с.– С. 9].

Многое из того, что было верного в приметах, в ходе развития познания человечества преобразовалось в научные знания, содержащие подлинные интерпретации, объяснения и логические доказательства содержания таких примет и раскрытие существенного, закономерного, проявлением которого оказывается отражённое в приметах. Но немало знаний и поныне существует у народов мира в виде примет.

Поэтому статья о приметах вообще, казалось бы, должна быть в любой Большой общеобразовательной энциклопедии, в философской энциклопедии, в философском энциклопедическом словаре, в философских, социологических словарях (ну, хотя бы полное определение этого «бессмертного» явления, его понятия). Не тут-то было! Ни в советских, ни в современных российских подобных изданиях такого рода статей, определений, касающихся примет, нет. А вот в толковых словарях русского языка даётся характеристика смыслов и значений термина «примета», но – односторонняя. Дело в том, что этот термин в одном отношении действительно является синонимом слова «признак» и касается чего-то реально и объективно существующего, но ведь в другом – им же называются определённые духовные явления, элементы человеческого сознания.

В толковых словарях обычно разъясняется именно и только первый аспект термина «примета», причём, в двух вариантах, а именно:

1) как отличительный (характерный) признак кого-то, чего-то (какого-то явления, состояния и т.п.;

2) как признак, предвещающий что-либо, указывающий на возможность или непременность чего-то предстоящего (например, состояния погоды) [см.; напр.: 60, с. 614]. Для краткости назову их так: 1) примета (= признак) как особенность носителя и 2) примета (= признак) как предзнаменователь чего-то.

Нужно прежде всего сказать, что в таком токовании термин «примета» в обоих вариантах выступает как синоним слова «признак» [см., напр.: 2., с. 414, 417]. «Признак. Показатель, примета, по которым можно определить что-либо» [60, с. 610]. Можно сказать так: признак (в первом варианте) – это всё то, благодаря чему люди признают, определяют тот или иной конкретный, единственный в мире предмет или любого представителя какого-либо вида, рода, класса предметов, а значит, осознанно либо интуитивно выделяют из массы всего остального. Такой признак присущ, принадлежит данному предмету как своему носителю или как целому и однозначно характеризует последний [см., напр.,
40, с. 336–337, 416, 507]. В роли подобного рода отличительных (характерных) примет-признаков могут выступать и выступают вещи, их части, свойства, связи, функции, процессы, события, их отношения, сочетания и т.п. Например, издали видимый, стоящий на возвышенности, уникальный Вознесенский собор – примета города Новочеркасска, половые органы – признаки принадлежности человека к тому или иному полу и т.д. В медицинских и социальных науках часто используют термин «симптом», имея в виду характерное проявление или внешний признак какой-либо болезни или общественного явления [см., напр.: 60, с. 741;
58, с. 255–256]. Именно к этому смыслу термина «примета» примыкают слова «приметный», «приметливый», «примечающий».

В роли примет (во втором варианте) как признаков, что-то предвещающих (каждую из них можно назвать приметой-предназнаменованием), тоже могут выступать и выступают те или иные вещи, их поведение, свойства, события, процессы, какое-то соединение их и т.п., которые в самом деле могут или должны (либо людям кажется, будто смогут) предопределять что-то последующее.

Но во всех случаях приметы-признаки и приметы-предзнаменователи являлись и являются реально и объективно существующими.

Да. В самом деле, есть такой смысл термина «примета». Но если приметы понимать только как нечто, существующее объективно, то получаются несуразицы. Рассмотрим это на примере одной статьи [88].

В своей статье, посвящённой приметам и поверьям, автор пишет: «По определению примета – это явление, случай, которые в народе считаются предвестием чего-либо; поверье – идущее из старины и живущее в народе убеждение, вера в примету, суеверие – вера во что-нибудь сверхъестественное, таинственное, в предзнаменование, в приметы» [88]. Оставим в стороне определения поверья и суеверия, остановимся на примете.

Получается, что в понимании автора статьи приметы – это реально, объективно существующие «явления, случаи», а поверья и суеверия – это элементы человеческого сознания (вера в приметы). Но в дальнейшем он пишет словá «примета», «поверье» и «суеверие» через запятую как однородные и даже называет их термином «правило», как будто последний их объединяет, обобщая. Но «явление, случай» никак не могут представлять собой правила, мнения, понятия, веру, убеждения, суеверия.

Понимание автором статьи примет как реально объективно существующих «явлений, случаев» никак не согласуется с его правильными рассуждениями: «Приметы возникли в процессе познания и осмысления окружающего мира и стали... ярким выражением его народной практической философии» (там же).

Повествуя о возникновении примет (в своём понимании), он почему-то раскрывает причины появления схожести поверий у многих народов земного шара, а не примет.

Неясно, почему автор, дав определения приметы, поверья, суеверия, в дальнейших своих рассуждениях сознательно смешивает их или машинально их чётко не различает.

Не подразделяя приметы на адекватно и неадекватно отражающие действительность, рассуждая о них абстрактно как о приметах «вообще», он объявляет: «Приметы народные стали источником знаний о мире» (там же). Но ведь есть, так сказать, «пустые» приметы, ничем не обоснованные, типа: «Тараканы в доме – к богатству», «Встретишь на дороге зайца – плохая примета» и т.п. Разве эти приметы тоже относятся к «надёжному источнику знаний о мире»? А суеверия как один из типов примет – тоже источник знаний?

Автор статьи утверждает: «Приметы и суеверия предсказывают будущее человека и предлагают ему методы воздействия на судьбу, с тем, чтобы отвоевать у неё успех и богатство». Если бы это было так, то наиболее суеверные люди были бы самыми успешными и богатыми. Но это не так.

Таким образом, именно из-за неоправданного сужения смысла термина «примета», одностороннего и абстрактного подхода к нему у автора упомянутой статьи получаются «нестыковки», непоследовательности, самопротиворечивости, нарушения правил, вытекающих из знания формально-логического закона тождества [см. об этих правилах: 40, с. 524; 35, с. 264–265].

Мы будем иметь в виду другой смысл термина «примета», хотя и связанный с первыми двумя, о которых шла речь выше, продолжая то, с чего начали данный параграф, т.е. вести речь не о приметах как признаках (в смысле: элементах материального мира), а о приметах как особых видах верного или искаженного отражения этих элементов, их отношений и взаимосвязей в сознании людей прошлых и современной эпох.

Примета – это один из элементов сознания любого человека, начиная с первобытного общества и кончая современным, это – адекватное или искажённое отражение в человеческом сознании, того в мире, что в процессе и в результате наблюдений и опыта на протяжении длительного периода было подмечено людьми как сравнительно постоянное, возобновляющееся либо показалось им таковым. В приметах отражаются реальная либо кажущаяся присущность одного другому, отношения совместного или поочерёдного существования одного с другим, причём, без логического обоснования, без понимания сути отражаемого, без раскрытия подлинной природы связей и т.п. Поэтому приметы выражаются или можно логически выразить в формулах условного суждения: «Когда..., тогда...», «Если..., то...». Например. – «Если на монете жёлтого цвета появляются вмятинки от сильного надавливания на неё зубами, то она – золотая». «Когда в лесу ты обнаружишь гриб-лисичку, тогда внимательно осмотри место вблизи от него: должно быть целое семейство таких грибов». «Если дорогу тебе перебежала чёрная кошка, то жди неприятностей». Короче эту логическую форму можно выразить так: «Если А, то В» или ещё короче: «А → В», где стрелка означает «следовательно», «тогда».

