Научная электронная библиотека
Монографии, изданные в издательстве Российской Академии Естествознания
ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКОЕ ПРОСТРАНСТВО НАЦИОНАЛЬНОГО СЛОВАРЯ В СОПОСТАВИТЕЛЬНОМ АСПЕКТЕ
Федуленкова Т Н, Адамия З К, Чабашвили М ,
Глава VII. ПРОГНОСТИЧЕСКАЯ СУЩНОСТЬ НАРОДНЫХ ПРИМЕТ В РУССКОМ И НЕМЕЦКОМ ЯЗЫКАХ (сопоставительный анализ)
Пройдя длительный путь «шлифовки» временем, народные приметы (НП), представляют собой замечательный продукт народного творчества, демонстрируют яркий образец структурно-смыслового единства языка и стиля. Возникновение НП имеет сложную природу, не случайно И.А. Бодуэн де Куртенэ о приметах писал так: «Некоторые из них представляют весьма ценный материал для диалектолога; все же они заслуживают внимания со стороны психолога, социолога, фольклориста, историка и т.д.» [Цит. по: Виноградов 1963: 16]. По мысли А.Н. Афанасьева, появление приметы объясняется необходимостью создания некой системы отношений путем «нахождения связей между миром материальным и нравственным» [Афанасьев 1865, I: 143]. Как отмечал А.А. Потебня, «примета предполагает, что лежащие в ее основании члены сравнения тесно ассоциировались между собою и расположились так, что в действительности дан только первый, вызывающий своим присутствием ожидание второго» [Потебня 1913: 176]. Предсказания в народных приметах, согласно справедливому утверждению Н.А. Андрамоновой, «даются как концентрация знания опыта прошлых поколений, предназначенных для последующих» [Андрамонова 1998: 159], что объясняет наличие в паремиях данного типа богатого познавательного потенциала, большой этнографической, языкотворческой и художественной ценности [Харченко, Тонкова 2008: 13]. Вера в приметы, по мнению С.А. Токарева, представляет один из древнейших компонентов календарной обрядности, она универсальна и присуща всем народам [Токарев 1983: 55].
Значение глагола примечать (НСВ – приметить), дериватом которого является слово примета, согласно данным Толкового словаря В.И. Даля может быть истолковано следующим образом: обращать на что-либо внимание с целью запоминания, удержания каких-либо признаков в памяти (ТСЖВЯ-III, с. 709). В то же время примета, оформленная по канонам жанра, по мысли В.К. Харченко и Е.Е. Тонковой, не является примитивным, простым, случайным наблюдением, «включает в себя элементы скрытого теоретизирования, блеск эвристики, прорыв в семантику будущего» [Харченко, Тонкова 2008: 13].
Рассмотрим наиболее популярные дефиниции НП в толковых словарях и некоторых паремиологических исследованиях [Фаттахова, Кулькова 2013: 38-40], [Кулькова 2011а: 17-19], [Кулькова 2011б: 28-30].
По данным Толкового словаря русского языка под редакцией Д.Н. Ушакова примета во 2-м значении трактуется в суеверных представлениях как «признак, предвещающий что-н.»: «Встретить попа – дурная примета» (ТСРЯУ-III, с. 818). В этом же словаре указывается еще одно значение приметы, иллюстрируемое с помощью метеорологического прогноза Если зима морозная, лето будет жаркое: «обстоятельство, явление, указывающее по народным верованиям на появление чего-н., на связь с каким-н. другим событием» (Там же).
Аналогичным образом примета объясняется в Толковом словаре русского языка С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой: «явление, случай, которые в народе считаются предвестием чего-н.»: «Есть примета: просыпанная соль – к ссоре» (ТСРЯОШ, с. 594).
