Научная электронная библиотека
Монографии, изданные в издательстве Российской Академии Естествознания
Часть 3. ЭСТЕТИКА СИМВОЛИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ КАК ДОМИНИРУЮЩАЯ МОДЕЛЬ СОЦИАЛЬНОСТИ НАРОДА САХА
Сегодня вектор усилия модернизации сконцентрирован на инновационной экономике, выстроенной на НБИК (нано-био-информационно-когнитивных) технологиях. С другой стороны, «технологическая рациональность» разбивает мечту Просвещения[64]. Состояние «мыслить самостоятельно» активно утрачивается под напором технологического схематизма и шаблонов. Ключевым фактором остается подвижность социального, а точками реальных аттракторов – та или иная модель эстетики символического.
Эволюция эстетики символического сознания, конституирующего человеческое претерпело формы: первичный универсальный символизм – разнообразие псевдо-символизма этнических мифов – возврат к универсальному символизму посредством философии и мировых религий – мощному потоку идеологической переработки технократического общества. Последнее произошло «по вине» технических способов коммуникации, в том числе упомянутых немецким философом Вилемом Флюссером знаковой линейной кодировкой в слова и тексты, с использованием технических средств воспроизводства образов – аппаратов. Вилем Флюссер в известной проблеме развития культуры видит, что саморазвитие происходит через результаты культурных трансформаций, посредством изобретенной человеком техники «расколдовывания мира». В начале это была техника понимания мира через мифические образы: визуальные интерпретации. «Изображения выступают посредниками между миром и человеком». Впоследствии эти образы становятся «экранами», через которые не пробивается бытие, человек разучивается читать данные образы. Чтобы помочь себе, он придумывает «линейное вытягивание» пикселов изображения в буквенные знаки, – появляется письменность, как причина, по В. Флюссеру, исторического сознания. Таким образом, произошла демифологизация сознания, появилось понятийное мышление. Тексты стали означивать не мир, а изображения: «расшифровывать тексты – значит, открывать означенные ими изображения»[65]. В свою очередь, тексты начинают со временем заслонять, созданные человеком образы, – вырастает новая стена экранирования.
Одним словом, изначальное «расколдовывание мира», обернулось «заколдовыванием» – оборачиванием интерпретации интерпретацией. Мир стал непонятным, современные символы превратились по мнению М.К. Мамардашвили и А.М. Пятигорского в «знак непонятно чего»[66].
Таким образом, в соотношении «символической и знаково-вербальной культуры» первый элемент предстает начальным и продуктивным этапом саморазвития культуры. Заметим, что символ суть – переданное конечным вещественным элементом мира – прохождение бесконечных точек возможных интерпретаций понимания определенного состояния сознания. Через конечное материального носителя предстает бесконечное множество интерпретаций истины.
Усложняемая социальная практика человеческого общежития, коррелируемая природно-ландшафтным воздействием порождает этнический псевдо-символический набор, который, есть набор отражений определенных общечеловеческих качеств и состояний, праксиологии выживания, игры, народного творчества и т.д. Как правило, данный спектр псевдо-символов конкретного этноса невелик и может представляться десятком символических конструктов, представленных геометрикой орнамента, узора, ритуальных и повседневных бытовых вещей и приспособлений – одежды, посуды, домашней утвари и т.п. Затем, формализующая и нормативная функция культуры начинает переводить данные псевдосимволические образования этнического сознания на уровень формального знания, тогда как псевдо-символический уровень, напомним, был расширительным уровнем понимания.
Таким образом, существует необходимость обратить внимание на онтологический срез раскачивающейся транзитивной социальной реальности, носителем которой является субъект и способы, кодирующие модель социальности.
Обратимся к онтологии социального среза этносов Севера-востока России. У последних имеет место особый культурный топос, провинциальный менталитет. Культура модерна имеет к ним опосредованное отношение. Существует необходимость наращивания богатства символической природы этносов, творческого развития этнической культуры. Назрела необходимость видеть символический характер вещей и состояний сознания. Заметим, что приобщение к символической универсальной (европейской) культуре, является условием любых возможных перманентных социальных трансформаций. Одним словом, народы с незавершенной транзитивностью относительно социальной реальности, приблизились к точке органически измениться, и она, априори онтологична.