Приметы как элементы сознания, как духовные явления можно и следует подразделить на три основных типа. К первому относятся приметы, которые соответствуют действительности и являются простейшими знаниями, которыми люди в общем-то с успехом руководствовались и руководствуются в своей жизнедеятельности, результаты которой, как правило, соответствовали ожиданиям людей. В течение всей истории человечества в своих многочисленных наблюдениях, опытах, взаимодействиях друг с другом и с окружающим миром люди подмечали разного рода повторения, сопутствия одного другому, следования одного за другим и т.п. И выражали в своём сознании в виде примет, которые вполне подходят под их общие формулы (см. об этом: выше). Масса таких примет является верным, хотя и поверхностным отражением подмеченных характерных черт конкретных предметов, признаков, отношений и их однородных групп (классов), различных устойчивостей, повторяемостей в их изменениях, сопутствиях одного друг другу, следованиях одного за другим и т.п., – хотя и не включает в себя доказательства их истинности, объяснения сущности отражаемого ими, поскольку к моменту возникновения таких примет были неизвестны закономерности, причинно-следственные и иные связи и отношения отраженных предметов и их признаков. Такого рода приметы играли и играют значительную положительную роль во всех видах человеческой деятельности, когда можно обойтись без глубоких профессиональных научных знаний, – в частности, в народной медицине, в ведении домашнего хозяйства, в кустарном производстве, в предсказании предстоящей погоды в локальном месте, на рыбалке, на охоте, в ведении сельхозработ, в собирании даров природы, в бытовых отношениях и т.д. В этих приметах выражена народная мудрость. Немалое количество из них с развитием научного познания преобразовалось в элементы наук, но сохранилось в народе среди непрофессионалов,
людей, некомпетентных в соответствующих научных разделах. И этих примет часто вполне хватает для простых ситуаций жизнедеятельности людей.

К первому типу примет относятся, например, погодные предсказания. Закат солнца чист – завтра будет хорошая погода. Зимой закат солнца в облаках – жди снегопада. Солнце садится за чёрную тучу – на следующий день с утра дождь. Радужный круг вокруг луны – к ветрам и ненастью. Крещенье под полный месяц – быть большой воде. В сочельник ясный день – к хорошему урожаю. Летом и тихо, и солнце очень печёт – будет гроза. Если первый день бабьего лета ясен, то оно будет тёплым. Бабье лето сухое – осень мокрая.

Конечно, состояние погоды зависит от очень многих факторов, поэтому исполнительность погодных примет носит характер весьма значительной вероятности. Аналогичный характер носит осуществимость и других примет первого типа.

Приметы второго типа неадекватны действительности, но хотя они и носят надуманный, вымышленный, фиктивный характер, однако не содержат в себе веры в сверхъестественное, мистическое. Они – результат или кажимости (т.е. искаженного восприятия действительности), или надуманных ассоциаций, сопутствий, следований явлений, или серии стечений обстоятельств, или непререкаемых мнений различных авторитетов далёкого прошлого, или стихийно установившихся обычаев и т.д. Надуманность их могла быть порождена внешней аналогичностью, случайным совпадением, условностью и т.п. Например, в примете «если со стола упали нож или ложка (вилка), то следует ожидать прихода, соответственно, мужчины или женщины» – простое совпадение грамматического рода соответствующих существительных. А в примете «встретить женщину с пустыми вёдрами – будет пусто (т.е. неудача)» совпадение корней слов «пустое» и «пусто».

Чаще всего приметы второго типа касаются таких предзнаменований, вроде бы предвещающих какие-то добрые либо недобрые события, изменения в чьей-либо жизни, судьбе, наступающие явления, появления или исчезновения чего-либо, кого-либо. Обычно они касаются относительно какого-то предмета, отношения, которые заведомо считаются как бы знáком чего-то предстоящего и поэтому по поводу них «напрашивается» вопрос: «И к чему бы это?», и приметы второго типа, как считают верящие в них, «отвечают» на него. Например, чего или кого следует ожидать, если птичка вас «отметила», если чешется левый глаз и т.д. В отношении всех этих и многочисленных подобных «знаков» приметы второго типа дают однозначные «предсказания». На самом деле, между такими «знаками» и предсказываемыми последующими феноменами никаких естественных связей нет, а сверхъестественных в таких приметах не предполагается.

Действительно, никакой естественной и сверхъестественной связи не имеется в «приметах» второго типа. Например, в таких, как: «Девушка, поймавшая букет, брошенный невестой на свадьбе, – следующая, кто выйдет замуж»; «Правый глаз чешется – к счастью, радости»; «Утром встать с правой ноги – день будет удачным»; «Найденная монета вверх орлом сулит счастье»; «Кошка трёхцветного окраса – в доме достаток и богатство».

Возникнув (неважно, именно эти или подобные им) очень давно, будучи передаваемыми из поколения в поколение, они вошли в быт, обычаи, обряды, ритуалы, культуру народов. Они носят конвенциональный характер: считаются правильными потому, что признаются многими людьми (может быть, большинством). Каждое поколение сызмальства слышит их от взрослых, некритически принимает их, делая их привычными для себя. Вера в их правильность у массы людей, скорее всего, существует по принципам: сделаю то, что согласно примете рекомендуется, «на всякий случай», «хуже не будет», «авось, поможет» и т.п. Вот и «стучат по дереву», «тьфу-тьфукают», посылают «к черту!» в ответ на добрые пожелания успеха и т.п.

Пожалуй, к этому типу примет относятся все гадания, не связанные с признанием сверхъестественного ибо всем приметам гаданий (по картам, бобам, кофе и др., по разного рода сочетаниям, раскладам, формам и т.д.) люди условно придали те или иные значения, смыслы, ассоциации и т.п.

А если всерьёз задать себе и другим вопрос: когда, кем и как были доказаны эти «приметы», предсказательная возможность предметов и способов гаданий, «сила» различных «рецептов», способность оберегов, талисманов, амулетов защищать их хозяина-носителя от «дурного глаза», от сглаза, порчи, притягивать к нему богатство, деньги, здоровье, успехи, счастье и т.п.? Ответ будет: никогда, никем и никак.

Третий тип примет – это бытовые суеверия (от слов: «всуе» – напрасно, «вера»), т.е. тщетные, напрасные верования, приметы, основанные на признании реального существования в мире сверхъестественных существ, сил, свойств, действий. Они были вполне оправданными, неизбежными для первобытных людей, поскольку при нижайшем уровне знаний, люди пытались объяснить сверхъестественным массу совершенно неизвестного, которого нужно опасаться, с которым можно попытаться как-то сговориться, поладить (мольбами, жертвами, ритуалами и т.п.), от которого нужно как-то уберечься (отсюда, многочисленные заклинания, «нужные» слова и действия, обереги, талисманы и пр.).

Между приметами второго и третьего типа имеется не только различие, но и сходство. Во-первых, они как приметы имеют ряд одинаковых черт в своём происхождении и существовании (об этом говорилось выше); во-вторых, они имеют, по существу, идентичную логическую форму выражения (см.: выше); в-третьих, они являются неадекватными отражениями действительности в человеческом сознании, оба являются вариантами заблуждений (конечно, тех, кто считает их верными); в-четвертых, оба непременно связаны с предвзятостью, предубеждённостью, понуждающей уверовавших в такого рода приметы признавать «несомненную» их истинность. Неудивительно, что термин «предубеждение» является синонимом слова «предрассудок», а оба – синонимами термина «суеверие» [см.: 15, с. 444, 445]. В.И. Даль писал: «Предубеждать – в ком ложное, неверное понятие, предварительное убеждение о чём-либо, убеждать наперёд, не давая узнать дело. ...Предубеждение... предрассуждение, предрассудок, ошибочное мнение, убеждение о деле, которого не знаешь; безрассудная, неосновательная уверенность»
[28, с. 389]. «Предубеждение – установка, препятствующая адекватному восприятию сообщения или действия. Как правило, человек не осознаёт или не желает осознавать, что он предубеждён, и рассматривает своё отношение к объекту предубеждения как следствие объективной и самостоятельной оценки каких-то фактов» [43, с. 257].