В универсальном словаре немецкого языка Duden народная примета определяется как старинное жизненное правило (altüberlieferte Regel) в форме клишированной фразы, ориентированной в большинстве случаев на погоду и ее последствия для сельского хозяйства [Duden 2001: 212]. Приведенная дефиниция приметы отражает взгляды немецких ученых, относящих НП либо к предсказаниям погоды (напр., [Stegemann 1927]), либо к высказываниям, ориентированным на сельскохозяйственную деятельность крестьян [Kuusi 1987: 249]. Более обстоятельную характеристику НП, отражающую опыт систематизации НП немецкими исследователями обнаруживаем в определении Карла Гельма: «Под народными приметами мы понимаем такие высказывания, в которых … крестьяне излагали свои предположения относительно предстоящей погоды на ближайший либо отдаленный период времени, а также последствий для урожая, либо вне зависимости от погодных условий, обозначали явления, благоприятные либо неблагоприятные для той или иной деятельности человека» [Helm 1941: 114].
Фразеолог из Лейпцига Роземари Глэзер дифференцирует понятия сельскохозяйственной и метеорологической приметы. Под сельскохозяйственными приметами (Bauernregeln) автор понимает в узком смысле такие мнемонические высказывания (Merksprüche), которые служат средством передачи знания и руководством к действию в сфере земледелия, животноводства и учитывают определенные календарные дни (Lostage), либо конкретные метеорологические явления [Gläser 2010: 345]. Метеорологические приметы (Wetterregeln) Р. Глэзер трактует как специальные мнемонические высказывания, которые транслируют наивные знания о метеорологии (Laienwissen), базирующиеся на эмпирических наблюдениях за погодой, определенными вегетационными процессами, а также за поведением животных. При этом автор разграничивает метеорологические приметы на долгосрочные и краткосрочные.
В работах отечественных исследователей (Г.Л. Пермякова, Е.Г. Павловой, В.К. Харченко, Н.Н. Фаттаховой и других) примета определяется в качестве клишированного изречения с доминантной прогностической функцией (ср. [Пермяков 1975: 256], [Павлова 1984: 294], [Харченко 1992: 78], [Фаттахова 2002: 3-4]). При этом учеными справедливо отмечается, что приметы базируются на «презумпции скрытой связи между явлениями природы, свойствами предметов и событиями человеческой жизни» [Харченко, Тонкова 2008: 14].
По нашему глубокому убеждению, НП вне зависимости от своего лексического наполнения и формальной организации облигаторно включает в свою структуру темпоральную характеристику описываемых явлений. Как отмечает Н.Н. Фаттахова, «временная отнесенность примет связана с выражением значения постоянства, причем такой его разновидности, как расширенное время, не имеющее точной локализации. Две ситуации, вступающие в условно-временную связь, могут иметь возможное конкретно-временное прикрепление, но при этом всегда в конкретном проявляется обобщенное, то есть имеются в виду подобные ситуации, совершаемые ранее, причем, как правило, имеющие прерывистый характер» [Фаттахова 2002: 38]. При этом временная константа в приметах характеризуется цикличным характером, отражающим космологическое сознание архаичного человека, которое предполагает, что «в процессе времени постоянно повторяется один и тот же онтологически заданный текст» [Успенский 1988: 32], таким образом, в приметах находит отражение «циклическая модель времени» [Мелетинский 1991: 253]. Согласно Ю.М. Лотману, культура, ориентированная на повторное воспроизведение текстов, требует особого устройства коллективной памяти, важное значение для которой имеют мнемонические символы, ориентированные на будущее [Лотман 1987: 5]. Большое количество подобных мнемонических символов можно наблюдать в НП.
Временные координаты в приметах (календарные праздники, дни недели, месяц года, время года, год) являются неотъемлемым компонентом системы ожиданий, репрезентированной в приметах в виде формулы «Если А, то следует ожидать В» эксплицитно либо имплицитно. Н.Н. Иванова указывает также на прогностические формулы, связанные с экзистенциональными и прескриптивными предпосылками совершения прогноза в НП, так или иначе коррелирующие с системой нелогических ожиданий: Если есть (нет) А – будет (не будет) В; если совершить (не совершить) А – последует (не последует) В [Иванова 2005: 16; 2008: 75]. По мнению М.И. Черемисиной и Т.А. Колосовой, «внешне это напоминает логическую импликацию, но ожидание – не логическое отношение. Оно всегда является нерасчлененным, не требующим мотивации, обоснования» [Черемисина, Колосова 1987: 71].