Актуальность работы возникает и в той мере, в какой дать ориентир, в духовном хаосе жизни. Религиозные институты, в силу неразвитости своей социальной автономии, могут в полной мере не справляться, а притяжение к этническим культурным истокам подвержено опасной мифологизации, отвлекающей от жизни сознания. Зафиксировав образцы сознательной жизни нужно дать возможность занять им социальную нишу и включить в механизм трансляции культуры.
Современные исследователи не скрывают, что за социологическим аспектом теории модернизации скрывается идеологически превращенная форма идеи прогресса. Давая оценку существующим концепциям модернизации заметим, что сами они, без сомнения, являются вторичными системами сознания, в основе которых, как указывали М.К. Мамардашвили и А.М. Пятигорский необходимо выделить псевдо-структуры сознания, редуцируя которые можно попытаться понять какие содержательности символики интерпретируются, тем самым, выявляя самостоятельную жизнь сознания, независимую от рассматриваемых систем, и то, как эти содержательности понимаются исследователями.
Таким образом, проблема возможности проведения завершенной модернизации, фундируется онтологическим уровнем овладения ее идеей. Суть завершенной модернизации заключена в формировании новой социальной реальности. Кроме того, существует проблема сохранения культурной самобытности трансформированного сообщества. Либо новые формы культуры и формы традиционной этнической культуры контрнаправлены, либо они успешно взаимодействуют, при условии выявления позитивного содержания в культурной самобытности, как необходимого ресурса движения к новой социальной реальности. Существует и проблема антимодернизационного протеста, обретаюшего варварские формы, а также смещения самобытных культур к псевдо-этническим превращенным формам под влиянием массовой знаковой культуры[67].
Культурная формализация, выполняющая функцию редукции понимания и низведения его до нейтрального по отношению к сознанию знания, явила водораздел «миф-логос» и «знание-понимание». Каждому члену деления соответствует свой символизм. В первом случае им являются вторичные символические образования национальных мифов, функцией которых становится обеспечение рождения человечности, обеспечивающим не столько понимание, сколько фиксирование определенных знаний как социального нормативного кода. Знание, таким образом, сформировало руководящее этическое пространство, ориентирование на которое является обязательной нормой, непререкаемой традицией. Культурный мутагенез древних греков, поставил во главу угла механизм порождения знания как побочной содержательности, остающейся как остаточный продукт рефлексии над сознанием, которое каждый раз должно быть воспроизведено «hic et nunc» («здесь и сейчас»). Не столько специальные символы, а новые культурные формы (например «древнегреческая трагедия», «сократовский диалог», «гражданская агора») и возникающие на этом культурном фоне особые метафизические, а затем и христианские метафизические символы, явились конструкциями рождения логоса и его продукта – понимания.
Традиционное общество и этногенез в нем, характеризуется символотворчеством – процессом сотворения спектра символических образований: вербальных, графических, а также вещного формообразования, несущего символическую нагрузку, а как дополнение – дальнейшую идеологическую проработку и закрепление произведенных символических конструктов через жанры устного народного творчества, наполненного этнопсихологизмом национального менталитета.
Введение мифических «персонажей» – псевдосимволов, позволяло за счет совмещения в своем теле: явлении, вещи или герое противоположностей, разрешить противоречивое для человека мифологического мировоззрения противопоставление природы и культуры[68]. Кентавричная соединенность двух важнейших для человека центров в одном теле разрешала мучащие человека сомнения. А способен ли я лично на это соединение? Миф давал ответ – отчасти ты можешь это, если сопрягаешься с этим «телом», указанным псевдо-символом. Таким образом, мифологический псевдо-символ осуществлял перенос ответственности с самого человека на мифический объект. Псевдо-символ выполнял за человека функцию, на которую тот не был способен. Результатом была истина о человеческой предназначенности.