Можно выделить такие характерные черты всякого предубеждения: необъективность отношения субъекта к чему-либо или к кому-либо (к предмету); существенное несоответствие отражения (представления, суждения, мнения) предмету отражения; необоснованная определённая внутренняя положительная или отрицательная установка у субъекта на такое отношение к данному предмету; неадекватная эмоциональная «окраска» этого отношения; пристрастная позитивная или негативная оценочная ориентация в отношении к этому предмету; некритичность согласия субъекта с данным отношением, недоказанность правильности, справедливости последнего; удовлетворённость субъекта своим отношением к предмету.

Мы уже квалифицировали приметы второго и третьего типа для верящих в их истинность (если объективно оценивать) как заблуждения. Но суеверия – это особый вид заблуждений, качественно отличающийся от примет второго типа, а тем более от заблуждений в развитии научного познания. Рассмотрим одну весьма непоследовательную точку зрения на суеверия и их соотношение с заблуждениями в науке.

Д-р А. Леманн так определил суеверие: «Что суеверие есть заблуждение, что оно заключается в предположениях, которые ни в религии, ни в науке не пользуются признанием, в этом, вероятно, все будут согласны; но вместе с тем дело обстоит так, что чрезвычайно трудно квалифицировать какой-либо взгляд как суеверный» [36, с. 10]. Это определение имеет ряд существенных недостатков, ибо оно включает в себя нарушение сразу нескольких правил формальной логики: объём определяющей части шире объёма определяемого понятия (т.е. оно – слишком широкое); определяющая часть носит отрицательный характер (чего не следует допускать в определениях); оно – многословно и расплывчато; наконец, оно не содержит необходимых существенных признаков определяемого понятия (веры в сверхъестественное, укоренённости суеверия в сознании верящих в них людей и др.).

А. Леманн, по сути дела, не выделил сколько-нибудь чётко суеверие из общего класса заблуждений. Так, он писал: «... вряд ли существует хоть одно мнение, называемое нами суеверным, которое не составляло бы когда-нибудь части религиозной и научной системы. Желающий обозначить точные границы суеверию должен всегда иметь в виду эту относительность, и мы твёрдо должны держаться следующего положения. Суеверие есть каждое мнение, не пользующееся признанием в какой-либо религии или стоя́щие в противоречии с научным взглядом на природу в какое-нибудь определённое время» [36, с. 12]. Далее, константировав, что в разное время у различных народов господствовали совершенно другие, чем ныне, представления, понятия, взгляды, воззрения, он отмечал: «Так как для нас это уже пройденные точки зрения, то мы вправе будем назвать их заблуждениями, через которые суждено было пройти человечеству; таким образом, всё, что не находится в согласии с нашим взглядом на вещи, есть суеверия» [там же].

Невозможно согласиться с утверждением Леманна, что заблуждения в науке, бывшие её элементами, с момента обоснования их несостоятельности считаются в этой науке суевериями. В качестве иллюстрации он привёл пример с опровержением возможности открытия (создания) «философского камня»: «Тогда то учение о «философском камне» из научного превратилось в суеверное» [36, с. 11]. Всё это, по крайней мере, неточно. Учение о «философском камне» входило не в науку-химию, а в её предтечу – алхимию, было важным элементом именно последней; алхимики считали его истинным. Но, несмотря на то, что оно сыграло важную стимулирующую роль в исследовательской деятельности алхимиков, которые, руководствуясь им, сделали много открытий, – оно оказалось «нормальным» заблуждением, но не суеверием, хотя кое-кто из алхимиков и пытался увязывать его со сверхъестественными явлениями.

Итак, на самом деле, далеко не все заблуждения, опровергнутые в ходе развития науки, оказывались и оказываются суевериями
(например, геоцентрическая система Вселенной, идея Н. Коперника, будто центром Вселенной является Солнце, неделимость атомов в учении атомистов и многие-многие другие).

А вот по поводу того, кáк разные религии (может быть, правильнее было бы сказать: церковники, священнослужители?) относились и относятся к суевериям, А. Леманн высказал ряд, на наш взгляд, интересных и правильных идей [см.: 36, с. 10–14]. Так, он показал, что разные религии неодинаково квалифицировали одно и то же представление или мысль. «Мы, – писал он, – имеем дело не с одной религией, а со многими, и то, что одному может представиться величайшей глупостью и суеверием, для другого является религиозным догматом, в справедливости которого он никогда не сомневался. При такой разнице взглядов у различных современников понятно, что ещё бóльший контраст обнаруживается между мнениями, господствовавшими в разное время» [36, с. 10]. Например, большинство образованных людей в протестантских странах считает веру в демонов, привидения, домовых и пр. суеверием, тем более что «... евангельское учение вовсе не считает веры в существование их необходимым догматом. ... Католическая церковь учит, что даже в наши дни бесы могут вселяться в людей, хотя так называемое «беснование» всеми признаётся за болезнь, природу которой легко определяет всякий врач, ведению которого она подлежит. Что, таким образом, одному кажется неопровержимым догматом, другой называет суеверием» [там же]. «В очень многих случаях, – продолжал он, – суеверие является только пережитком более ранней религии; раньше служившее для всех предметом веры и признававшееся официально после, когда соответствующая религия уничтожается, продолжает существовать как народное суеверие; высокочтимый бог превращается в презренного чёрта» [36, с. 11]. Например, демон (по-гречески «daimon) в древнегреческой мифологии и религии – божество, а для христианства демон – злой дух, чёрт [36, с. 11; 17, с. 341].

Из рассмотренных выше трёх типов примет в отличие от первого второй и третий – неадекватны связям, зависимостям, существующим в объективном мире, и поэтому являются разновидностями заблуждений, конечно, тех людей, которые считают их соответствующими действительности. Другие вообще не признают их за приметы, а из них более здравомыслящие, критически рассуждающие квалифицируют их как вымыслы, несуразицы и даже абсурды.

Оба эти типа примет предвещают какого-то рода добрые или недобрые последующие явления, события, процессы. Согласно второму типу, всё это носит хотя и неясный, но естественный характер, а согласно третьему, порождается непостижимыми мистическими силами, тем не менее оба типа связаны с теми или иными рекомендациями по поводу того, чтó и кáк следует делать, чтобы оградить себя от недобрых последствий.

Выше говорилось о том, что приметы всех трёх типов можно логически выразить формулой условно-категорического суждения «Если А, то В» (иначе: «А → В»), где А выражает представление или понятие о предзнаменовании чего-то, последующего за ним, которое обозначается «В». Так вот людьми, верящими в истинность примет второго и третьего типа, предзнаменователь считается знáком (воспринимается как знак) того, что произойдёт после него. Причём, согласно второму типу примет, знак-предзнаменователь появляется стихийно, случайно, а согласно третьему, – такой знак посылается людям сверхъестественными силами.

Можно встретить выражение «знак судьбы». Иногда говорят: «Дурной знак», имея в виду предзнаменование чего-то недоброго». В Евангелии от Матфея говорится о появлении Вифлеемской звезды (возможно, в самом деле была комета или вспышка новой либо сверхновой звезды, или другое космическое явление, наблюдавшееся с территории древней Палестины), которая считается знаком рождения мессии, т.е. Иисуса Христа).