Как утверждают авторы, ожидание представляет один из самых древних, дологических типов психического реагирования, уходящего корнями во «внутренний мир» животных и является определенным состоянием сознания, стимулированного некоторыми событиями. М.И. Черемисина и Т.А. Колосова полагают, что именно «на ожиданиях, а не на логических оценках, связях, зависимостях зиждется все раннее воспитание членов общества», поскольку ожидание «заключается в сознании раньше, чем формируется способность критически,
т.е. «логически», мыслить».
Экспликация смысла народных примет реализуется в виде моно- и полипредикативных конструкций, обладающих вариативным набором лексических, морфологических и синтаксических средств, разнообразным коммуникативным и модальным смыслом, однако при наличии различных коммуникативной и модальной рамок (модуса) пропозитивное содержание паремий (диктум) остается единым.
Например, семантическую схему пропозиции НП можно представить в виде инвариантной формулы «Если S2P, то S1P», где S1 – субъект базовой пропозиции, S2 – субъект побочной пропозиции, а P – предикат пропозиции, характеризующий признак субъекта пропозиции.
Указанная схема может также подвергаться различным модификациям, в результате которых первая часть приметы может быть свернута и репрезентирована в тексте паремии благодаря атрибутивным и сирконстантным компликаторам, выражающим «сценарный характер высказывания». Тогда семантическая схема высказывания приобретает несколько иной вид. Например: «S2 P S1», либо «При условии существования S2 S1 P».
Объективную семантическую константу народной приметы составляет ее глубинное содержание, которое можно представить в виде следующей пропозиции: «Совершение физического/ ментального/ вербального действия с учетом некоторых обстоятельств». Данное пропозитивное содержание образует стабильное семантическое ядро любой приметы. В результате наложения модальной рамки, относящейся к субъективным переменным паремиологического высказывания, на ткань паремиологического дискурса возникает различный интенциональный рисунок высказывания.
Таким образом, содержательную структуру народной приметы представляют пропозиционально-когнитивный и коммуникативно-прагматический компоненты, каждый из которых выполняет определенную роль в ее смыслообразовании. Центральным в порождении и интерпретации приметы является пропозиционально-когнитивный компонент, в ядерной зоне которого располагается пропозиция, моделирующая инвариант значения паремии. Благодаря коммуникативно-прагматическому компоненту содержания народной приметы осуществляется актуализация ассоциативных связей со стандартными коммуникативно-прагматическими ситуациями, информация о которых представлена в интерпретационной зоне дискурсивного пространства паремии.
Облигаторным элементом в пропозитивном содержании НП служит пропозиция-следствие, эксплицитно либо имплицитно представленная в обусловленной части приметы благодаря номинации следствия проявления признаков обусловливающего явления/ события/ действия. Второй элемент пропозитивного содержания НП – пропозиция-условие –
также может быть представлен в примете эксплицитно либо имплицитно, в виде свернутой пропозиции. Например: Если гуси и журавли не спешат к отлету, стужа наступит не скоро и зима будет мягкой; Ворона каркает – к дождю; На Кузьму сеют морковь и свеклу; Wenn die Vögel um Michaelis noch nicht ziehen, so wird an Weihnacht keine starke Kälte spüren; Die Krähe ruft den Regen; An St. Kilian säe Wicken und Rüben an.