Основной способ конструирования метафизических символов был заимствован философами в мифах. Однако в метафизическом символе нет изоляции от бытия, нет указания на какие-то недоступные в действительности сверхъестественные вещи. Сверхъестественное отменяется, – срабатывает запрет, указующий на появление качественно нового метафизического мировоззрения.
А можно ли использование этнического символизма в современных условиях сделать настолько же продуктивным, как и в прошлые исторические эпохи? Мы считаем, трансмиграция символов возможна и предполагает возможность блокирования механизма наглядности, имеющей место в мифологическом типе кодирования и декодирования символа. Существует необходимость перестать вводить содержание символа, помимо формы, как определяющей. Суть изменений на основе символической онтологизации сознания раскрывается фиксацией лучших образцов жизни сознания, предоставление им возможности занятия ниши в социальных структурах и включением в механизмы трансляции культуры, осуществляемой трансмиграцией символов разной природы. Любое социокультурное преобразование, мы назовем внутренней модернизацией, если оно осуществляется на основе открытия новых культурных возможностей, данных символическими конструктами, их синтезом.
Глобализация в данном ракурсе предстанет возможностями наращивания символического капитала конкретной этно-национальной культуры. Сегодня это должно подразумевать задачу отрефлексировать и презентовать спектр этнических или национальных символов, трансформированных культурной переработкой в ценности рассматриваемой культуры. Вторая задача заключается в создании условий сохранения экзистенциального поля функционирования символического спектра этнокультуры, так как третьей задачей станет активизация перевода указанного спектра в феномены массового знакового уровня, из которого элемент сознания элиминирован. Последнее необходимо для активной коммуникации на уровне знакового знания, его перекодировании, хранении и доставки в любые иные культурные пространства.
***
Современность для саха можно охарактеризовать как завершение этапа осознания культурной и цивилизационной идентичности. Для них современно то, без чего они уже не могут себя помыслить. А помыслить они себя уже не могут без национальных театров и кинематографа. Это связано с необратимым процессом качественного изменения сознания, датировать которое следует концом XIX, началом XX в. С той поры театральное искусство помогало пережить на уровне общественного сознания неявные социокультурные преобразования, которые мы можем обозначить как предмодернизацию.
Какой путь пройден профессиональным театральным искусством Якутии? Попытаемся зафиксировать лишь общие тенденции. Являясь усилием многих, театральное искусство, в возможности вобрать самое эффективное, прошло законченный смысловой и тематический период от театра тонкой якутской психологии А. Софронова-Алампы, Д. Большева, А. Глебова, Н. Слепцова, Ф. Потапова, В. Фомина к символическому театру А. Борисова и метафизическому театру Ю. Макарова. Концептуально и содержательно оформляется Театр Олонхо. Сделал заявку на собственный стиль режиссер С. Потапов. Зреет новая плеяда якутской театральной режиссуры. Эволюция сюжетно-тематических постановок и драматургии претерпела за сто с лишним лет движение от бытовой и народной психологии, через авторски прочитанную русскую и мировую классику, к налаживанию прерванной пуповины метафизической преемственности между поколениями народа саха, этапами европейской культуры. Эпоха, растянувшаяся с XX по XXI века – стала затянувшимся обретением идеала Просвещения, понимаемого как состояние «мыслить самостоятельно». Такое состояние стало на рубеже нового тысячелетия фактором воспроизводства национальной памяти, в которой помнятся именно те поступки, личности и их действия, в которых воспроизводился смысл самостоятельного мышления. Здесь нет апеллирования к идеологическим причинам. Только к метафизическим основаниям действий! Саха театр смог пропустить все это через себя.
Якутский кинематограф получил к концу первого десятилетия XXI века мощный импульс развития. Связан он не только с доступностью технологии кинопроизводства, но потребностями массовой культуры аудиовизуального восприятия. Эволюция молодого, по меркам региона, искусства претерпела самую стремительную эволюцию, вобравшую интерес к этнографичности, психологическому портрету якута переживающего перелом в сознании, поиску «современного героя», первым попыткам символического синтеза инокультур.
Нужно заметить, что синтетичные искусства – это возможность получить в массовой культуре опыт самосознания – театральным перформансом, художественным и документальным фильмом. Театр и кино стали эффективным способом самопознания.