Соответственно второму и третьему типу примет в роли знаков выступают те или иные конкретные реально-объективные предметы, признаки, отношения. Но, вообще говоря, у человечества знаков существует огромное множество, абсолютное большинство из которых – это материальные образования, искусственно созданные людьми. Знаки делятся на значительное количество видов по различным основаниям (критериям). Так, они подразделяются на естественно возникающие и существующие и искусственно произведённые, на языковые и неязыковые, на простые и сложные, делятся по тому, к какой сфере природы или человеческой жизнедеятельности они относятся и т.д.

Сами знаки не являются каким-либо отражением действительности, поэтому не могут рассматриваться в аспектах «правда-неправда», «истина-ошибка-заблуждение-ложь». И тем не менее они связаны со всем этим через оперирование ими, использование их, через смыслы, которыми их наделяют люди, исходя из своих потребностей. Поэтому мы вкратце рассмотрим вопрос о происхождении, природе, назначении, характеристиках и функциях знаков.

С началом становления человеческого общества (а, следовательно, в том числе трудовой деятельности, сознания-мышления, познания, языка-речи, коммуникации, самоуправления формировавшихся людей) под влиянием возникших и всё усиливающихся насущных потребностей в налаживании нужных видов совместной жизнедеятельности (добывания средств существования, обустройства мест проживания, защиты от опасных животных и от нападений иноплеменников, совершения ритуалов, церемоний и др.) соплеменниками придумывались различные знаки для обозначения существующих в материалом мире или только в сознании людей конкретных предметов, признаков, отношений и их однородных групп (классов) и вместе с тем для выражения сведений, представлений (позже – мыслей) о них, а также для обмена такими сообщениями друг с другом. Тем самым, исходя из этих потребностей, люди прочили, условливались, устанавливали, в дальнейшем привыкали тот или иной реальный предмет, часть его либо какое-то изображение (жест, позу, звук, начертание, рисунок, татуировку, поделку, изделие, лепку и т.п.) ассоциировать с кем-то или с чем-то, реально или в воображении существующим.

Отсюда, всякий знак придуман людьми, поэтому – субъективен, условен, а также конвенционален, поскольку признан не единственным человеком, а значительным количеством людей. Любой знак является как бы «заменителем» («заместителем»?) или «двойником» чего-то или кого-то материального, естественно возникшего и объективно существующего или искусственного, созданного людьми либо духовного явления в виде образа, представления, мысли, адекватных действительности или же фантастических, мифологических, мистических. То, чему или кому каждый данный знак является как бы «двойником», как бы «заменителем», называется денотатом. «Денотат (от лат denotatus – обозначенный), предметное значение имени (знака), т.е. то, что называется этим именем, представителем чего оно является в языке...» [17, с. 343].

В Философской энциклопедии говорится: «Знак (анг. Sigh, фр. Sighe, нем. Zeichen, итал. Sighe) – материальный, чувственно воспринимаемый предмет (явление, событие, действие), выступающий в познании и общении людей в качестве представителя некоторого предмета или предметов, свойства или отношения предметов и используемый для приобретения, хранения, преобразования и передачи сообщений (информации, знаний) или компонентов сообщений какого-либо рода» [72, с. 177]. Это определение, на наш взгляд, недостаточно корректно, поскольку является в одном отношении (см. ниже: «во-первых») слишком узким, а в другом (см. ниже: «во-вторых» и «в-третьих») – слишком широким. Во-первых, в нём упущено, что знаком могут быть не только «явление, событие, действие», т.е. реально объективно существующие, но и придуманные и созданные с определёнными целями людьми изображения (начертания, рисунки, поделки и т.п.), которые составляют абсолютное большинство существующих знаков. Во-вторых, ничего не говорится о том, что быть чему-то, кому-то знаком или нет, – полностью зависит от ассоциаций, желаний, целей, воли, а в конечном счёте, от потребностей в этом людей, их малых и больших групп, общностей. В-третьих, в данном определении ничего не сказано, об условном характере любого знака, его предметного значения, правил его использования, сочетания с какими-то другими знаками.

Давая слишком широкое определение знака, автор относит к видам последнего, например, такие: знаки-копии («воспроизведения, репродукции», «фотографии, отпечатки пальцев, отпечатки древних животных»); «знаки, связанные с обозначающими предметами как действия со своими причинами» («дым – признак огня; жар или озноб у человека – симптом болезни»); причинную связь признака с объектом, признаки как знаки «вызвавшей их причины» [см. 72, с. 177–178]. Такого рода мысли вряд ли можно считать бесспорными.

Любой признак объекта – это его объективная характеристика (часть, свойство, функция, состояние, действие и т.п.), непременно присущая своему носителю, неотъемлема от него, находится с ним в неразрывном единстве и не носит никакой условности, искусственности. Люди, зная это единство, по любой из этих характеристик узнают их носителя, отличают его от всего остального. В любой конкретной ситуации они, фиксируя одну из них, совершенно уверены в том, что наличествует и её носитель-объект. А вот знак любого объекта существует отдельно от него и между ними нет естественной неразрывной связи. Поэтому реально существующий признак объекта не является его знаком, т.е. условным «двойником», обозначающим его.

Да и между причиной и следствием – естественная объективная связь (а не придуманное, условное, «предписанное» людьми соотношение), они содержат информацию друг о друге. Если людям известна та или иная причинно-следственная связь, то, столкнувшись с действием причины, они сразу же сделают вывод, что уже имеет место либо появится соответствующее следствие. И, наоборот, обнаружив следствие, они сделают вывод, что совершилось или продолжается такое-то действие его причины. Никакой знаковой условности в таких ситуациях нет. Поэтому ни причина, ни следствие по отношению друг к другу не являются знаком и не играют роль знака.

Всякая копия, на самом деле, либо непосредственно воспроизведена своим оригиналом (отпечаток листьев древних растений, останков вымерзших животных, капиллярных узоров пальца конкретного человека и т.д.) либо создана кем-то в соответствии с оригиналом (живописный портрет, скульптура конкретной личности и т.п.), поэтому аналогична оригиналу, не обозначает, а отражает (отображает) оригинал в каких-то внешних его чертах, тем самым содержит однозначную информацию о нём. Поэтому копия не является знаком оригинала. Например, любые изображения якоря, созданные путём рисования, резьбы, лепки, татуировки и т.п.), оказываются не знаком, а копией настоящего якоря. А вот эти копии якоря являются знаком-символом, например, надежды, безопасности, устойчивости [см. 87, с. 274].

Итак, никакие признаки, причины (следствия), копии не являются знаками своих, соответственно, носителей, следствий (причин), оригиналов. И, наоборот, любой знак не является ни признаком, ни копией, ни отражением того, что или кого он обозначает. Просто некоторые неживые предметы или живые существа из-за той или иной своей характеристики, как принято у какого-либо сообщества людей, ассоциируются с каким-то положительным или отрицательным явлением в человеческой жизни, в общественных отношениях (например, лисица – с хитростью, лев – с силой, властью и т.д.) и условно аллегорически обозначает его.

Знаки у причин и следствий, копий и оригиналов, признаков и их носителей, конечно же, существуют, в их роли выступают словá, наименования как элементы разных естественных языков, а у многих из них – ещё и различного рода начертания, формы, фигуры, изображения, сигналы, их сочетания.

Копии, признаки тоже могут выступать в роли знаков, но не своих, соответственно, оригиналов и носителей, а чего-то, кого-то другого. Так, птичье крыло – непременный признак птицы, но выступает в качестве знака (символа) духовности, воображения, мысли, а также знака (эмблемы) скорости, быстроты [см. 87, с. 278].