Факультативным компонентом пропозитивной структуры НП выступает пропозиция-цель, содержащая результативное значение, как правило, предписываемого действия. Присутствие данного компонента обусловливается необходимостью аргументации предписываемого действия в том случае, если прескрипция носит жесткий характер и нуждается в смягчении благодаря привлечению мотивационного компонента, либо может показаться реципиенту неубедительной. Например: Перед Рождеством все деревья в садах надо обвязывать соломенным «перевяслом», чтобы они хорошо родили; На Онисима овчары окликают звезды, чтоб овцы ягнились; Zweige schneiden an Sankt Barbara, dann sind die Blüten bis Weihnacht da; Willst du Gerste, Erbsen, Zwiebeln dick, dann sä’ sie an St. Benedikt.
Языковое оформление НП отличается разнообразием структурных форм и их смыслового наполнения. Вариативная формально-структурная организация НП, проявляющаяся в гармоничном сочетании лаконичных клишированных паремий с объемными текстовыми описаниями, обусловливается интенциональной характеристикой приметы, степенью иллокутивной силы и вектором коммуникативной направленности паремии (категоричный запрет, деликатный совет или подробная инструкция поведения в определенных жизненных ситуациях). Инвентарь лексических единиц, используемый в построении паремиологических конструкций, с удивительной точностью отражает крестьянский быт, уклад жизни, национальные обычаи и нравы, что в свою очередь помогает воссоздать подлинную картину жизни народа того времени. Ср.: Когда в сене дождевина, тогда в сусеке ведрина (Рыженков, с. 115), Жать ячмень зеленком (впрозелень) – дойдет в снопах (Рыженков, с. 113), Высушишь пашню – не замесишь квашню (Рыженков, с. 111), Много комаров – готовь коробов (под ягоды), много мошек – готовь лукошек (по грибы) (Рыженков, с. 116), На Василия (25 апреля) и земля запарится, как старуха в бане (Рыженков, с. 37), Земля в снегу – быть пирогу (Рыженков, с. 114) и т.д.
Многие исследователи [Mieder 1977: 9-10], [Gläser 2010: 351-352], [Харченко 1992: 81], [Садова 2004: 126-129] отмечают такие особенности языкового оформления примет, как краткость, вариативность, образность. По мнению В.К. Харченко, образное словоупотребление в НП наряду с рифмой служит целям запоминания и узнавания подсказывающего признака [Харченко 1992: 81], например: Грач на дворе – весна на горе (Лютин, с. 23), Увидел скворца – весна у крыльца (Лютин, с. 25), Вода на лугу – сено в стогу (Лютин, с. 31), Пророк Наум наставляет на ум
(Даль, с. 664), Пришел Евсей – овсы отсей (Лютин, с. 37) и др.
На чрезвычайную образность в приметах указывает и известный американский филолог Вольфганг Мидер, отмечая, что приметы «предпочитают конкретность и олицетворение, в частности, олицетворение при упоминании дней из Святцев или месяцев» [Mieder 1977: 9]. Автор приводит интересные примеры метафорического обозначения снега в немецких НП: Bettuch für den Acker – покрывало для пашни, eine Mütze für das Haus – шапка для дома, weißer Bart – белая борода.
Особенностью немецкой паремиологической картины мира является выделение специальной группы календарных дней, именуемых как Lostage, маркирующих дни, благоприятные для прогнозирования предстоящей погоды. Всего в немецкой традиции народного прогноза выделяется 84 календарных дня, по которым определяется погода, некоторые из них совпадают с русской традицией наименования календарных дней по имени Святого, например: Марк (8 мая) – Markus (25. April): Если на Марка ясный день – будет хороший урожай яровых (Рыженков, c. 39), Gibt’s an Markus Sonnenschein, so bekommt man guten Wein (Binder, с. 99); Иоанн Креститель (7 июля) – Johannes der Täufer (24. Juni): Ивановские дожди – лучше золотой горы (Рыженков, с. 50), Johannisregen ohne Segen (Binder, с. 120); Петр и Павел (12 июля) – Peter und Paul (29. Juni): Петр-Павел жару прибавил (Рыженков, с. 50), Ist Peter und Paul sonnig, wird der Wein wonnig (Binder, с. 122).