Указанные средства позволяют создать эффективную модель выявления и сопоставления возникающих на переходном этапе социокодов, отрефлексировать которые другие способы не позволят. Необходимость непредвзятого широкого обсуждения позволит осознать интеллектуалам возможности культурного саморазвития. Как никогда стремительно утрачиваются без возможности консервации сложившиеся социокоды развития. Театр и кино позволяют зафиксировать стремительно исчезающие особенности «текстов культуры», засечь которые мы сможем на достаточно непродолжительной по времени размерности, соизмеримой с жизнью индивида.
Культурная ассимиляция, потребительская модель, вульгарно понятая урбанизация, выбили из под ног северян основания нравственности и традиционных ценностей, заданные эпическим символизмом мифов и фольклорных жанров. Театр, как механизм воспроизводства памяти и производства мысли стал неотъемлемым способом поддержания живого зазора культуры, которого в определенной мере были лишены национальные регионы. Реальная культура заключается в чувстве бытия или небытия, реализованного в экспериментальной эстетике театра и кино. Театр, а сегодня кино, становятся зазором для внутреннего усилия культуры.
Культурно-исторические перипетии России отразились на ее искусстве. Классическое мировоззрение с ее концептами прогресса, детерминизма в развитии, породили линейные подходы в сознании общества. Ими стали мифологемы индустриального общества. Кризис европейской культуры, предсказанный в XIX в., проявил себя в XX-м, став объектом исследований. Реакция на этот кризис не заставила ждать в сфере искусства. Границы между «эстетическим» и «реальным» размылись. В свою очередь, якутское искусство стало барометром, чутким инструментом предсказания неявных изменений в социокультурном пространстве. Сказанное на языке театральной эстетики, а сегодня кино, может предугадать то, что станет реальностью через десяток лет. Таковым стало творчество режиссера Андрея Саввича Борисова и его сподвижников в Саха драматическом академическом театре имени Платона Ойунского. Жанрам национального искусства, удалась попытка налаживания метафизической преемственности и связи поколений, которая была прервана на волне социальных преобразований XX века.
В свою очередь, Национальный Театр Олонхо, это проект той задачи, которую саха не смогли органично решить в XX столетии. Почему сегодня якутские театральные деятели обращают пристальное внимание на японский театр Кабуки? Мы считаем, дело не только в его эстетике и сценическом языке. Качество «поставленных» перед Кабуки и Театром Олонхо задач в точности совпадает. Японский театр выполнил на рубеже постепенного крушения традиционного уклада и плавного перехода к эпохе модерна, задачу по сохранению уникального социокода японской культуры, символов этнического сознания страны Ямато. Нужно заметить, что существование японского театра с XVII века позволило не столько выработать за 300 лет высокую театральную эстетику, но подспудно вычленить и канонизировать спектр японского этносимволизма, данного в языке, жесте и звуке.
Задача театра Олонхо, по нашему мнению, суметь использовать мировоззренческий и практический потенциал, интегрировать символические образования национальной культуры, её социокода и социокода других культур. Этот эстетический ренессанс сегодня становится почти модельным шаблоном и для других процессов: этнические ценности должны быть трансформированы в социальную организацию – законодательную, производственно-экономическую. Без данного условия этнические ценности окажутся невостребованы. Они выпадут из употребления, а затем исчезнут также, как сегодня исчезают национальные языки народов Севера и Арктики. Эти явления изоморфны.
Какие образы воплощают духовное родство саха? Не ошибемся, если навскидку назовем – чорон, лировидный орнамент, сэргэ, звуки хомуса и кырыымпы, мелодику тойука. В XX веке якутам удалось воплотить этнический символизм в современных предметах обихода – прежде всего, ювелирных изделиях. Остаются открытыми для символотворчества посуда, мебель, повседневно носимая одежда, современные синтетичные виды и жанры искусства. Во втором десятилетии XXI века у саха назрела потребность выхода к пространству универсальных метафизических символов.