Сам по себе знак ничего, ни о чём, ни о ком не информирует и в самом себе не содержит ни значения, ни смысла, ни правил сочетаемости с другими знаками, ни правил его использования, применения. Всё это условно увязали с ним люди в своём сознании и держат в своей памяти (люди, которым этот знак знакóм, известен). Человек, которому неизвестен тот или иной знак, может обо всём этом узнать от сведущих в этом людей либо из соответствующей справочной литературы (из словарей, энциклопедий, справочников и т.п.). Кстати, на вопрос «что означает такой-то знак?», в некоторых ситуациях, если это возможно, достаточно указать на обозначаемый предмет либо на изображение последнего. Так часто поступают, например, при обучении малышей словам языка. Или используют кубики с буквами и картинками при обучении буквам, алфавиту, чтению.

Каждый знак умышленно для собственного удобства поставлен людьми в два вида отношений, благодаря которым ему предназначено выполнять для них соответственно две функции:

1) в отношение к его денотату (это отношение называется значением, обозначением или предметным значением знака, – отсюда соответствующая функция: любой знак обозначает кого-то или что-то, т.е. свой денотат);

2) в отношении к определённому адекватному или неадекватному отражению в сознании людей этого денотата (это отношение именуется смыслом, поскольку всякий знак связан с определенной мыслью или, в крайнем случае, с представлением о денотате, отсюда соответствующая функция: каждый знак выражает представление или мысль о денотате).

В смысл любого знака входит далеко не всё, что известно тем, кто его использует, а только то, что в каждой данной конкретной коммуникативной и познавательной ситуации вполне достаточно. Поэтому в одних обстоятельствах вполне приемлемо представление об обозначаемом, в других – та или иная дефиниция понятия о нём, в предельном случае – более полное определение такого понятия как система дефиниций. Причём в обычных, повседневных коммуникативных отношениях смыслы знаков не раскрываются, а имеются в виду общающимися. Полные определения чаще всего раскрываются в серьёзных дискуссиях, научных исследованиях и публикациях, да и то не всегда.

Некоторые авторы считают, что знаки находятся ещё и в третьем отношении, а именно – к чувствам, желаниям, поэтому они-де имеют экспрессивный характер [см. 72, с. 178, 179]. С этим трудно согласиться, ибо абсолютное большинство знаков в таком отношении не состоят (цифры, алфавитные, астрономические, геометрические, дорожные, нотные и многие-многие другие знаки). Да и сам автор оговаривается, что эмоции выражают, междометия, а также тон, которым произносят те или иные выражения (но тон произнесения – это же не знак!)3. Знак всегда находится в соответствии с тем, что он обозначает, – иначе он не будет знáком. А вот смысл знака может как соответствовать, так и не соответствовать обозначаемому, точнее говоря, находиться по отношению к нему в какой-то «пропорции» адекватности и неадекватности, ведь представления, мнения, свéдения, понимания как в обществе, так и в сознании отдельных людей, их групп, общностей могут быть и научными, и в принципе (примерно) верными, и бестолковыми, и вымышленными, и ошибочными (из-за какой-то путаницы), и мифическими,
и мистическими. Смысл знака зависит не от воли (произвола, удобства, условности и т.д. людей, а от ряда других факторов: от сферы использования знаков (магическая, религиозная, бытовая, общенаучная, профессиональная и т.п.), от уровня развития научного познания, от состояния образованности граждан, от представлений и мыслей людей об обозначенном этим знаком и т.д.

Итак, всякий знак связан с признанным более или менее обширным множеством людей определённым единством значения и смысла в каждой конкретной коммуникативной и познавательной ситуации.

Однако при рассмотрении знаков, в общем и целом обнаруживается значительное разнообразие в сочетании знака, значения, смысла и денотата.

Так, знак с одним и тем же значением, относящимся к одному и тому же денотату, может выражать разный по содержанию и по степени адекватности в отношении к действительности смысл. Например, слово «Бог» имеет неодинаковый смысл у язычников, деистов, пантеистов, атеистов и даже у представителей разных конфессий.

Существует множество таких сочетаний, когда одни и те же денотат, значение и смысл, а знаки – разные. Это касается, например, всех знаков-слов любого естественного языка, которые предназначены для слухового, зрительного и тактильного восприятия. Это же касается и знаков-букв разных алфавитов. То же можно сказать и о взаимно переводимых знаках-словах в разных естественных языках. Такого же рода, например, знаки-слова в любом естественном языке
именуются синонимами.

Есть и такой вариант: один и тот же знак относится к разным денотатам, поэтому связан соответственно с разными единствами значений и смыслов. Такого рода знаки-термины в каждом естественном языке называются омонимами (например, в русском языке – «коса», «пол», «стан», «стул», «запор»).

Все многообразные и многочисленные знаки, их значения и смыслы, их сочетания, их системы, правила их использования зависели и зависят исключительно и только от людей, являются творчеством отдельных личностей, групп и объединений людей, народов. Именно люди условно и конвенционально то или иное реально существующее или придуманное и искусственно созданное наделяли ролью знака, во-первых, как условного «заменителя» (своеобразного «двойника») чего-то, кого-то, фактически сущего, либо вымышленного, мистического, и, во-вторых, как материального средства фиксирования, хранения, преобразования, воспроизведения, выражения мыслей, а также материального средства передачи и приема информации об обозначаемом.

Поскольку человеческое сознание производно («вторично») по отношению к объективному материальному миру, то все знаки, все их виды и функции производны («вторичны») по отношению к человеческому сознанию, являются производным («вторичным») «второй степени». Всё многообразие правильно интерпретируемых знаков – это одна из важнейших ценностей человечества, созданная им и неотделимая от него.

Человечество всегда жило и ныне живёт в различных созданных им системах знаков, их видов. Существует огромное множество различных знаков, но подразделить их чётко на роды и виды весьма трудно хотя бы уже потому, что между выделяемыми видами не определены чёткие различия. Например, буквы алфавитов, числа именуют то просто знаками, то символами [см. 87, с. 26–28, 483–489], один и тот же знак объявляют то символом, то эмблемой (так, голубя называют то символом, то эмблемой мира) [см.: 87, с. 393; 60, с. 951].

Одним из таких видов является множество символов, толкование происхождения, сущности, характера и функций которых у разных групп людей весьма неоднозначно, варианты понимания их находятся в рамках крайностей:

1) символы – это специфические виды знаков и символы – нечто особое, отличное от знаков;

2) символы – творчество людей и символы – творение сверхъестественных сил.

Одни мыслители придают преувеличенную значимость специфическим характеристикам символов, особенно связанным с использованием их в таких сферах, как мифология, гадания, магия, религия, а также в определённой степени – искусство и политика. Они пытаются наделить символы различными таинственными чертами, излишне усложнёнными смысловыми структурами, приписать им связь с неким неземным миром, представить их как особые способы постижения людьми того, что, якобы, недоступно реальному познанию и т.п., настаивая на отличии их от знаков.

Е.Я. Шейнина считает: «Символы... – обломки былого единства, одного наречия, которым владели люди до строительства Вавилонской башни, до «смешения языков»» [83, с. 3]. Она соглашается с мыслью православного философа П.А. Флоренского, что язык символов – это божественный язык, который обращается ко всем людям и открывает им существование Бога [см. 83]. Символ, по мнению Е.Я. Шейниной, – это язык некоей другой реальности [см. 83, с. 4].

Реальность эту признающие её авторы представляют мистически, но по-разному. Так, В.М. Бедаш отмечает: «Согласно Теософическому
учению, природа разделена на «плоскости» или «миры», пронизывающие друг в друга и составляющие целое. Их обозначают таким:

1) Физический мир или физическая плоскость мира;

2) Астральный мир или астральная плоскость мира;

3) Ментальный мир или ментальная плоскость мира;

4) Будди;

5) Нирвана;

6) Область Божества.