А.А. Потебня подчеркивал неслучайный характер наименования календарных дней, отмечая, что «день может носить название, только соответствующее его значению» [Потебня 1989: 241]. Прослеживая взаимосвязь между языком и внутренней формой обозначения календарного дня, выдающийся языковед делает тонкое замечание: «Будь звуки календарных названий другие, то и слова и образы, вызываемые ими, хотя и принадлежали бы к тому же кругу мыслей земледельца и проч., но были бы другие» [Потебня 1989: 241-242]. В подтверждение данной мысли А.А. Потебня приводит примеры народных примет, демонстрирующих параллели между названием календарного дня и ситуацией, прогнозируемой в этот день: «8 апреля, на Руфа – дорога (путь) рушится», «12 апреля, Василий Парийский – землю парит», «16 июня, на Тихона – солнце идет тише, певчие птицы затихают», «19 июля, Мокрины. Если мокро, то и осень мокра» и т.д.
С точки зрения лингвоэстетики, наблюдаемые в приведенных примерах звуковые подобия (Руф – рушится; Парийский – парит; Тихон – тише, затихают; Мокрины – мокро, мокра), как справедливо отмечают В.К. Харченко и Е.Е. Тонкова, использовались «как средство запоминания трудовых формул-прогнозов календаря» [Харченко,
Тонкова 2008: 67].
Таким образом, многие приметы, с одной стороны, являются древними народными изречениями, базирующимися на ассоциативных представлениях архаичного человека, свидетельствующих о синкретичном способе отражения окружающего мира в его психике (А.А. Потебня, Н.В. Крушевский, В.А. Богородицкий, Е.Ф. Будде, А.Н. Афанасьев, А.Ф. Лосев, Н.Б. Мечковская). Такой способ мышления («дологический» согласно Н.Б. Мечковской, или «инкорпорированный», согласно А.Ф. Лосеву) объясняет самобытный характер народных примет и характеризует их как «проверенные временем предсказания, основанные на презумпции скрытой связи между явлениями природы, свойствами предметов и событиями человеческой жизни» [Харченко, Тонкова 2008: 14].
С другой стороны, народные приметы представляют постоянно развивающийся фольклорный жанр, демонстрирующий особенности своего функционирования в современном речевом употреблении в качестве языковых способов выражения запрета, разрешения, предостережения, наставления, совета и т.д., и могут быть охарактеризованы как истолкования неких ситуаций, которые применяются представителями определенной лингвокультуры для выстраивания своих поведенческих линий. Несмотря на различное понимание народных примет современными исследователями, ученые сходятся в едином мнении о пропозициональном содержании примет, формируемом благодаря наличию в их семантической структуре причинно-следственной связи между явлениями.
Библиографический список
Андрамонова Н.А. Семантика предсказания в языке произведений А.С. Пушкина // Ученые записки Казанского университета. А.С. Пушкин и взаимодействие национальных литератур и языков. Казань: КГУ, 1998. Т. 136. С. 159-164.
Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. М.,
1865-1869. Т. 1-3.
Виноградов В.В. И.А. Бодуэн де Куртенэ // И.А. Бодуэн де Куртенэ. Избранные труды по общему языкознанию. Т.1. М.: Изд-во АН СССР, 1963. С. 6-20.
Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: современное написание. В 4 т. Т. 3: П. М.: АСТ: Астрель: Транзиткнига, 2006.
Иванова Н.Н. Примета // Русские паремии: новые формы, новые смыслы, новые аспекты изучения: Колл. монография / Под ред. Т.Г. Никитиной. Псков: ПГПУ, 2008. С. 75-144.
Иванова Н.Н. Структурно-семантические особенности и лингвокультурологический потенциал приметы. Дис. … канд. филол. наук.
Псков, 2005.
Кулькова М.А. Язык и природа: лингвистика немецких и русских народных примет. Казань: МОиН РТ, 2006.