Человек перестает обретать самобытие через вещи и обычаи, когда-то плотно окружавшие его и составлявшие элементы жизни. Изменяется способ самобытия. На смену традиционным образцам приходят новые, не включающие материальные и духовные артефакты прошлого. Таким образом, если не создавать новые прецеденты органичной культурной жизни, этносы остаются вне символической жизни сознания. В этом плане придуманная фиктивная форма, которой являлся любой обрядово-ритуальный комплекс традиционного общества, в современных условиях имеет возможность быть «обыгран» любой другой новой формой, соразмерной действительности. При этом могут в каком-то приближении возродиться утраченные смыслы. Последнее зависит от удачности способа воспроизведения символики, упакованной в новый «культурный ритуал». Можно заключить, что этническое в эпоху модерна, мигрирует в сферу искусства. Оно там живет и находит продуктивное лоно для саморазвития в новых социо-культурных условиях.
К месту напомнить об удачном в какой-то мере спектакле Театра Олонхо – «Удаган кыргыттар». Нам показалось, что Степанидой Борисовой совместно с хореографами нащупан уникальный пластический почерк будущих постановок. Выделяется в спектакле та особенность, которую мы упомянули выше – создать современную адекватную восприятию форму, заставляющую сработать этносимволы. Пластика движения, манера контрисполнения героев «нижнего» и «среднего» миров заслуживает пристального внимания как творческая находка, прозвучавшая вскользь в некоторых ранних спектаклях. Именно жест, телодвижение и мелодика тойука творят синтетичное единство целостности и законченности образа. Но это лишь частное. Весь смысловой замысел спектакля весьма экзотичен и вместе с тем консервативен, подчиненный мифу.
На примере данного спектакля можно констатировать, что якуты активно учатся транслировать массовую компоненту этнокультуры, обогащая свой и чужой знаковый культурный опыт. Воспроизводство образцов старинной культуры не может более являться самоцелью. Человек творчески перерабатывает символы родной и чужеродной культуры. В этом его предназначение как существа культуры.
Режиссер Сергей Потапов настоял на новой интонации в якутском театральном и киноискусстве. Мы отмечаем потаповскую иронию, некое «трагическое веселье» без учета подоплеки которых, восприятие работ покажется плоским и немногозначным. Он всегда пытается скрыться от зрителя гротеском, любимым им шутовством, оттеняющим голую и ранимую истину, явный показ которых оказался бы непродуктивным морализаторством. Он всегда конструирует схему, выявляющую траекторию мерцающего сознания. Его можно назвать мастером сюжетных переходов, всегда оставляющих душевный диссонанс или шок. Режиссер решает важные задачи в особых условиях социокультурной среды, раскручивая в национальном театре тему соединения универсального языка души и нашего этнического психо-ментального строя. Автор пластическим языком постановки напоминает, сказать художнику внятное и универсальное на языке подсознания или идеологии невозможно. Режиссер, принадлежащий ряду региональных художников, отражает концептуальные поиски метафизического. Они сделали попытку завоевания пространства, трансцендентного отголоскам вязкого подсознания.
Итак, существует единственный способ прочесть упакованное в символы сознание. Нужно облечь набор этносимволов в форму, проигрываемую искусством. Они и позволят найти новые каналы коммуникации на сознательном уровне. Сделать это сложно, однако другого способа нет.
Одно из конструктивных видений глобализации, импонирующее нам, это не формирование одной глобальной культуры, которое происходит само по себе, а формирование «информационной сети, позволяющей доставлять плоды многих культур в разные точки планеты, сокращая расстояние между ее творцами и потребителями». Поэтому нужны ядра и кластеры по производству уникальных локальных смыслов культуры, нужна потребность не только в воспроизводстве символизма, но и в его творческом продолжении, синтезе. Творческий акт здесь выливается в рождение нового этико-эстетического и, по сути, метафизического стиля.
Для якутов, новая социальная реальность реализует превращение этнокультурного поведения в культурный капитал, что есть:
– понимание ценностей родной культуры;
– необходимость выявления и нахождения современных форм, использующих эти ценности, причем эти формы должны быть понятны сообществу;
– развитие взаимодействия, партнерства и конкуренции через указанные формы; последнее и представляет процесс формирования культурного капитала[69].