При этом первая плоскость, то есть физический мир, представляет для человека видимый и объективный ощущаемый мир, а в остальных – невидимый и субъективный. Сознанию человека подвластны только три плоскости: физическая, астральная и ментальная» [6, с. 11]. Далее автор пишет о существовании сил, духов, призраков астрального мира, о наличии тайных знаний, механизме видов магии, считая её вполне достоверной.

Кстати, не только в отношении символов, но и многих других знаков существовала и существует мистическая трактовка. Так, К. Королёв пишет: «Число – фундаментальный принцип, на котором зиждется мироздание. Оно – начало всех начал. По Пифагору, «всё в мире есть числа», во взаимодействии чётных и нечётных чисел. Пифагор видел универсальный принцип единства противоположностей. По Аристотелю, число – «начало и сущность вещей, их взаимодействие и состояние». По Новалису, числа – символы абсолюта, олицетворение универсальных сакральных ценностей: «очень вероятно, что в природе, как и в истории, существует чудесная мистика чисел. Разве всё, что есть, не полно значения, симметрии и необычайной взаимосвязи? Разве не очевидно присутствие бога в математике, как и в каждой другой науке?» [87, с. 483].

Представители реалистической позиции применяют иной подход, исходя из того, что «Символ (от греч. symbol – знак, опознаваемая примета), 1) в науке (логика, математика и др.) то же, что и знак ...» [17, с. 1095]; «Символ имеет знаковую природу и ему присущи все свойства знака»
[22, с. 674]; по Гегелю, «Символ есть прежде всего знак» [см. 75, с. 607] и т.д.

Наконец, существуют авторы, колеблющиеся между этими подходами к пониманию символов. Рассмотрим вкратце позицию одного из них.

Непонятно, почему автор-составитель замечательной «Энциклопедии символов, знаков, эмблем» К. Королёв не даёт определения символа, а, характеризуя этот вид знака, ссылается на мнение В.И. Иванова, считающего, будто символы – это «нисходящее из божественного лона», имеют сверхъестественное, божественное происхождение, и пишет: «Вячеслав Иванов понимал символ как объективную сущность, универсальный феномен, этакий «кирпичик» мироздания ... Символ наличествует в природе вещей, которая, в свою очередь, есть отражение иной, высшей реальности, знаменующее высшее бытие. Иначе говоря, символ – «окно в Вечность» (А. Белый)»
[87, с. 6,7]. При этом К. Королёв просто констатирует эти мистические идеи символизма, не пытаясь их критиковать, опровергать.

Он не выражает сколько-нибудь чётко своё понимание сущности, природы и происхождения символов, говоря об этом неопределённо и непоследовательно. Он пишет: «Символ можно назвать «воспоминанием об опыте». Этот опыт безусловно персонифицирован – будь то на уровне отдельной личности, сообщества или целого народа, целой культуры... Чем глубже, чем пронзительнее этот опыт, тем значимее символ. «Материальную» форму последний может обретать в образе, звуке, слове, действии, вещи – во всём, что существует в физической действительности» [87, с. 7]. Как всё это понимать? Это понимать можно так, что люди, человечество создали все знаки, в том числе символы, а можно и так, будто символы откуда-то появились, сами обрели физическую форму, люди же столкнулись с ними (готовенькими) в своём опыте. А кстати, что значит «опыт» и «более глубокий» и «более пронзительный» этот опыт? К. Королёв отмечает предельную условность символа, называет символ «духовным инструментом» постижения реальности» и в то же время «высшей формой знания» [см. 87, с. 8]. Но знание – это духовное явление, а не физическое явление, носит адекватный действительности, а не условный характер.

Ещё загадочные мысли К.Королёва: «... только через абстрагирование от действительности возможно достичь приобщения к сокровенному знанию» [87, с. 9]; «Мироздание говорит с человеком на языке символов» [87, с. 11]; «...Природа говорит с человеком именно на языке символов...» [87, с. 12].

В целом точка зрения К. Королёва на символы как вид знаков – эклектическое сочетание реализма (материализма?) и мистицизма.

С верой в осуществимость примет второго и третьего типов связана вера в чудодейственную силу оберегов, талисманов, заклинаний и т.п., а также в надёжность результатов разнообразных гаданий и колдовства.

Истоки и основы этой веры, как правило, являются естественными и кроются в особенностях человеческого сознания и в потребностях, возникающих и существующих в процессе жизнедеятельности людей, их групп и общностей.

С древнейших времён и по настоящее время у каждого человека (древнего и современного, подростка и взрослого, бедного
и богатого, простолюдина и знатного, поданного и властителя и т.д.) были и есть различные потребности, желания и цели «заглянуть» в своё или не в своё, чужое, ближайшее или отдалённое будущее, узнать, чтó субъекта «ожидает», чтó ему «светит» или «грозит», на чтó ему рассчитывать, к чему быть готовым, сбудутся ли надежды, будут ли достигнуты цели этого субъекта и т.п. Среди такого рода желаний были и есть постоянные, периодически возникающие и одноразовые, врéменные, досужие, надуманные и острые, насущные, стратегические и тактические и т.д.

И масса людей, склонных выдавать и принимать желаемое за действительное, предрасположена верить в правдивость и исполнительность результатов гаданий, непроизвольно, безотчётно настроена полностью доверять тому, что «говорят и показывают» эти результаты (в виде разных конфигураций, изменений, поведений, сочетаний, сорасположений гадательных предметов, раскладов карт, вычислений, получившихся видений и т.д. и т.п.).

Весьма неоднородными являются не только отношения к признанию гаданий вообще или к разным их видам, но и понимания сути, природы, происхождения гаданий и их результатов.

Одни считают, что гадания дают всегда или почти всегда верную информацию о будущем. Так, некоторые авторы публикаций полагают, что
«... в гаданиях кроется некое рациональное зерно. Видимо, «рациональным» (или полезным?) можно считать то, что так называемые предсказания определённым людям успеха в предстоящем важном деле могло вселять в них уверенность в исполнении желания, в достижении цели и тем самым способствовать их успеху. Е.Л. Исаева отмечает: ... если бы они (гадания. – В.Е.) всегда давали ложные результаты, их давно бы забыли и мы так никогда и не узнали бы об их существовании» [21, с. 5]. Ну, во-первых, не все «забытые» виды гаданий неизвестны ныне; во-вторых ни один вид гаданий не мог всегда давать только ложные результаты (это противоречило бы закономерным вероятностям); а в-третьих, хотя все виды гаданий дают как «верные», так и «неверные» результаты, но именно в силу того, что люди верят, предрасположены, внутренне настроены доверять гаданиям, они непременно обращают внимание, особо отмечают в своём сознании, в своей памяти именно «сбывшиеся» «предсказания» и не придают особого значения «несбывшимся» либо «объясняют» последние случайностями, вмешательством неких сил и пр. Вот и возникает впечатление, мнение, убеждение, что гадания дают верные предсказания всегда или почти всегда.

Конечно, абсолютное большинство гаданий осуществляется для получения каких-то сведений о будущем. В этом ракурсе гадание выступает как мантика. «Мантика (от греч. mantiké – искусство прорицания),
гадание, в архаических и суеверных представлениях приёмы предсказания будущего» [17, с. 689]. А.М. Черницкий отмечает: «Мантика ... совокупность гадальных «дисциплин», учения о предсказании грядущих явлений посредством земных событий; мантика основывается на допущении, что ответ на вопрос человека (напр., о своем будущем) уже существует, но не в сознании человека, а в иных внесознательных сферах его сущности; для «перевода» ответа в осознаваемую форму применяются гадательные символы, которыми могут служить практически любые предметы (напр., кофейная гуща) и явления (напр., авгурии) [13, с. 251]. Вкратце определив гадание как «... предсказание будущего с помощью разнообразных техник мантики», он перечислил около шестидесяти его видов [см.: 13, с. 103].