Кулькова М.А. Герменевтика народной приметы: когнитивно-прагматический аспект изучения: Монография. Казань: МОиН РТ, 2011а.
Кулькова М.А. Когнитивно-смысловое пространство народной приметы: Дис. … д-ра филол. наук. Казань, 2011б.
Лотман Ю.М. Несколько мыслей о типологии культур // Языки культуры и проблемы переводимости. М., 1987.
Мелетинский Е.М. Время мифическое // Мифы народов мира / Под ред. С.А. Токарева. М.: Сов. энциклопедия, 1991. С. 252-253.
Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М.: Азбуковник, 1999.
Павлова Е.Г. Опыт классификации народных примет // Паремиологические исследования. М.: Наука, 1984. С. 294-299.
Пермяков Г.Л. К вопросу о структуре паремиологического фонда // Типологические исследования по фольклору: Сб. статей памяти В.Я. Проппа. М., 1975. С. 247-274.
Потебня А.А. Мысль и язык. Харьков: тип. «Мирный труд», 1913.
Потебня А.А. Слово и миф. М.: «Правда», 1989.
Садова Т.С. Народная примета как текст и проблемы лингвистики фольклорного текста. Дис. … д-ра филол. наук. СПб., 2004.
Токарев С.А. Приметы и гадания // Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Исторические корни и развитие обычаев. М.: Наука, 1983. С. 55-67.
Успенский Б.А. История и семиотика // Труды по знаковым системам XXII. Зеркало. Семиотика. Зеркальность. Тарту, 1988.
Фаттахова Н.Н. Семантика и синтаксис народных примет в русском и татарском языках: сопоставительный аспект. Казань: МОиН РТ, 2002.
Фаттахова Н.Н., Кулькова М.А. Народные приметы в разноструктурных языках. М.: Флинта: Наука, 2013.
Харченко В.К. Язык народной приметы // Русский язык в школе. М., 1992. № 1. С. 78-82.
Харченко В.К., Тонкова Е.Е. Лингвистика народной приметы. Монография. Белгород, 2008.
Черемисина М.И., Колосова Т.А. Очерки по теории сложного предложения. М.: Наука, 1987.
Duden. Deutsches Universalwörterbuch / Hrsg. A. Klosa, K. Kunkel-Razum u.a. Mannheim, Leipzig, Wien, Zürich: Dudenverlag, 2001.
Gläser R. Ländliches Sprichwortgut (Bauern- und Wetterregeln) im Deutschen und Englischen // Europhras 2008. Beiträge zur internationalen Phraseologiekonferenz. Helsinki: Universität Helsinki, 2010. S. 344-354.
Helm K. Bauernregeln // Hessische Blätter für Volkskunde, 38, 1941.
S. 114-132.
Kuusi M. Parömiologische Fachausdrücke und Definitionen // Proverbium 1-15, 1987. S. 249-250.
Mieder W. Wettersprichwort (Bauernregel) // L. Röhrich, W. Mieder. Sprichwort. Stuttgart: Metzler, 1977. S. 7-10.
Stegemann V. Bauernregeln // Handwörterbuch des deutschen Aberglaubens. Berlin u. Leipzig, 1927-1942.
Источники:
Грушко Е.А., Медведев Ю.М. Энциклопедия русских примет. М.:
Эксмо, 2003.
Даль В.И. Пословицы русского народа. М.: Астрель, 2001.
Лютин А.Т., Бондаренко Г.А. Народное наследие о приметах погоды: Календарь. Саранск, 1993.
Народный месяцеслов: Пословицы, поговорки, приметы, присловья о временах года и о погоде / Сост. Г.Д. Рыженков. М.: Совре-
менник, 1992.
Bauern und Wetterregeln / E. Binder. 2. Auflage. Stuttgart: Verlag Eugen Ulmer, 2003.
М.А. Кулькова
Казанский (Приволжский) федеральный университет,
г. Казань, Россия