Практика заключается в том, чтобы современные деятели культуры находили новые способы воспроизведения символов в их неповторимости. Это явление нам бы хотелось назвать продуцированием неповторимого стиля этноса, продуктивного механизма их жизни. Этот стиль должен явиться поначалу в искусстве, затем науке, технике и быту. Нужны агенты символического сознания и выявление новой социальной реальности, чтобы осуществить завершение растянувшейся на столетие этнокультурной модернизации.
Восстанавливать символическую нагруженность «архаического сознания» саха придется на свой страх и риск. Мы не сможем до конца узнать, что сотворили. Единственное, что остается, – личная интерпретация. Будем надеяться, что новое поколение деятелей якутского искусства продолжит органично и грамотно развивать якутский символизм. Ведь именно символ – способен творить этнос[70].
В онтологических координатах символизма, этнос не есть неизменная субстанция. Номинально он таковым остается, но его суть меняется во времени, оставляя в императиве функцию воспроизводства человеческого начала. Этнос в традиционную эпоху оставался колыбелью сохранения человеческого, причем главным образом, за счет символической онтологизации. Чем больше доминирует идеологического в конструировании этноса и сборке этничности, тем меньше в остатке гуманистического – основного результата функционирования этнического в традиционную эпоху.
Мы считаем, в современном мире возвращение этнического, не продиктованного политической сферой, происходит посредством искусства и этнических верований. Движение ренессанса идет от радикальных культурных течений, например, рок музыки, до вдумчивого обретения духовных корней посредством живой реконструкции вторичных этнических символов в изобразительном искусстве, театре, кино, мультипликации и т.п. Живые примеры реанимации этнического символизма прослеживаются в культуре современных саха (якутов). Так якутский чорон (кумысный кубок) и кумысная посуда, хомус (варганный музыкальный инструмент якутов), хороводный танец «осуохай», будучи введенные в новые формы культуры, искусства и реанимированные ритуалы и формы национального праздника «Ысыах» – становятся новым источником этнической сборки.
Формирование новых этносов по Ю. Бромлею, как указывает В. Тишков[71] возможно, но это уязвляет теорию этноса. С обозначенной точки зрения, формирование новых этносов принципиально осложнено отсутствием символической онтологизации сознания как качества принципиально отсутствующего у современного человека. Ему придется довольствоваться примитивными моделями идеологического сознания – мифологизирующей идентификации. Цикл «символизация – десимволизация», повторяющийся в сердцевине культуры, возвращает человеческое человеку, обращает его внимание на мысль как свободную ипостась, независимую от нашего рационального волеизъявления. Смоделировать символ волеизъявлением трудно, поэтому необходимо научиться «прочитывать» то, что как свободный процесс сознания протекает в каждом конкретном человеке, в каждом конкретном сообществе. Нужно попытаться синтезировать то, что уже пришло как свободная мысль, отличная от психологизмов и стереотипов. «Первичный символизм» порождается смыслами. Обретение едва уловимых смыслов происходит синтезом символических образований, адекватных для интерпретации данным сообществом. Поэтому многими этносами ведутся «культурные раскопки» по ренессансу и введению в современные формы культуры и быт исконных вторичных символов – артефактов ритуально-обрядовой культуры этноса.
Известно, «нация – ежедневный плебисцит», этнос не в меньшей мере, у которого за отличием от первого конструкта, имеет место апеллирование к мифологически структурированным сакральным первоистокам происхождения. В якутской мифологии о прародителе (культурном герое) народа саха (самоназвание якутов) Эллэйе[72], имеется уникальный материал для расшифровки этногенеза народа саха. Культурогенез, развязанный Эллэйем выражен рядом действий, имеющих: праксиологический (хозяйственный), ритуальный и метафизический характер. Это подчеркивает дополнительный объяснительный элемент этногенеза – социокод, а в последующем менталитет народа, сорождаемые вместе с его символическим спектром. Социокод фиксируется лингвистическими средствами и социальными шаблонами, кроме того, снивелирован психологией. Но это вопрос для отдельной проработки.