Е.Л. Исаева рассматривает средства и технологию осуществления, кроме гаданий по цифрам, буквам и снам, а также кроме рунических и карточных гаданий, ещё около сорока видов в значительной степени бытовавших среди простого народа [см. 21, с. 6–635].

Несколько в ином аспекте названы виды гаданий ещё одним автором: «Гадание, предсказание будущего, поиск пропавших объектов и людей и установление виновности с помощью информации, полученной из каких-либо значений, чар, снов, видений, а также с применением специальных инструментов. По источнику информации различают два основных типа: толкование природных явлений и интерпретация сочетаний брошенных наугад палочек, камней, костей или других орудий гадания... В современных традициях ведовства применяются различные методы гадания с помощью подручных средств, способствующих пробуждению интуиции. Особой популярностью пользуются карты Таро, руны, гексаграммы, а также специальные разделы астрологии и нумерологии. Распространены также приёмы психометрии и «чтения» ауры, работа с маятником и «вéщими» сновидениями; кристалломантия, хиромантия и тассеомантия» [9, с. 564].

На протяжении истории человечества, начиная с древнейших времён, представителями разных народов было придумано обилие разнообразных видов, способов, средств гаданий, и хотя многие из них по тем или иным причинам перестали использоваться (например, гадания по внутренним органам умерщвлённых животных, по трупам врагов и др.), но весьма значительное количество их существует и поныне.

Длительное время гадания (в начале которых делались жертвоприношения духам и богам) осуществлялись только посвящёнными (жрецами, магами, шаманами и т.п.), их результаты оказывали существенное (подчас судьбоносное) влияние на жизнь людей и даже на политику властителей и на судьбы целых народов.

Постепенно круг совершающих сравнительно простые гадания всё более расширялся среди непосвящённых, и в XX–XXI вв. для многих они стали своеобразными забавами, развлечениями, интересным времяпрепровождением.

Если попытаться охватить известные виды гаданий, то, на наш взгляд, можно дать следующее определение этого явления. В общем и целом, гадание – это разнообразные способы нетрадиционных действий
(с применением подходящих для этого средств и знаков-символов) индивидуального или коллективного субъекта по получению востребованной новой информации о пространственно-временных и других характеристиках интересующего (в том числе: о прошлых, нынешних и будущих событиях, о сокрытых неживых и живых предметах, об особенностях и действиях надобных объектов и иных субъектов).

Из этого логически напрашиваются выводы.

1. Гадания, их виды, способы и средства, знаки-символы, их значения, смыслы и правила интерпретации получаемой «информации» носят условный, конвенциональный характер, поскольку придуманы и созданы людьми, а не какими-то сверхъестественными существами и силами, не «залётными» чужепланетянами, не сфантазированными цивилизациями «параллельных» миров.

2. Поскольку гадательную «информацию» невозможно получить традиционным путём (т.е. с помощью общих и частных методов научного исследования, логических рассуждений, выводов и обоснований, испытанными приёмами предвидения, планирования, прогнозирования), то сама эта «информация», «местонахождение» её, способ её добывания могут быть только сверхъестественными. Отсюда должно быть признано существование мистических сил, которые хранят гадательную информацию, распоряжаются ею, доставляют её гадателям.

3. Гадания в целом для общества – это вид суеверий. Гадания для тех, кто «гадает на себя» и уверен в правдивости их предсказаний, – заблуждение. Гадания тех, кто гадает для других (тем более за вознаграждение), – как правило, шарлатанство, мошенничество.

Суеверия в виде примет третьего типа, гадания, основанные на признании сверхъестественных существ и сил, различные мифы тесно связаны с магией. Д-р А. Леманн утверждал: «Суеверие – это теория, а магия – деятельность, являющаяся результатом такой теории. Магия происходит из суеверия точно так же, как из каких-либо религиозных представлений возникает известный культ, определённое богослужение. ... Итак, мы твёрдо убеждены, что всякий поступок, являющийся результатом суеверия или объясняемый суеверными представлениями, есть магия» [36, с. 13, 14].

Многие учёные пытались найти и обосновать истоки религии во врожденных элементах психики людей. Так, американский психолог Дж. Коу утверждал, что религиозный инстинкт присущ людям, как и инстинкт воспроизведения рода. Американский религиовед Р.В. Бэрхоу считал, что религиозные символы имеют генетическую, биохимическую основу, которая заложена в сложных структурах мозга и проявляется в сфере бессознательного. Известный психиатр и психолог З. Фрейд пытался применить психоаналитический метод для объяснений некоторых элементов религии, рассматривать религию как вид общечеловеческого навязчивого невроза. Согласно созданной швейцарским психологом К.Г. Юнгом психологической концепции, в психике каждого человека имеются идеи, свойственные всему человеческому роду, в том числе религиозные образы и символы. Американский психолог У. Кларк характеризовал основу религии как «внутренний опыт индивида, чувствующего трансцендентное». По Э. Фромму, представителю неофрейдизма в основе существования религии лежит неразрешаемое противоречие между тем, что человек – часть природы, и тем, что он обладает разумом, возвышающим его над природой. Американский психолог У. Кларк считал, что источником религии является поиск человеком смысла жизни, а П. Джонсон – потребность человека в сохранении ценностей, поскольку гарантом личных и общественных ценностей является Бог.

На наш взгляд, эти и другие учёные не смогли обнаружить доказательство врождённого характера религии, видимо, потому, что таковой врождённости просто нет. Но имеются такие элементы, характеристики психики людей, которые предметно, содержательно могут быть разнонаправленными, в том числе наполненными и мистическим, суеверным, религиозным содержанием.

Всё происходило вполне естественно, но очень медленно и постепенно.

В процессе постоянных наблюдений и сопоставлений собственных состояний бодрствования и сна, их смены, разнообразных сновидений и следующих за ними пробуждений, а также смерти других людей, в сознании наших далёких предков формировались и закреплялись догадки и представления о наличии в каждом из них души, отличающейся от их тела, обладающей самостоятельностью, независимостью от тела, способной управлять им, покидать его, где-то как-то витать, возвращаться в него. В связи с этим и по аналогии с собой у них возникли представления и мнение, что витают души умерших соплеменников и врагов, что у всех предметов природы есть свои души (у животных, растений и неживых объектов), что существуют разные по значимости для людей добрые и злые духи, демоны, боги. Постепенно сложился анимизм. «Анимизм (< лат. animus, anima дух, душа) представление первобытных народов о том, что мир наполнен антропоморфными духами, не имеющими единого властного центра и в основном враждебными человеку; вера в существование духов и наличие независимой души у людей, животных, растений, сил и явлений природы, неодушевленных предметов стала истоком всех религиозных верований, прежде всего тотемизма» [13, с. 40].

В ходе всё большего сплочения первобытной общины, живя в мире порождённых их воображением духов, причём, особого уважения к старшим, старейшинам, а отсюда, тем более и духам предков, древние люди пытались представить себе то исходное, откуда изначально пошёл их род (племя). Шаг за шагом у каждого рода формировалась и укреплялась вера в то, что он ведёт своё происхождение от определённого вида предметов или явлений природы (чаще всего от такого-то вида животных или растений).

Установление такого родоначальника, а поэтому и покровителя каждого рода-племени имело разные резоны: оно могло зависеть от важности для рода этого предмета природы, отношений с ним, от наличия у него ценимых родом характеристик, от каких-то ассоциаций с ним, от выбора, сделанного вождём, старейшинами, от поразительного случайного природного явления и т.д.

Установленный «предок» (тотем) считался священным для рода, особо почитался, в честь него совершались особые обряды, соблюдались обычаи, табу. Связанные с ним знаки (изображения, особенности одежды, украшений, раскрашивания тела, татуировок, танцевальных движений, песнопений, ритуалов и т.п.) играли роль символов или признаков принадлежности людей к определённому роду-племени. Всё это и есть тотемизм. «Тотемизм, первая форма религии, распространённая в первобытных обществах и произошедшая из анимизма; выражается в представлении о сверхъестественном происхождении рода или племени от какого-либо животного (напр., медведя), растения (напр., сосны) или другого тотема, напр., скалы или грома; тотем считался покровителем, на который шаманы пытались воздействовать средствами магии и которого задабривали – приносили жертвы каменным или деревянным фигурам, изображавшим тотем» [13, с. 400].

У первобытных людей возникало впечатление и постепенно утвердилась вера в то, что среди многочисленных духов, демонов, богов есть такие, которые приносят им, их роду-племени доброе, а некоторые другие – злое. Предметам, связанным с такими духами (точнее говоря, духам, которые, как считалось, связаны с этими предметами), стали поклоняться, приносить жертвы, другие дары, задабривая их, обращаясь – к «добрым» с просьбами о помощи, мольбами сотворять надобное, полезное, а к «злым» с заклинаниями не приносить вреда, бед, несчастий, болезней и т.п.. Складываются общепринятые для первобытной общины (клана, рода, племени) правила совершения таких коллективных действий, формируются обычаи, ритуалы.

Поначалу культовыми объектами поклонения, моления, обрядов и т.п. были только определённые конкретные естественные предметы (возвышения на местности, камни, деревья и др.), именуемые фетишами. В дальнейшем к им добавились или стали заменять их искусственно обработанные природные объекты, деревянные или каменные, так называемые языческие идолы, истуканы, божества, статуи.

Так сформировался фетишизм как «... религиозное поклонение предметам – фетишам; одна из древнейших форм религии, однако проявляется и ныне верой в идолы, обереги, талисманы...» [13, с. 418].

Итак, уже на ранних этапах истории человечества постепенно появились и утвердились суеверия, фетиши, идолы, культы, жертвоприношения, магия, соответствующие им символы, обряды, ритуалы, а также посвящённые во всё это служители культа.

Магия – весьма сложное, многокомпонентное явление, видимо, поэтому, непросто дать определение понятия о ней, охватывающее все необходимые существенные признаки её.

В даваемых в литературе определениях этого понятия (кроме перечня синонимов термина «магия» – чародейство, волшебство, колдовство и др.) указываются компоненты магии (а тем самым соответствующие им необходимые существенные признаки определяемого понятия):

– подчёркивается, что её могут осуществлять только посвящённые в такое дело, обладающие необходимыми для этого чудодейственными способностями (жрецы, маги, шаманы, волшебники, колдуны и т.п.);

– квалифицируется магия по сути своей как совокупность обрядов, таинственных практических и вербальных (молений, оглашений специальных текстов, заклинаний, заговоров, проклятий и пр.) действий, осуществляемых посвящёнными;

– отмечается, что все магические действия совершаются с применением колдовских средств (жертв, даров предмету мольбы, символов, изображений или элементов объектов магии, чар, зелья и т.п.);

– обращается внимание на то, что магия является непосредственным или опосредованным воздействием на явления природы, события, людей, разных духов, чтобы получить надобное, желаемое;

– все компоненты магии характеризуются как неразрывно связанные с суеверием, с признанием существования сверхъестественного
[см., напр.: 73, с. 274; 78, с. 332; 39, с. 149; 13, с. 245; 49, с. 200].

Объединяя все эти признаки понятия «магия», можно, на наш взгляд, сформулировать такое определение его: магия – совокупность «чудодейственных» обрядов, практических и вербальных действий, осуществляемых посвящёнными лицами, обладающими волшебными способностями, применяющими колдовские средства, для оказания влияния на сверхъестественные силы, которые должны далее определённым образом воздействовать на явления природы, события и людей, либо для осуществления непосредственного определённого воздействия на эти явления, события и людей, реализуя свои намерения, интересы, цели.

Магия, прежде всего, подразделяется со средних веков на два основных типа: «Белая магия (по суеверным представлениям: колдовство с помощью небесных сил). Чёрная магия (по суеверным представлениям: колдовство с помощью адских сил)» [60, с. 329]. В каждом из этих типов можно выделить упомянутые выше два вида: с опосредованным (через духов, демонов, богов) и с непосредственным (прямым) воздействием колдовства на природные явления (дождь, засуху и т.д.), на общественные события (боевые действия, голод и т.п.), на людей. В названных типах и видах различают магии по сферам (или по целям) её применения. «По целевому назначению магия подразделяется на следующие виды: ...

1) военная магия – военные пляски, заколдование оружия и т.п.;

2) любовная магия – различные способы «привораживания» и «отвораживания»;

3) лечебная магия – заклинания, молитвы, снадобья;

4) промысловая магия – заклинание охотничьих ловушек и оружия и т.п.;

5) метеорологическая магия – обряды и церемонии вызывания дождя и т.п.» [39, с. 149].

Итак, все компоненты, все элементы магии имеют естественные истоки, основы, причины своего возникновения и созданы людьми, носят условный, конвенциональный характер и вместе с тем прямо или косвенно неразрывно связаны с верой в сверхъестественное, тем самым относятся к области суеверий. Поэтому для всех людей, искренне верящих в естественность, достоверность, действенность магии, эта вера является глубоким и вредным заблуждением.

Как же, в результате чего вполне естественное может оборачиваться неестественным и даже сверхъестественным, а адекватное отражение действительности оказывается в единстве с неадекватным?

Как благие и неблагие намерения людей выкладывают им, обществу, человечеству единую дорогу и в рай, и в ад?

Переводная версия журнала "Современные проблемы науки и образования"
"Modern Problems of Science and Education. Surgery» (ISSN - 2686-9101)

Предлагаем вашему вниманию журналы, издающиеся в издательстве «Академия Естествознания»

(Высокий импакт-фактор РИНЦ, тематика журналов охватывает все научные направления)

«Современные проблемы науки и образования» список ВАК ИФ РИНЦ = 1,006

«Фундаментальные исследования» список ВАК ИФ РИНЦ = 1,674

«Современные наукоемкие технологии» список ВАК ИФ РИНЦ = 0,940

«Успехи современного естествознания» список ВАК ИФ РИНЦ = 0,775

«Международный журнал прикладных и фундаментальных исследований» ИФ РИНЦ = 0,593

«Международный журнал экспериментального образования» ИФ РИНЦ = 0,425

«Научное Обозрение. Биологические Науки» ИФ РИНЦ = 0,400

«Научное Обозрение. Медицинские Науки» ИФ РИНЦ = 0,801

«Научное Обозрение. Экономические Науки» ИФ РИНЦ = 0,871

«Научное Обозрение. Педагогические Науки» ИФ РИНЦ = 0,733

«Научное Обозрение. Технические Науки» ИФ РИНЦ = 0,695

«European journal of natural history» ИФ РИНЦ = 0,301

«Международный студенческий научный вестник»

Издание научной и учебно-методической литературы ISBN РИНЦ DOI

РЕЦЕНЗИИ и ОТЗЫВЫ
кандидатов и докторов наук
на статьи, авторефераты, диссертации, монографии, учебники, учебные пособия

Академия Естествознания готовит к изданию реестр новых научных направлений, разработанных российскими учеными

Научная электронная библиотека

Монографии, изданные в издательстве Российской Академии Естествознания

Глава 2. ЕДИНСТВО АДЕКВАТНОСТИ И НЕАДЕКВАТНОСТИ В ФОРМАХ ЧУВСТВЕННОГО ОТРАЖЕНИЯ

Научная электронная библиотека
Монографии, изданные в издательстве Российской Академии Естествознания